— К Радунице мы наведем здесь порядок, — просто сказал парень. — Съездим в город, купим краску и кисточки, снимем старую краску, сгребем листья… У тебя к Радунице нарциссы расцветут, да и в лесу к тому времени будет полно первоцветов. Девушка лишь кивнула в ответ. Говорить она не могла, спазмы сдавили горло. Ну почему? Почему он такой добрый, такой хороший, а главное — почему он понимает ее с полуслова, с полувзгляда, в то время как другой мужчина, любимый мужчина, лишь улыбается, равнодушно пожимая плечами, и не понимает, не желает понимать? Будучи довольно проницательной, Злата все же не желала видеть очевидного. Того, что даже Васька смог разглядеть. Лешка Блотский любил Злату, любил так, как немногим дано любить. Любил нежно, преданно, молча. Любил безответно и знал это. Бережно храня воспоминания о тех прикосновениях, поцелуях, объятиях, он знал, что ничего такого больше не повторится, но продолжал тянуться к ней, радуясь уже тому что она есть, она рядом и он может видеть ее глаза и улыбку слышать ее голос и смех. Только она дарила ему утешение, даже если просто молча сидела с ним рядом или осторожно пожимала пальцы, подавала руку. Она заполняла пустоту в его душе, и только благодаря ее присутствию парень смог смириться со смертью мамы. Леша понимал, что не может здесь остаться надолго, ему нужно в Минск, но как уехать, как оторвать себя от нее, не знал. Блотский был уверен, что она даже не подозревает, как он цепляется за нее, в буквальном смысле цепляется, как утопающий за соломинку. Лешка хотел бы остаться здесь с ней навсегда, пусть даже до самой старости они вот так бы бродили по окрестностям, взявшись за руку, вели неспешные беседы или молчали, слушая гомон птиц. Блотский понимал: долго все это не сможет продолжаться. У него не хватит сил сдерживать собственные порывы, притворяться и подавлять желания и чувства. Да и Злата… Когда-нибудь она встретит кого-то, полюбит и уйдет… А он, Лешка почему-то был в этом абсолютно уверен, уже не сможет полюбить другую. Неторопливо идя с ней вечером по деревне, он снова и снова возвращался мыслями к тому, что не давало покоя, и не знал, что делать и как быть. И наверное, как и всех влюбленных, его не оставляла надежда, что когда-нибудь все изменится Когда-нибудь она ответит ему взаимностью, и, как в сказке, они до конца жизни проживут в согласии и любви. Однажды вечером, когда они втроем только сели за стол, чтобы расправиться с мясным пирогом, который втроем и выпекали, причем в печи, которую, кажется, затопили впервые за последние пару месяцев, хлопнула входная дверь на веранде, раздались уверенные шаги, а потом в дверь громко постучали. Васька перестал хихикать и нетерпеливо потирать руки, ожидая, пока Леша разрежет пирог. Ведь на том, чтобы начинка была из куриного филе, настоял он, Злата, понятное дело, хотела сделать начинку овощной, а Лешка, конечно, поддержал ее. Блотский собрался уже разрезать пирог, но стук в дверь заставил его замереть на месте. Злата обернулась и уставилась на дверь. В этот апрельский дождливый вечер они никого не ждали. Никто из них не произнес ни слова, но тому, кто был за дверью, не требовалось разрешение. Дверь распахнулась, и на пороге появился Дорош с ослепительной улыбкой на загорелом лице и веселым блеском темных глаз. Впрочем, улыбка его почти сразу померкла, стоило лишь взглянуть на собравшуюся за столом компанию. Он как будто споткнулся на пороге. Обведя я взглядом сидящих за столом, он остановился на Злате. — Здравствуйте! — быстро справился он с секундным замешательством и снова нацепил на лицо непроницаемую маску. Снова засияла белозубая улыбка, только в глазах не зажглись веселые искорки смеха. Что-то мелькнуло в них, что-то очень похожее на ревность, мелькнуло и исчезло. — Э-э-э… Злата Юрьевна, у меня к вам дело есть, можно вас на минутку? — мужчина кивком головы указал на дверь и, развернувшись, вышел из комнаты. Злата приподнялась на стуле, собираясь броситься бежать следом, но дрожащие колени не слушались ее. Сердце колотилось где-то в горле, кровь прилила к щекам, да ее вообще всю обдавало то жаром, то холодом, а глаза были совершенно невероятными. Растерянность от столь неожиданного визита мгновенно смела безудержная, безграничная, безумная радость, и они озарились внутренним светом, светом любви. Полянская не видела собственное выражение лица, но Лешка и Васька видели. Все эмоции, которые в данный момент бушевали в сердце, отразились на нем. Лешка, наконец, понял то, что по сей день оставалось для него загадкой. Только сейчас истинное положение вещей открылось ему. «Так вот почему…» Боль сдавила сердце, и парень отвернулся, не в состоянии видеть это счастливое, сияющее лицо. Васька недобро нахмурился, но Злата вряд ли сейчас способна была что-либо замечать вокруг, а уж тем более Лешкину боль или Васькино недовольство. «Господи, неужели две недели пролетели? Но как же…» Злата, каждый вечер гуляя с Лешкой по окрестностям Горновки, смотрела на растущий месяц, что сиял в небе, и думала только о том, что где-то там, за тысячи километров, на другом конце земли, Виталя тоже смотрит на него. В такие мгновения Дорош становился ей чуточку ближе. Она скучала без него, пусть и времени для этого у нее оставалось немного, но все равно скучала и с нетерпением ждала его возвращения. Девушка знала, он приедет на днях, но она и не предполагала, что он сразу приедет к ней. Злата ведь думала, что он позвонит, а она скажет про Ваську… Наконец, она смогла отодвинуть стул и встать из-за стола. — Ешьте без меня… — пробормотала она, не глядя, и, отвернувшись, бросилась к вешалке. — Мне надо выйти… — Это так срочно, что нужно бежать в ночь? — буркнул Васька. Злата даже не взглянула на него. Набросила куртку и прямо б комнатных тапочках выбежала на улицу. У дома стояла машина, а Дороша не было видно. Девушка оглянулась вокруг и медленно подошла к автомобилю. Кровь стучала в висках, ее бил озноб, и дрожат колени. Потянувшись к дверце, она открыла ее. Дорош сидел в машине. Сидел, не шелохнувшись, опустив руки на руль, и не смотрел на нее. Помедлив секунду, Злата забралась в «ГАЗель» и захлопнула дверцу. Тяжелое молчание, холодное и непроглядное, как эта весенняя ночь, обрушилось на нее, и сразу стадо неуютно и тоскливо. — Когда ты приехал? — спросила она. — Сегодня, — поколебавшись секунду, бросил в ответ Виталя. Полянская закусила губу, чувствуя себя едва ли не предательницей. Он вернулся сегодня и сразу приехал к ней. Наверное, он скучал по ней, ну хоть самую малость, пусть и не написал ей за все две недели ни одной эсэмэски. — Ну и как Эмираты? — она чуть-чуть пододвинулась. — Нормально. — А Дубай? — еще одно едва уловимое движение в его сторону. — Стоит, — голос его потеплел. Пусть и было темно, но девушка была уверена, что легкая улыбка появилась на его губах, и уж конечно, он заметил ее движения. — А море? — улыбка коснулась и ее губ, впрочем, не только губ — она отчетливо зазвучала в интонациях ее голоса. — Теплое… Мужчина сделал резкое движение в ее сторону. Злата испуганно взвизгнула, дернулась в сторону, как будто собираясь сбежать, но ей это не удалось. Он схватил ее в охапку, совершенно не обращая внимания на руль и коробку передач, и со смехом прижал к себе. Злата тоже рассмеялась и, обвив руками его шею, коснулась губами его щеки. Вдохнув такой знакомый аромат, она прижалась к нему сильнее и зажмурилась. — Я так скучала по тебе… — прошептала она ему на ушко. — Не поверю ни за что! — весело отозвался мужчина. — С такой-то компанией? Девушка собралась было объяснить ему все, но Дорош не дал ей этого сделать. Ему не нужны были объяснения. Не за этим он сюда сейчас приехал. Ему нужна была она, Злата Полянская. Виталя закрыл ей рот страстным, почти грубым поцелуем и не дал договорить. Потом завел машину и отвез ее за деревню. К себе, в маленький домик, он ее не повез — там было сыро и не топлено, а у нее были гости. Впрочем, Злата не противилась. Не все ли равно, где и когда. Да она вряд ли вообще замечала, что есть вокруг и где они. Для нее существовали только он, его губы, его руки, его тепло, громкий стук его сердца, его страсть… Остальное казалось другим измерением… Только потом, кутаясь в свою куртку и прижимаясь к его груди, она увидела, что машину Виталя оставил на выезде из деревни. Он только съехал с дороги, остановившись на проселке, убегающем в лес. Только потом она ощутила холод, большая машина быстро остывала, а за окном гулял ветер. Только потом ей стало ясно, что он сейчас уедет… И счастье, то минутное счастье, стало меркнуть. — Так что эти двое делают у тебя? — спросил он, немного погодя. — Васька — мой двоюродный брат. Его отправили сюда помочь мне немного, а Лешка… — Он что ж, так и не уезжал? — резко спросил мужчина. — Нет, я ведь говорила тебе, у него мама умерла, он не мог уехать… — Ты, надеюсь, смогла его утешить? Злата подняла голову и собралась отодвинуться от него, но мужчина не дал ей этого сделать, сильнее прижав к себе. — Я не хочу ссориться с тобой из-за этого, — спокойно сказала она. — А я и не собираюсь ссориться, так, лишь констатирую факт. — усмехнулся мужчина. — Хочешь посмотреть фотографии из Эмиратов? Смотреть фотографии девушка не хотела, но не сказала этого. Дорош достал из кармана мобильный телефон, щелкнул пару кнопок — и на экране появилась яркая картинка… Синее бесконечное море; бирюзовые бассейны с яркими цветными зонтиками, окаймлявшими их; белоснежные пляжи; голубое небо; небольшие отельчики, утопающие в цветах и пальмах; роскошные номера с балконами; большая двуспальная кровать и Марина Александровна в шелковом парео… Дорош быстро пролистал эту фотографию, но Злате и этого мгновения было достаточно, чтобы увидеть, каким счастливым было лицо его жены, а остальное тут же дорисовало воображение. Боль пронзила сердце, и чувство радости исчезло. Когда фото на его телефоне закончились, Дорош как бы невзначай взглянул на часы у себя на запястье. Выпустив девушку из объятий, он завел машину и въехал в деревню. Притормозив у ее дома, он быстро поцеловал ее на прощание. — Ну все, беги! Я позвоню, — сказал он. Полянская ничего не сказала в ответ, даже не взглянула в его сторону, просто вышла из машины и двинулась в сторону калитки, а он ударил по газам и уехал. Вот такими стали теперь их свидания, и что-то подсказывало ей: другими они уже не будут. С тяжелым сердцем она вошла в дом. Свет в комнатах был погашен, только телевизор шел, а возле него на диване дремал Васька. Лешки не было, впрочем, так даже было лучше. Злата вдруг поняла, что сейчас ей меньше всего хотелось бы видеть Блотского и встречаться с ним взглядом. Конечно, и он, и Васька все поняли. Интересно, что они о ней сейчас думают? Впрочем, чтобы они ни думали, они не далеки от истины. Да, вот такая она! Подлая, мерзкая шлюха! Подстилка женатого мужика! Именно так в данный момент она себя и чувствовала. Включив свет, девушка стала раздеваться. Васька пошевелился на диване и, протирая сонные глаза, сел. Злата медленно снимала куртку, а Васька молча и мрачно наблюдал за ней. — Ты что, спишь с ним? — первым заговорил он. — Ты что, дура? Какого хрена ты с ним связалась? Его грубые слова задевали за живое, но спорить и ругаться еще и с Васькой ей совершенно не хотелось, а еще меньше хотелось что-то объяснять. — Он же женат! Он попользуется тобой, а потом выбросит вон, как использованный гандон! — Васька! — предостерегающе начала девушка, резко поворачиваясь к нему. Щеки ее вспыхнули румянцем, глаза гневно сверкнули. — Да что, Васька! Ты сдурела, что ли? Ты совсем не понимаешь, что творишь? Ты ослепла, что ли? Разлепи глаза, ведь Блотский стоит сотни таких, как этот твой… — А Лешка здесь при чем? — А притом, что он ведь втюрился в тебя! — выпалил Васька — Он сохнет по тебе, а ты с этим… Резкие слова уже готовы были слететь с языка, но на мгновение ей вдруг вспомнилась та ночь, вспомнились губы и руки Леши. Их дрожь и жар, и слова, которые он шептал ей, как в бреду… Он говорил о любви… Блотский любил ее. Васька сейчас говорил об этом, а когда-то еще раньше и Анька говорила. Вот интересно, почему они это видели, а она не замечала и лишь смеялась да отмахивалась от них? Лешка никогда ничем не выдал своих чувств, только однажды, но Злата быстро нашла тому объяснение. Она не хотела замечать его любви, ей достаточно было и дружбы, но только сейчас стало понятно, что та особенная близость, которая есть между ними, полное взаимопонимание и доверие основаны именно на его безграничной преданности, его любви, ненавязчивой. незаметной, но неизменной. Многое сейчас становилось ясным. Но это отнюдь не радовало, не льстило самолюбию и не повышало самооценку. Его любовь ложилась тяжким бременем ей на сердце, и придется нести этот крест, пока… Пока жизнь сама не расставит все по местам. Сейчас ничего, кроме дружбы, Злата не могла предложить Блотскому. Пусть Дорош и не был воплощением всех ее мечтаний, но чувства к нему были настоящими, и просто так вырвать их из своего сердца она не могла. О да! Полянская понимала: не быть им вместе, когда-нибудь все закончится и им придется расстаться, но не сейчас. Сейчас она не готова была расстаться с ним навсегда. Она ворочалась с боку на бок в своей постели и все никак не могла уснуть, а холодные капли весеннего дождя упрямо стучали по стеклу… Васька обиделся на нее и следующим утром, мрачный и сердитый, пялился в телевизор, отказываясь разговаривать. Впрочем, Злата особенно не настаивала. Приготовив завтрак и вымыв посуду, девушка оделась и вышла во двор. Дожди, которые шли последние несколько дней, растопили остатки снега, а сегодня тучи, тяжелые и низкие, разошлись, сквозь них пробивались солнечные лучи и проглядывало голубое небо. Значительно потеплело, и весна, настоящая весна, кажется, пришла к ним. Пройдясь по двору, она увидела, что нарциссы уже заметно подросли и даже выпустили стрелки с бутончиками, да и тюльпаны отважно тянулись к небу. Тонкая травка пробивалась сквозь прошлогоднюю пожухлую траву, скворцы шумели на березе, что росла у дома. В огороде было еще вязко и сыро, но парник уже точно можно было накрывать и сажать в нем зелень, редиску и даже огурцы. Неизвестно, какой будет весна, но пока земля не высохла, надлежало торопиться. И пока Васька не уехал, следовало бы отправить его на огород и занять работой. Побродив еще немного по двору и оторвав веточку смородины, которая так невероятно пахла и радовала уже почти распустившимися зелененькими листочками, Злата покинула двор и вышла на улицу. Дивный мягкий свет апрельского утра разливался, казалось, в самом воздухе, слепя глаза. Легкий теплый ветерок, лаская лицо, приносил откуда-то из леса едва уловимый аромат пролесок, обычно расцветающих весной первыми и называющихся у нас подснежниками. Деревня была безлюдна, впрочем, этому обстоятельству Злата уже давно не удивлялась. Она прошла чуть-чуть вперед, как раз до плавного изгиба дороги, поглядывая по сторонам. Мысли лениво текли, переходя от одной к другой. Девушка думала о том, как много работы предстоит после Благовещения, когда уже можно будет копаться в земле. О Пасхе, которая в этом году выпадала на середину апреля, и о Радунице, и о том, что мама с тетей Людой скоро приедут в отпуск, и снова в доме будет шумно и весело. Будет пахнуть свежеиспеченными булками, и смех и радостное возбуждение будут витать в воздухе. И мама снова будет бранить папу, а вечерами, теплыми, благоухающими, они будут собираться на лавочке… И чем больше девушка об этом думала, чем явственнее она все это представляла, тем отчетливее чувствовала, как соскучилась по всему этому. Твердо вознамерившись позвонить родителям сейчас же, Злата собралась повернуть обратно и только сейчас заметила Лешку. Он так же, как и она, не спеша брел по деревне. Задумчиво поглядывая по сторонам, он никуда не торопился. И несмотря на небольшое расстояние между ними, он определенно ее не замечал. Желание развернуться и сбежать возникло в душе как бы само собой, но Злата быстро справилась с ним. Ее личная жизнь была только ее личной жизнью, и она не позволит никому вмешиваться в нее, даже Лешке. Девушка вздернула подбородок и, засунув руки в карманы куртки, сжала их в кулачки, дожидаясь, пока парень подойдет. Она уверяла себя, что не обязана отчитываться передним, ведь никаких обещаний ему не давала, но ей стоило больших усилий не опустить глаза. Она смогла не отвести глаза, а Лешка Блотский не смог встретиться с ней взглядом. Сосредоточенный, серьезный он остановился в метре от нее, поздоровался, глядя куда-то поверх ее плеча. В затянувшемся молчании они стояли друг против друга и не знали, что сказать. Лешка первым нарушил это гнетущее молчание. Мельком взглянув на девушку, он увидел, как решительно сжались ее губы, и вдруг понял: она сейчас развернется и уйдет, уйдет навсегда. Она решила, что он ее обвиняет в чем-то или осуждает, или даже обижен и ждет от нее объяснений. Но она не будет ничего объяснять. Просто уйдет, и на этом их дружба закончится.