– Дауд? – голос Белки сорвался, она в ужасе уставилась перед собой. – Муж твой будущий. Дауд Гатоев. Ты его, наверное, видела на сватовстве Мариам. «И не только видела», – подумала Изабелла и сильнее сжала в пальцах трубку. Глава 4 Фокин помчал на обход, а потом его так закрутило, что о сидящей в его кабинете девице он просто забыл! Бывают такие дни, когда мир будто сходит с ума. И от тебя уже ничего не зависит, старайся – не старайся. Потеряли они мальчишку… Нет, конечно, Гордей понимал, что сделал все возможное, и не его в том вина, что кто-то там наверху решил, будто так надо. Просто порой его жизненный девиз «делай, что должен, и будь что будет» становится слишком шаткой опорой. Наверное, все дело в том, что должен он был невероятно много, а то, что будет – от него зависело далеко не всегда. Гордей отвернулся от окна, куда уже несколько минут пялился, уставился на сидящего в углу парнишку. Молодой совсем – лет двадцать пять, не больше. Несостоявшийся отец. – Молодой человек… – М-м-м? – вскинулся тот. В пульсирующем свете гирлянды, украшающей информационный стенд, его глаза лихорадочно нездорово блестели. – Идите-ка вы домой. Все закончилось, – сказал Фокин и устало растер затекшую шею. – Как же? А вдруг я Кате понадоблюсь? – растерялся парень. – Она до утра проспит после всего. А вы отдохните. Поплачьте. Станет легче. – Так ведь мужчины не плачут, – заметил тот и упрямо сжал зубы, видно, чтоб подбородок не так дрожал. – Да-да, а слезные железы им даны, чтобы их игнорировать, – невесело усмехнулся Гордей. – Идите. Вам совершенно точно незачем тут сидеть. Парень кивнул. Поднялся со стула и слепо вперед двинулся, а у большой китайской розы, которая в этом году как-то особенно яро цвела, остановился и удивленно заметил: – У меня сын умер. Так странно. Вроде все как всегда, а у меня умер сын… Горло Фокина перехватил спазм. – Я вам больше скажу. И когда мы умрем, все как всегда будет. Просто обычный день. Может, пасмурный, а может, кристально ясный… Где-то будут выпивать, где-то – рваться бомбы, кто-то будет спасать вымирающие виды, а кто-то – собираться на очередное сафари, кто-то вместе с тобой уйдет, а кто-то придет на землю, раскручивая колесо сансары… И ничего, ничего абсолютно с твоей смертью глобально не поменяется. От невеселых мыслей Фокина отвлек взрыв смеха, доносящийся из ординаторской. Как лишнее доказательство тому, что жизнь каждый раз продолжается, да… Гордей хмыкнул. Сунул руки в карманы и пошлепал на звук. Нет, сейчас ему не нужна была компания. Просто его чайник плавно перекочевал сюда. А после нескольких часов беготни пить очень хотелось. – … а я, девочки, когда овощи тру, вспоминаю лицо свекрови. Выходит быстро и с огоньком. Ой, здрасте, Гордей Саныч… А мы тут немножко передохнуть решили. – Да вы продолжайте, не стесняйтесь. Я только кипятку налью. – А чай хотите? У нас тут есть, угощайтесь… Жасминовый, мятный и… Еще я пирожков напекла. Да проходите-проходите. Ординаторская у них была не слишком большой. Чтобы пройти, Фокину надо было переступить через вытянутые ноги Ромашовой. Та стрельнула в него глазками – как будто это и не она вчера ему наговорила гадостей. Успокоилась, что ли? Впрочем, ему какое дело? Завязывать с этим надо… Почему-то после разговора с тем парнем стало особенно тошно от того, что он свою жизнь по пустякам разменивает. А та бежит, бежит… Тут Ленка, конечно, права. – А мне эта готовка осточертела! Мозги пухнут, что на ужин состряпать. Все уже надоело. У своего спрошу: «Чего тебе, Миш, хочется?», а тот только плечами пожимает. Вот вы чем, Елена Степановна, мужа кормите? – Да что сама ем, то и ему даю, – лениво заметила Ромашова. Фокин усмехнулся и скосил на любовницу взгляд. И смех, и грех, блин. Неудивительно, что барышни его покатились со смеху. Но это, конечно, со стороны. А окажись Гордей на месте Ленкиного мужа, было бы ему не до шуток. Ну что хорошего в том, когда жена отзывается о тебе с таким пренебрежением? А это ведь повсеместно так… Может, он потому и не спешил заводить серьезные отношения? – Я вообще не знаю, откуда у вас силы на готовку после работы. Мой максимум – пельмени, – вставила свои пять копеек Анечка. – Работа у нас тяжелая. Это да. Завидую удалёнщикам. – Ага, – усмехнулась Ленка. – Я бы тоже хотела настолько удаленную работу, чтобы в глаза ее больше не видеть. – А что ж ты тогда тут сидишь? – сощурился Фокин, и все веселье куда только подевалось? Анечка уткнулась в журнал. Ромашова шлепнула губами, но, видно, не нашла что сказать. Гордей, как ни в чем не бывало, схватил предложенный пирожок (м-м-м, с капустой!), откусил сразу добрую половину и пошел прочь. Нервы позвякивали от злости в такт шагам. Нет, он тоже порой уставал. И его далеко не все устраивало. Но эти все разговоры его бесили. Нельзя было в медицине работать с таким подходом. Особенно когда работать приходилось с детьми. Как и всегда в моменты душевного раздрая, ноги как будто сами его принесли в интенсивку. Перед тем как войти, он запихнул остатки пирожка в рот и обработал руки. Деловито прошелся между инкубаторов. Кивнул медсестре, которая как раз возилась с отказником, сделал еще шаг и тут, наконец, о девчонке вспомнил! Не скрывая досады, стукнул себя по лбу, крутанулся на пятках и помчал прочь. Конечно, он уже и не думал ее застать. Поэтому даже не удивился темени в кабинете. Бахнул ладонью по выключателю и пораженно замер… – Ты все это время тут сидела? – Вы же сказали… – Ну да. Ч-ч-черт. Фокин даже смутился. Пригладил пятерней волосы. Снова на девчонку покосился. – Ты что, плакала, что ли? – Н-нет… То есть… Белка глубоко вздохнула. И шумно с надрывом выдохнула. Та-а-ак. Ну и что у нее случилось? Кажется, когда Гордей ее оставлял, она повеселей была. А теперь, вон, аж трясется. – Я, наверное, пойду… – Опять ты за свое? Пойду-пойду. Мы ж еще ничего не решили. Ты прости. Работа закрутила. Проголодалась? – Нет. – Ну да, конечно, кто тебя учил врать? Девчонка стыдливо отвела глаза. А потом, будто собравшись из последних сил, поинтересовалась: – Гордей Александрович, а это правда… Правда, что я могу сына забрать? – А я о чем тебе говорю? Конечно, можешь. – Но я же… Я же бросила его. Оставила. И даже бумажку написала… – Что за бумажку? – насторожился Фокин. – Отказ? – Да. Наверное. – Ну, это ничего не значит. Родительских прав все равно через суд лишают, а раз до этого дело не дошло… Разберемся. На худой конец заберу эти писульки у главврача. Лучше скажи, что ты собираешься делать дальше. Белка закусила губу. И ничего нарочито провокационного в этом, конечно же, не было. Она вообще за время, что он отсутствовал, искусала губы до мяса, но Фокин на секунду завис. Поражаясь тому, какие в его дурной голове это будит картинки. Несвоевременные совсем и никому не нужные. Оскорбительные наверняка. – Я в фонд помощи обратилась. Вот… жду ответа. Белка помахала у него перед носом дешевеньким телефоном. Фокин, с трудом вернувшись в реальность, кивнул. И буквально тут же опять вскинулся: – Что за фонд помощи? – Ну, знаете… Есть такие благотворительные проекты, которые помогают матерям, оказавшимся в сложной жизненной ситуации. Вот я и… – Белка нервно затеребила кончик толстой длинной косы. Теперь, когда голова Белки осталась непокрытой, Гордей смог оценить, какие у нее красивые волосы. – Если, конечно, для меня найдется местечко. – Стоп. Я ничего не путаю? Ты собираешься удариться в бега? – девочка опять втянула губы в рот и пожала угловатыми плечами. – Почему сейчас? Почему ты не сделала этого сразу? – Отец сказал, что ко мне посватался… тот человек. Он ждет, что завтра я вернусь домой. Брошу университет, мечты о будущем… И стану женой этого… этого… А я не могу. Уж лучше пусть они меня убьют. Терять мне больше нечего… А тогда еще было что терять. Понимаете? Фокин насупился. Тяжело ступая, дошел до окна, за которым в свете фонарей мягко кружился снег. – Тогда до свиданья, да? Вы только сына никому не отдавайте, ладно? Я заберу его, как только устроюсь… Я… – А если нет? Если для тебя не найдут места? – Тогда даже не знаю, – хлопнула мохнатыми ресницами Белка. – Другого плана у меня нет. – А этот план – дерьмо собачье. Сама подумай – ты не сможешь скрываться все время. Еще и с ребенком. – Ну а какая у меня альтернатива? Поехать домой? А может, признаться будущему мужу, что я скрыла от него свою беременность? Да я лучше умру. Фокин наклонил голову к плечу, как делал всегда в глубокой задумчивости. Перекатился с пятки на носок.