Глава 1 – Эй! Ну ты вообще меня слышишь? Гордей тряхнул головой, отводя взгляд от подмигивающей с окна гирлянды. Растер запекшиеся глаза и уставился на сидящую в кресле напротив женщину. – Нет. Извини. Повтори, Лен. Ночка выдалась еще та. – Я говорю, что нашего отказника нужно выписывать. Ну, честно, нет уже ни одного показания, чтобы держать его в реанимации. – А. Ты опять за свое… Фокин встал. Подошел к стенке, в одной из шкафчиков которой у него было организовано что-то вроде полевой кухни: чайник там, микроволновка, капсульная кофемашина. С тоской покосился на опустевшую вазочку, где обычно хранил печенье на перекус. Соскреб ложкой со стенок плошки засахарившийся конфитюр (кто-то еще по осени припер ему в благодарность) и сунул в рот. Ну, хоть что-то. – Так я оформляю выписку? – А, не. Ты че? Куда его? В дом малютки? – Можно для начала в детское сбагрить. Пусть ему еще там что-нибудь полечат. Что, в первый раз? Вообще не пойму, какого черта ты с этим пацаном носишься. Ну правда. Фокин застыл. Желваки вздулись на небритых щеках. Нет, он понимал. И даже не осуждал, что вы. Работа у них такая – или черствеешь, или выгораешь в два счета. Так что Ленку, числящуюся у него в отделении неонатологом, он ни в чем не винил. Просто… Ну, как-то ему не по себе стало. Ни с того ни с сего, считай. – Пусть еще у нас полежит. – Зачем? Ну зачем, Гордей Александрович? Чтобы ты еще больше к нему прикипел? Под просторную робу Фокина скользнули нежные женские пальчики. Прошлись по покрытому короткой шерстью животу. Мочку уха сжали пухлые губы. Но в этот раз ничего не откликнулось – может, потому что Фокин знал, на кой черт это все делается. Будучи умной бабой, Ленка понимала, что в открытую с ним бесполезно спорить, вот и действовала в обход… Точнее, пыталась. Все же тут для порядка надо отметить, что старалась она впустую. – Лен, перестань. Не сейчас же! – А когда? Там Новый год, я себе аж три дня выходных выбила. Нас родители мужа в гости ждут. У них там хорошо, и детям раздолье – горки, снег… Да, словом – нормальная жизнь. Это у него все не как у людей. – Меня на приемку нового оборудования ждут. Перестань. Голос Фокина наполнился тяжелыми свинцовыми нотками. Обычно это действовало безотказно, не подвело и сейчас. – Ладно, – сдалась Лена, отходя в сторону. – Но отказника все равно нужно выписывать. – Я сказал – нет. Все! Ни слова больше. И субтитры с лица сотри, – хмыкнул Гордей, глядя на недовольно скривившуюся любовницу. Та с оскорблённым видом отошла в сторону. И вот какого хрена, спрашивается? Разве он у нее совета просил? Нет. Не те у них отношения. Поэтому вообще непонятно, почему она на него насела. Выпиши – да выпиши. Да если бы он хотел, чтобы кто-то выносил ему мозг – уже бы давно женился. Прерывая его невеселые мысли, дверь в кабинет распахнулась. – Гордей Саныч, там вас ищут! Говорят, оборудование какое-то привезли! – выложила, просунув голову в щель, его лучшая санитарка и смерила Ромашову неприкрыто враждебным взглядом. – Иду. Елена Степановна… – кивнул на выход. – Давай, остальное потом. И закрутила суета. Коробки, документы. Нужно было все сличить, убедиться, что в накладных все верно. Как же Фокин это дело ненавидел! Как будто года мало. Обязательно надо под конец бюджеты освоить. А ты бегай потом, как в жопу ужаленный! С другой стороны, лучше уж пусть так. – Осторожней! – рявкнул Гордей. – Тяжелая зараза, – пропыхтел один из рабочих, снаряжённых ему в помощь главврачом. – Ничего, – влезла в разговор та самая санитарка. – Труд сделал из обезьяны человека! Не получив ожидаемого сочувствия, Петрович раздосадованно закатил глаза. Зыркнул то на Серафиму Алексеевну, то на бедную постовую, которая как раз решила перекусить бананом. – Будете? – смутилась она от такого внимания, протягивая злосчастный банан мужичку. И так смешно это в контексте упомянутых обезьян прозвучало, что Фокин загоготал в голос. – Нет, но как закончим, чайку с удовольствием, если Гордей Саныч не против? – Ой, да чего ему против быть? Выпьем. У меня и конфеты есть. У сына отобрала. – Хороша же мамаша – у сына сладкое отбирать! – Ну, я пока сильней. А у этого обжоры аллергия. Вот скажите мне, Гордей Александрович, какой идиот придумал дарить детям сладкие подарки?! Так под веселый щебет медсестричек и таскали ящики. Три мужика: подсобный рабочий, дворник, электрик и… заведующий, собственной персоной. Тот никакой работы не чурался. У себя в отделении он вообще мог все сделать сам: прибить, прикрутить, заменить, оживить, выходить. Неудивительно, что здесь его боготворили. И персонал, и родители его маленьких пациентов. А потом Фокин звонил, выяснял, когда явятся наладчики. Оказалось – после Нового года. «Ну, естественно. Значит, его задохлики еще потерпят», – злился он. И это еще хорошо, если через месяц все заработает. Почему-то в мире взрослых считалось, что в задержках нет ничего страшного. Может, в обычной жизни и так. А у них, в реанимации новорожденных, время имело совершенно иную ценность. Порой секунды решали все… – Ой, что-то чайник опять барахлит. Гордей Саныч, одолжите свой? Ну, или хоть кипятку. – Нет уж, Ань, сама занимайся. Чайник сейчас принесу. Фокин метнулся к себе, вытащил провод из розетки и пошел к постовой. – Держи. И не забудь, что нам великая Максим завещала. – Кто? – Максим! – Горький, что ли? – вконец растерялась постовая. – Да нет. Просто Максим. Певица такая. – И что же она завещала? – хлопнула ресницами Аннушка, подивившись тому, какие у ее драгоценного шефа, оказывается, удивительные пристрастия в музыке. Ну, ладно она, на дискотеке школьной эти песни включить просила, но Фокин… – Не потеряй его и не сломай. – А-а-а, – захохотала. – Да как же я его потеряю? А может, вы потом нашего старичка глянете? Вдруг его починить можно? – Да я его уже два раза паял, Анют. – Так что ж делать? Может, скинемся… Фокин мог бы сказать, что уже предусмотрел этот момент. И купил в подарок коллективу на Новый год хороший чайник с функцией термоса, но не стал. Иначе бы сюрприза не вышло. – Ну, вроде все! – отчитались мужики, затаскивая последнюю коробку в зал. – Отлично. Там Анечка уже чайник поставила. С деловитым видом Гордей еще раз пересчитал коробки, но его сбило с толку раздавшееся за спиной покашливание. – Петрович? А ты чего чай не пьешь? На тебя конфет не хватило? – Я это… Хотел… Кхм… Проконсультироваться. – Я – детский реаниматолог, – напомнил Фокин, указывая на себя двумя большими пальцами. – Ну, еще ж и хирург. Вполне себе взрослый. Или врут? Гордей внутренне напрягся. А внешне… Вполне дружелюбно продолжил: – Да нет. Но это ведь в прошлом. – Ну что вам стоит глянуть? Ох, как часто он это слышал! Для себя Гордей решил, что если он вдруг когда-нибудь съедет из старой родительской квартиры, то никогда… никому не признается, кем работает. Ведь это конец света какой-то! Бывало, придет домой с работы после ночи или суточного дежурства, только ляжет, и начинается! То одной соседке плохо, то другой, то у мелкого с третьего опять приступ астмы. Надоело! И даже тут его догоняла работа, хотя, казалось бы, ну что тому же Петровичу стоило сходить к хирургу? Кроме того, что тогда бы ему пришлось в другой корпус шлепать. – Так, а на что жалобы? Петрович тайком огляделся. И стал расстегивать старенькую рубашку. – Острая боль у меня. В левой груди… Фокин удивился, конечно. Подошел, внимательно пропальпировал… – Я вот думаю… Может, рак это? – продолжал Петрович.