— Знаешь, кто здесь водится? Лягушки да апалоники! Пойдем! — небрежно махнув рукой, она позвала его за собой. Легко вскочив на ноги, Леша поднялся наверх и пошел следом. Злата легко перебиралась с кочки на кочку, почти не замечая ухабов, пока они не выбрались на старую дорогу. Она, конечно, особой ровностью не отличалась, но, по крайней мере, по ней они могли идти рядом. — Твоя бабушка не отругала тебя вчера за позднее возвращение? — спросила девушка. — Нет, но она не спала, ждала меня. Волновалась. — А в детстве ты разве не проводил лето в деревне? — Нет. У меня все бабушки и дедушки жили в городе, моя Тимофеевна только несколько лет назад захотела домик в деревне. Вот они и переехали сюда с дедом. А я впервые так надолго приехал к ним в гости. — Ах, Лешка! Ты многое потерял! — с веселой улыбкой воскликнула девушка и, споткнувшись, чуть не упала. Блотский вовремя успел подхватить ее под руку. — Упс! — Осторожно! — Ага! Злата, высвободившись, забежала вперед и раскинула руки навстречу первым лучам солнца. — Посмотри, какая здесь красота! — смеясь, крикнула она ему и закружилась на месте. И все-таки шлепнулась на попу, но смеяться не перестала. Леша улыбнулся и подошел к ней, помогая подняться. — Это лучшее место на земле! Не знаю, почему я раньше этого не понимала. Знаешь, я ведь в детстве не очень любила сюда ездить. Не то, чтобы районный центр так уж меня привлекал, просто там был мой дом, моя жизнь, подружки, к которым я была очень привязана. А деревня… Когда бабушка заболела, я, конечно, стала чаще бывать здесь, но умерла она все равно в одиночестве. Как раз в свой день рождения. После инсульта она была у нас, а потом ей стало лучше, и она попросилась домой… Мы ей звонили с утра, хотели поздравить, но она трубку не брала, потом мама позвонила бабе Мане, они с твоей бабушкой пошли, а она… — голос девушки дрогнул, и на минуту она замолчала. — Потом я решила написать роман. Ну, как сказать… Иногда балуюсь очерками и рассказами. В школе любила писать сочинения. Но все это было так несерьезно. Теперь я хочу написать что-то большое и настоящее. О деревне. О Горновке. Эта идея давно живет во мне. Еще до приезда сюда я делала кое-какие наброски. Но теперь я собираюсь заняться романом вплотную. И придумать, как спасти деревню от вымирания. — А где ты училась, Злата? — В Гомеле, на филфаке! Я люблю читать, а теперь еще и писать, поэтому вопрос о выборе профессии решился сам собой. Поначалу я, конечно, переживала, что не прошла конкурс на бюджетное отделение, родителям туговато пришлось. Но что не сделаешь ради единственной дочери. Впрочем, на каникулах, все пять курсов, я не сидела дома, работала в лагере вожатой. Да и потом, после универа, когда вернулась домой с дипломом, в детском саду нашего райцентра подменяла воспитателям отпуска и больничные. — А как же ты здесь теперь? — Да легко! — улыбнулась девушка. — Пойду работать в местную школу, там еще моя мама училась. Мне позвонили из отдела образования и предложили место учителя русского языка и литературы. И это окончательно убедило меня в правильности моего решения. Конечно, школа и учительская деятельность — не предел моих мечтаний, но это все же кое-что. А вообще, знаешь, мне больше всего на свете хочется навсегда поселиться здесь и писать романы. Посвятить себя только этому и ни на что не отвлекаться! Ну и, конечно, чтобы романы издавались. Мне кажется, здесь я бы столько всего написала… — И что же, всегда одна? А как же семья? Муж? Дети? — спросил ее Леша. Злата покачала головой. — Нет. Это бы только отвлекало меня, я знаю! Знаешь, я ведь когда пишу, когда приходит вдохновение, хочу только одного: чтобы меня оставили в покое, чтобы не дергали и не отвлекали. А муж… Ему ведь нужно и уют создать, и кушать приготовить, причем три раза в день, и постирать, и погладить. Муж и дети… Им нужно отдать себя всю, без остатка, а я… Я так не смогу. Мне важно личное пространство. Леша не нашелся с ответом. И некоторое время они шли молча. Им на пути попадались первые весенние цветы, нежные пролески, мохнатые синие «собачки», желтые болотницы и анютины глазки. Парень наклонялся и срывал их, и маленький букетик постепенно рос в его руках. Они прошли огороды и вышли к началу деревни, туда, где проселочная дорога убегала в лес, именуемый у местных жителей Сенажаткой. Здесь, у края леса, была канава, вроде маленького круглого озерца, наполненная до краев чистой водой. Ни ряски, ни осоки, только кусты ракитника кругом, а дальше, до самого горизонта, вспаханные поля да зеленеющие леса. Солнце медленно всходило из-за леса, и его теплые ласковые лучи наполняли светом все живое вокруг… Злата и Леша спустились к воде и присели на корточки у самой кромки. Девушке непременно захотелось зачерпнуть горсть воды. — Когда-то мы купались здесь. Конечно, бабушка об этом не знала, здесь вообще-то глубоко, но вода даже в самый жаркий летний день остается прохладной. Мы могли бы вспомнить молодость, как говорится! — Сейчас? Девушка рассмеялась. — Летом! — Ну, может быть… — А ты надолго приехал в Горновку, Леша? — Честно? — Ага! Парень покачал головой. — Я приехал, потому что бабушка этой зимой осталась жить в Горновке. Теперь она всегда будет жить здесь и в город больше не поедет, она нам так и заявила по телефону. Ну, и дед, конечно, поддержал ее в этом! Мы не виделись давно, вот я и приехал их навестить. Ну и помочь, конечно! Я собирался пробыть здесь несколько дней. — Так ты уже уезжаешь? — обернулась к нему девушка. Ее брови удивленно взметнулись вверх, а глаза при этом сделались еще больше. — Нет! — парень улыбнулся и протянул ей разноцветный букетик. — В Минске сейчас мне делать нечего, так что я побуду здесь еще некоторое время! Глаза их встретились. — Здорово! — улыбнулась девушка и без слов приняла букетик. — Ты же здесь еще ничего и не видел! Ты был на старом кладбище? Нет? Обязательно сходим, тем более, нам все равно нужно сходить туда, чтобы убрать к Радунице могилы. А на торфяной завод ты ходил? А памятники видел? Лешка, да что это все я да я говорю? А ты молчишь. Ты ж мне так и не рассказал, чем в Минске занимаешься, — всполошилась девушка, легко вскочив на ноги и поднеся к лицу букетик. — Сейчас я просто бездельничаю и нахожусь в активном поиске, так сказать. Ищу себя и собственное призвание в жизни. Конечно, на родительской шее не сижу, ты не думай. Периодически занимаюсь программированием для различных фирм и имею при этом неплохие деньги. По крайней мере, мне одному их хватает. Я окончил университет, специализируюсь на программном обеспечении, но, отработав положенные два года, понял, что это в общем не совсем то, чем мне хотелось бы заниматься! — А чем бы ты хотел заниматься? — полюбопытствовала Злата. — Я сейчас пытаюсь пробиться на одну радиостанцию диджеем. Девушка вопросительно вскинула брови. — Хочешь работать диджеем? — Не только. Я хочу работать в эфире. — Вот это да! — восторженно воскликнула Злата. — А на какую радиостанцию ты устраиваешься? Она ловит у нас? Представляешь, ты уедешь, а я здесь радио настрою и буду тебя слушать! А ты мне будешь приветы передавать? Блотский кивнул. — Только все это еще «вилами по воде писано», как говорится. Не факт, что меня возьмут! Девушка махнула рукой. — Ну, а почему бы им тебя не взять? Ты ведь и в компьютерах разбираешься, и высшее образование у тебя есть, и говорить ты правильно умеешь, а уж что болтать для слушателей, придумаешь! Ты значит, Лешечка, тоже творческая личность? — Получается, да! — засмеялся парень. — Ты любишь музыку? — Я не могу ее не любить, иногда мне кажется, я с ней родился. По крайней мере, мои первые сознательные воспоминания из детства связаны с музыкой. У меня мама творческий, тонко чувствующий человек. Она играет на фортепиано. И работает в школе-интернате художественным руководителем. — Я тоже играю на фортепиано. Вернее, играла, когда училась в музыкальной школе, после ее окончания я так ни разу и не села за него. Ух, как же люто я ненавидела этот инструмент в свое время, а как чудно все начиналось… — Расскажи! — с улыбкой попросил парень. — В детстве нас с Анькой родители все время отправляли в деревню. А так как у меня и тогда с воображением все было в порядке, к тому же я была просто неугомонным ребенком, мне надо было куда-то свою энергию девать. Все деревенские забавы быстро наскучивали. Мы и в магазин играли, и в парикмахерскую. Васька, брат Анин, до сих пор вспоминает, как мы его «подстригли» один раз. Мы и врачами были, и родителями, потом решили быть артистками. Придумали устраивать концерты. Сначала мы приглашали бабушку, прабабушку и деда, потом нам стало этого мало, мы вошли в азарт и, чтобы не бегать по дворам и не приглашать всех по одному, писали объявления, расклеивали их на колодцах и приглашали на концерт в свой двор. Конечно, заводилой была я. Пела песни, танцевала, мы устраивали какие-то сценки, пантомимы… Представляешь, бабульки приходили. И это меня увлекало. Однажды приехала моя мамуля, умилилась дитяти, такому творческому, голосистому, и, размечтавшись о будущем великой дочери-артистки, устроила меня в музыкальную школу по классу фортепиано. В ту пору вообще было жутко престижно играть на этом инструменте. Поначалу я тоже мечтала о том же и усердно занималась, но надолго меня не хватило. Я никогда не была усидчивым ребенком, а тут надо было играть часами. Отучившись год, я заявила, что больше не пойду, но маменька настаивала… Чем она меня только не прельщала… Чего только не обещала… И я бренчала, скрипя зубами, но самое интересное, педагоги в музыкальной школе уверяли, что у меня замечательный музыкальный слух. Я с отличием окончила музыкальную школу и могла бы поступить в музыкальный колледж, но последипломного выступления, закрыв крышку инструмента, наотрез отказалась заниматься дальше музыкой. — Я тоже учился в музыкальной школе по классу фортепиано, а гитару освоил во дворе. Крышку фортепиано я редко открываю сейчас, а вот гитара — мой любимый инструмент! Эх, как вспомню, сколько песен во дворе на лавочке под нее было перепето… Кстати, вот как-то так сложилось, со времен музыкальной школы у меня зародилась крепкая дружба с несколькими ребятами, которые, окончив ее, пошли учиться дальше и сейчас уже на последнем курсе Института культуры. Они всерьез занимаются музыкой. У них что-то вроде своей группы, и иногда они приглашают и меня подыграть и что-нибудь спеть. Это, конечно, все несерьезно, однако мне нравится. Сейчас я даже удивляюсь, почему не пошел в Институт культуры! — Почему не пошел? — в свою очередь спросила Злата. — Честно говоря, после окончания школы я недолго колебался с выбором профессии. И родители, и бабушка с дедом настаивали на чем-то основательном. И я, собственно, согласился с ними. Работать программистом в наше время престижно и высокооплачиваемо, а где-нибудь художественным руководителем… или пробиваться в наш шоу-бизнес казалось бессмысленным. Там и без меня хватало. Все годы студенчества я активно принимал участие во всех художественных мероприятиях и капустниках, а, окончив университет, пошел работать и только там понял: на самом деле все это не мое. Вот и решил я пробиться на радио. — Будем надеяться, у тебя получится! — с улыбкой сказала девушка. Они постояли еще немного у воды и, выйдя на проселочную дорогу, пошли к трассе. Проходя мимо сложенных бревен, Злата отвернулась. А Блотский, наоборот, внимательно к ним присмотрелся. — Кажется, бревен стало меньше! — Вывезли, наверное, — быстро сказала Полянская. — Или своровали, — задумчиво изрек парень и больше ничего не добавил. И Злата сочла за благо не комментировать это предположение. Она покосилась в сторону парня. Лицо его стало непроницаемым, и это ей не понравилось. «А вдруг Леша тоже видел той ночью что-то? Или лес здесь воруют с завидным постоянством? Ладно, лучше не думать об этом! И не вмешиваться! Ей жить здесь, а неприятности ей вовсе ни к чему! Достаточно и того, что уже произошло!» — Леш, а ты уже был возле памятника нашего? — спросила девушка, сменив тему, когда они вышли на асфальт. — Нет, — с улыбкой покачал головой парень. — Стыдно признаться, но к памятнику я не подходил, да и не интересовался им. Но я обратил внимание, он здесь не единственный. — Ты прав, не единственный. Но это главный памятник нашего района, если можно так сказать! Пойдем, посмотрим, — совершенно привычным, естественным жестом Полянская взяла его за руку и повела за собой. Впрочем, Алексей Блотский был не против.