Эрек выпил залпом, ощутив в вине слабый привкус железа и нечто похожее на заплесневелый сыр. Рядом стояла бутылка, и он даже удивился, что у хорошего соланского такой дурной букет. – А теперь за мной, – сказала Рукавичка решительно. И вышла в парк. Эрек недоуменно посмотрел ей вслед, чувствуя, как немеют кончики пальцев, и поспешил следом. Тропа, засыпанная листьями, виляла меж высокого кустарника и лип. Он помнил, что замковый парк небольшой, огороженный стенами от любопытных глаз, но они шли и шли, и Эрек никак не мог догнать женщину. Он прибавил шаг, не желая бежать, пожирая глазами ее гибкий стан, но не приблизился к ней ни на дюйм. А потом она и вовсе исчезла за поворотом, оставив наследника в одиночестве. Отбросив сомнения, юноша наконец-то побежал, но на тропе Рукавички больше не было, хотя он продолжал слышать ее шаги и постукивание посоха сквозь шелестящий дождь. Стало быстро смеркаться, слишком быстро, чтобы это было правдой, и тропа тут же показалась ему очень узкой, неприятной. И… опасной. Эрек кожей чувствовал угрозу, разлитую в парке, и только гордость, да мысль, что Рукавичка никогда не забудет его трусости, не позволили ему поспешить назад, поближе к людям, что охраняли его все время, кроме уроков с гостьей герцога. Он все-таки догнал ее, чувствуя, как пот пропитывает рубашку и ткань липнет к лопаткам. Слепая стояла перед кривой высохшей липой, угрожающе вскинувшей черные ветки, словно желая проткнуть женщину. – Ты асторэ, – произнесла Рукавичка. – Такой же как я, но твой дар спит и не желает пробуждаться. Понадобится много дней, возможно, лет, чтобы ты смог противостоять им в одиночку, но начало уже положено. Вэйрэн касается тебя, пусть ты и не слышишь этого. Посмотри, видишь ли ты шаутта? Эрек огляделся, заметил, что женщина, чье платье намокло от дождя и липло к телу, которое так его волновало, смотрит лишь на дерево. – Шаутты это та сторона, мой брат по крови, – тихо произнесла она, снова взяв его за руку. – Это тьма в самых опасных уголках ночи. Это ложь в старых разбитых зеркалах. Это тени. И тогда он увидел, что, несмотря на глубокие сумерки, у старой липы есть густая, угольная тень, и тень эта движется, неспешно раскачивается из стороны в сторону, хотя дерево остается неподвижным. Эрек шагнул вперед, выхватывая кинжал, выточенный из дубового бруса, но Рукавичка не разжала пальцы и потянула его назад. – Видеть не значит уметь убить. Ты еще не готов. Тень-ветвь метнулась к ним, и юноша от неожиданности моргнул, а затем с удивлением понял, что сумерки исчезли, вокруг день, через открытые двери слышно, как мягко шелестит дождь, а он стоит в зале, с пустым кубком в руках и смотрит на улыбающуюся Рукавичку. – Вэйрэн озарил вас своей милостью, милорд. – О чем ты? – недоуменно спросил он. – Как мы здесь оказались? Как вернулись из парка? – Мы? Из парка? – Рукавичка подошла к нему близко и положила руку на плечо. – Мы не покидали зала, милорд. То был Вэйрэн в моем обличье, и он показал тебе что-то. Я очень хочу узнать, что ты там увидел. Глава шестая «Дубовые колья» Ветер рвет перо берета, Сушит ложе арбалета, Бьется о броню жилета И прорехи в нем. Но в сердцах горит пожар. Меч и пика не дрожат, Пока стоим на рубежах За герцогство и дом![1] Боевая песня баталии Горного герцогства Люди – как единый многоголовый зверь. Многоголовый, многоногий, многорукий, рычащий, сквернословящий, вскрикивающий, потеющий, лязгающий и истекающий кровью. Зверь рвался вперед, лишь затем, чтобы откатиться назад, оставляя на камнях части себя. Мертвые, умирающие, стонущие и молящие о помощи. – Пожалуйста! – Человек, приподнявшись на локте, протянул раскрытую ладонь. – Пожалуйста! Сдаюсь! Произнеся стандартное слово в бою между благородными, он предлагал принять его капитуляцию, взять в плен и получить за него выкуп. Дэйт опустил шестопер ему на шлем, вминая металл в череп, так что из-под широких полей капеллины ручьями потекла кровь. Увидел движение слева, инстинктивно поднял круглый щит, но укола не последовало. Дикай, защищавший господина, врезался в противника, точно стальной шар, выпущенный из метательного перрьера. Ударил что есть силы краем щита под подбородок, отбросив к перилам, зарубил секирой. Двух оставшихся рыцарей, стоявших спиной к спине, несмотря на отчаянное сопротивление и тяжелые цвайхандеры, которыми они пытались перерубить древки пик, люди Дэйта порвали точно так же, как разозленные псы рвут опасных матерых секачей. Но это не помогло удержать оборону, все больше и больше врагов в стальных панцирях заходило на мост, и солдат Горного герцогства стали теснить. Сперва они сделали шаг назад, затем два. И пять. И десять. Воины отступали, ощерившись пиками, пытаясь восстановить строй, спотыкаясь о лежащие под ногами тела. Противник, чувствуя слабину, усилил натиск, и с «берега» его поддержали другие. Расстояние позволяло стрелять настилом, но людей Дейта спасало то, что лучники боялись попасть по своим воинам и смерть падала редко, в большей степени пролетая над головами. Кто-то, вскрикнув, рухнул со стрелой, застрявшей в шее, вновь открыв опасную брешь, и в нее тут же бросились несколько фихшейзцев, стараясь развить преимущество. Один из них, настоящий гигант, просто схватил целившуюся в него пику и вырвал ее из ряда вместе с человеком, разваливая строй. – Бежим! – закричал Дикай. – Бежим! В голосе оруженосца звенела настоящая паника. – Отходим! – поддержал его какой-то солдат. – Спасайтесь! – Мост потерян! Они еще могли бы закрепиться. На нешироком промежутке, по шестеро в ряд, превратившись в грозного ежа, начать выдавливать нападающих и снова построить оборону вокруг каменных груд, которые Дэйт приказал рабочим сложить, создавая вал между своими людьми и фихшейзцами. Но паника сожрала все возможности, и ничего уже нельзя было спасти. Только отступить. – Проклятье! – Дэйт побежал прочь вместе со всеми, каждый миг ожидая, что в спину ударит стрела или брошенное копье. Кто-то перед ним споткнулся, упал, и пришлось перепрыгнуть через солдата, чтобы не потерять темп. Сейчас как никогда «берег» показался Дэйту недостижимым. – С боем барабанов и под игру дудок вы должны меня похоронить! Меня похоронить! – Мастер Рилли негромко напевал старую треттинскую песенку наемников. Глупую. Почти без рифм. Придуманную неизвестным, возможно уже давно похороненным в той самой могиле, о которой он когда-то спел. В решающие моменты капитан наемного отряда частенько бормотал еще в молодости выученные строчки. Об этом знал каждый его стрелок, и «Шаутт и могила» давно стала визитной карточкой «Виноградных шершней». Вот и сейчас сразу несколько стрелков подхватили песню следом за командиром. – Лунный человек бьет в барабан. Бьет по натянутой коже мертвеца, и ты чувствуешь дрожь в своем сердце. Они стояли с опущенными забралами в виде искаженных лиц шаутта. В легких доспехах, удерживая в руках тяжелые мощные арбалеты, наемники негромко пели: – Ты ждешь крови и рубки, радуясь ритму. Раз. Другой. Третий. Так начинается схватка. Происходящее на противоположном краю пропасти можно было различить с большим трудом – пещера казалась сотканной из густых теней и алых бликов на доспехах друзей и врагов. – Лунный человек смеется и радуется будущим могилам и еде, которую мы создадим для него. До них доносились отголоски боя, лязг металла, глухие удары, которые внезапно сменились паническими криками. Рилли перестал петь и подался вперед, резким движением подняв забрало. – Бегут! – хмыкнул он. – Бегут, сукины дети! Больше огня! Трое запалили подготовленные и облитые маслом вязанки хвороста. Пламя тут же взметнулось вверх, осветив его стрелков, фрагмент моста, а затем отступавших. Милорд Дэйт, как и думал Рилли, был самым последним. Стоило сказать, что командир оказался довольно проворным малым и преследователи отставали от него шагов на десять. Рилли лишь покачал головой. Какой глупый бардак развели. Он до сих пор не верил, что у них получится все сделать так, как задумано, но, судя по толпе улюлюкающих фихшейзцев, потерявших голову из-за внезапной победы, работа для него все же найдется. Он поднял арбалет и по летки всадил болт в грудь первому из преследователей, без труда пробив кожу куртки и сталь кольчуги. Его ребята, все двадцать шесть человек, что находились на этом участке обороны, следуя примеру капитана, разрядили оружие. Словно кто-то раскрутил над головой цепь, а затем ударил ею по ненадежно установленным игрушечным солдатикам. Несколько рядов просто смело, и они, упав на камни, заставили тех, кто напирал сзади, замешкаться и дать возможность своей пехоте миновать арбалетчиков и юркнуть через открытые пространства, оставленные в шеренгах.