Девушка не могла посмотреть на жену Дороша, чувствуя, как гулко бьется сердце в груди. Ее взгляд затравленно метался от собственных дрожащих рук до ладоней Витали, смуглых, до боли знакомых, которыми он небрежно опирался на близстоящую ограду. Лишь на краткий миг она осмелилась поднять глаза и увидела ироническую усмешку скривившую красивые губы. Обида больно кольнула сердце, спазмы перехватили горло, но девушка тут же справилась с собой и встала с лавочки. — Вы не переживайте за меня, Марина Александровна, — сказала она спокойно и даже смогла выдавить улыбку. — У меня все хорошо. Да, я не работаю пока, но и без дела не сижу Видите ли… — начала она, — а впрочем, вряд ли я смогу вам все объяснить. Простите, но нам пора. Приятно было вас увидеть. До свидания! Девушка отвернулась и стала пробираться к выходу с кладбища. Она даже не обернулась, напрочь позабыв о Лешке. Ей хотелось только одного: оказаться как можно дальше от обоих Дорошей. Глава 34 За окном автомобиля мелькали бесконечные леса, одевающиеся в яркую сочную зелень, и поляны, белые от цветущих пролесок, но Злата почти не замечала этого. Все расплывалось из-за слез, застилавших глаза, а она из последних сил пыталась их сдержать. Она почти не помнила, как они вернулись с кладбища. Изо всех сил стараясь казаться прежней, она улыбалась, что-то говорила и отвечала, вот только глаза на Блотского так и не смогла поднять. Потом был обед, после которого родственники вышли на улицу, чтобы проводить их с Лешкой. Златина мама отчего-то всплакнула, и девушке пришлось удвоить усилия, изображая беззаботную радость. Но на душе было тяжело, и уезжать уже не хотелось. И сердце ныло, а перед глазами все стояло лицо Витали и взгляд, которым он на нее смотрел. После того, как она ушла той ночью, решив расстаться с ним навсегда, он так ни разу и не позвонил. Нет, она и не ждала его звонка и не хотела, чтобы он звонил. Полянская знала: сил противостоять ему у нее не хватит. Слишком слабой и беззащитной она была перед ним, слишком мало прошло времени. Даже присутствие Лешки не смогло бы ей помочь. Она самонадеянно верила, что больше не встретит его и та встреча была последней. Она убеждала себя, что Виталя, конечно же, все понял и больше не придет. Где-то в глубине души она знала: встреча с ним причинит ей боль. И не ошиблась. Слезы все же покатились по щекам, и девушка закрыла глаза. «Надо успокоится, надо взять в себя в руки, — попыталась она убедить себя, — Ведь рядом Лешка, а он в отличие от меня не заслужил такого. Это мне в наказание за мои грехи вся эта боль, а ему за что?» Но взять себя в руки и успокоиться не получалось. Злата чувствовала, как рыдания сдавили горло и стало трудно дышать. Лешка все время посматривал на Злату, но заговорить не решался. И только увидев, как обреченно поникли плечи сидящей рядом с ним девушки, понял, что дальше тянуть нельзя. Игра в молчанку, предупредительное, вежливое безмолвие лишь усугубляли положение. От бесконечной жалости и нежности защемило сердце, а пальцы так сжали руль, что костяшки побелели. Нажав на тормоз, он осторожно съехал на обочину и заглушил мотор. Откинувшись на спинку сиденья, Алексей на мгновение закрыл глаза. Ему больно было видеть страдания любимой, но еще больнее было от осознания собственного бессилия. Дорош не заслуживал такой девушки, как Злата. И тем более, он не заслуживал ее слез. Парень хотел ей помочь, хотел видеть ее всегда радостной и счастливой, и у него это получалось, всегда получалось, пока снова не появлялся это человек, когда все начинало рушиться на глазах. Блотский не винил девушку за ее чувства к Дорошу, да и как он мог? Ведь он прекрасно знал, сердцу нельзя приказать. Тема личной жизни Златы Полянской всегда была закрыта для него. Было время, когда он даже не подозревал о ней, а потом просто не имел права… Впрочем, и сейчас мало что изменилось, но он должен был что-то сказать, как-то успокоить ее, поговорить с ней. Парень открыл глаза и выпрямился. — Злата, — позвал он. — Прости меня, Леша… — сдавленно прошептала она — Наверное, я не должна была… Я не хотела… Наверное, поспешила. Мне не хотелось причинять тебе боль. Ты не заслужил… — А ты заслужила? Девушка лишь кивнула и закрыла лицо руками. — Послушай, Злата, ты ведь умная девочка и прекрасно понимаешь, сердцу не прикажешь. Так уж вышло, и ты полюбила… Мы ведь все стремимся так или иначе быть счастливыми. Пусть люди и осудят, но разве это важно, когда есть любовь? Но когда приходит беда… Самое страшное, когда приходит беда и человек остается один. И неважно, разочарование ли это, смерть или разбитое сердце. И то, и другое, и третье страшно по-своему. Ни одному человеку в мире я не пожелал бы в такой ситуации остаться одному. Важно, чтобы рядом оказался человек, который смог бы протянуть руку, помочь, сберечь, отогреть. Я не говорю о любви. Я говорю о понимании, поддержке, участии. Если для тебя это что-то значит, вот тебе моя рука, — просто сказал парень. Леша просто подал ей свою руку. Злата шмыгнула носом и. вытерев ладошкой слезы, медленно повернулась к парню. Поколебавшись с секунду, она вложила свою руку в Лешкину, а потом и вовсе прижалась щекой к его плечу. Да, Лешка прав. Если бы его не было с ней все это время, она бы пропала. Он всегда вот так протягивал ей руку, все понимал, оберегал, помогал, согревал. Он во всем поддерживал ее, проявлял участие. И она знала: он готов на все ради нее. Это грело сердце, вселяло уверенность. С ним она ничего не боялась, и все же то, что она не могла ответить ему взаимностью, не давало покоя. Это было нечестно, даже подло. Как будто она использовала его… — Это неправильно… — тихо сказала она. — Правильно, неправильно… Какая разница? Выбор всегда остается за нами. Я не могу и не хочу уйти в поисках чего-то другого. Ты нужна мне. Я ведь раньше и не предполагал, что от одного лишь присутствия другого человека на душе может быть так легко и светло. Ты подарила мне мир, о котором я раньше не знал. Ты открыла мне глаза на вещи, о которых я даже не догадывался. Ты сделала меня лучше. Я часто вспоминаю, как увидел тебя год назад и поразился тому удивительному свету, льющемуся из твоих глаз. Ты была так искренна, так естественна и так прелестна, что казалась просто нереальной. Наверное, я привык к другим, а ты поразила меня своей легкостью, беззаботностью, радостью, непосредственностью. И я знал тогда и знаю сейчас, что мне не найти такую другую, хоть сколько-нибудь похожую на тебя. Да и не хочу я искать. И еще мне всегда казалось, что и тебе рядом со мной хорошо… В последние дни мы стали ближе друг другу. Возможно, всему виной эта весна, а возможно, наша дружба в самом деле переросла в нечто большее. Я понимаю, весна сейчас только в природе, в душе же у тебя зима, но ведь когда-нибудь она закончится, печаль пройдет. Ты найдешь свое счастье, ты исполнишь свои мечты, ты заслуживаешь этого больше, чем кто-либо другой! — Спасибо тебе, Лешка! Только ты не оставляй меня, ладно? — прошептала она тихонько. — Ну что ты, конечно, нет! Девочка моя золотая, — нежно сказал Блотский, коснувшись ладонью ее щеки. — Пока я тебе буду нужен, я всегда буду с тобой! В Минск они приехали вечером. Естественно, проезжая их городок, Злата не могла не навестить Машку. Леша не возражал, спешить все равно было некуда. Оказавшись, наконец, в Лешкиной квартире, Злата сразу отправилась в душ. Отсутствие такого жизненно необходимого удобства в Горновке было, пожалуй, единственным, что ей не нравилось в бабушкином доме. Пока Полянская наслаждалась ванной, Леша, разложив в холодильнике еду, которую им собрали и ее родные, и его, заварил чай и отправился стелить постели. Разные постели. Пусть между ними что-то и изменилось, но смущать ее одной постелью Блотский не собирался, справедливо рассудив, что Злата даст ему знать, когда будет готова на подобный шаг. После чая парень собирался отправить девушку спать, а потом позвонить друзьям и проверить электронный ящик. Но не успел он вспомнить о друзьях, как ожил мобильный телефон. Парень взглянул на дисплей и улыбнулся. — Привет людям на болоте! — весело поздоровался Алик, не упуская случая подшутить над Лешкиной неуемной тягой к деревне. Они этого не понимали, но не осуждали, так, иногда лишь подшучивали. — Привет! — отозвался Блотский. — А мы вообще-то уже в Минске. Вот сейчас будем чай пить и укладываться спать. — Так значит, подружка твоя тоже приехала. Слушай, ну супер ведь! Нам не терпится с ней познакомиться. Давай мы прямо сейчас приедем, а? — Ну уж нет! Я вас знаю и знаю, чем все это может закончиться. Не хочу смущать девушку. — Ага! Смущать! Так и скажи, боишься, что отобьем! А ведь мы с самыми благими намерениями. Но ты прав, ужасно хочется увидеть ее. а еще лучше — услышать. К тому же у нас ведь, Лешка, потрясающие новости. Пока ты там у себя в деревне огороды засевал и булки поедал, мы тут пообщались кое с кем. съездили в пару мест и пробили информацию обо всех площадках Минска, которые будут установлены не только на День Победы, но и завтра, на Первое мая. — И? — И твоя талантливая подружка могла бы завтра спеть что-нибудь в парке Горького. Уверен, ее «В роще пел соловушка…» произведет фурор. И еще мы тут с Димоном подумали: у нее бы классно получились песни Кристалинской и Воронец. В идеале, она могла бы спеть «Гляжу в озера синие», но так как живем мы теперь не в СССР, песни о России, пусть это и братское государство, у нас не очень-то приветствуются. — Слушай, Алик, но мы ведь только приехали. Ты хочешь, чтобы она вот так без подготовки вышла на сцену? Пусть даже это всего лишь сцена в парке Горького? — Ну да. Слушай, Лешка, да ведь от нее и не ждут профессионального исполнения. Судя по тому, что я видел на концерте в ДК Железнодорожников, профессионализм в ее случае с успехом заменяется эмоциями, артистизмом, харизмой, огнем, в конце концов. Она так раскованна, так свободна и непосредственна на сцене, что если и ошибется разок-другой, этого никто не заметит. — Алик, я не уверен, что она согласится. Мы со Златой все эти дни «Катюшу» пели. — Леш, ну ты ведь понимаешь… Слушай, а Злата понимает, что голос ее грех прятать? Надо развиваться, пробовать, пробиваться. Сам знаешь, какая у нас эстрада! Талантливых людей раз, два и обчелся, остальные лишь так, копируют российских и зарубежных исполнителей! У них ведь ни стиля, ни слуха, ни голоса, ни внешних данных, а твоей подружке сам бог послал сильный, звонкий и чистый голос. И ниша народного творчества у нас еще свободна. А у нее даже внешность подходящая и эта ее приверженность к деревне… Да у нее уже готовый образ, и придумывать ничего не надо! Леша хотел было ответить другу, но тут дверь ванной комнаты открылась, и укутанная в банный халат и с махровым полотенцем на голове в проеме возникла Полянская. Заметив парня с телефоном, прижатым к уху, она вскинула брови в немом вопросе. Лешка лишь махнул ей рукой, подзывая к себе. — Здесь, на проводе, мой друг Алик, он музыкант, с которым мы выступаем. Он собирается сагитировать меня и тебя на выступление на одной из открытых площадок парка Горького. Вернее, не столько меня, сколько тебя. Уж очень им понравилось твое выступление на концерте. Мои парни желают повторения, ну и хотели, чтобы ты еще что-то спела, прямо завтра, вот так, экспромтом. Я здесь вот пытаюсь объяснить Алику, что это в принципе невозможно, а он ничего слушать не желает и твердит, что для творческих людей ничего невозможного нет. Он утверждает, что народное исполнение у тебя получается просто отменно, и я в принципе с ним согласен, но… — Леш, но что я спою вот так сразу? Разве что «Ах, мамочка…», — понизив голос, почти испуганно произнесла девушка. Из трубки понеслись возбужденные вопли. — Ты хотел что-то сказать, Алик? — спросил Леша, поднося трубку к уху. — Ты уверен, что это хорошая идея? Знает ли Злата эту песню? Злата, ты знаешь эту песню? Кивает утвердительно. Интернет у меня работает. Да, конечно, я найду минусовку, и мы порепетируем. Да не волнуйся за соседей, они привыкли. Если что, я извинюсь, не переживай. Нет, ехать тебе необязательно. Мы сами как-нибудь! В девять будешь? Хорошо, будем ждать! Парень отключил телефон и посмотрел на Злату. Она стояла рядом и смотрела на него огромными глазами. — Там будет много народа? — спросила девушка. Парень пожал плечами. Ему совершенно не хотелось пугать ее на ночь глядя. — Все зависит от времени выступления. Вполне возможно, у сцены будет всего пара человек. Такое случается, если будет слишком рано. Девушка недоверчиво усмехнулась. — Пара человек в Минске? Ни за что не поверю, даже в нашем городке такое маловероятно. Лешка улыбнулся. — Злата, не волнуйся. Даже если ты не попадешь в ноты, это вряд ли заметят. Да и потом, ты же знаешь, на таких вот концертах никто не ждет от артистов особого профессионализма, главное, петь ты будешь не под фанеру, а это очень ценится в наше время, к тому же, ты так живо и эмоционально исполняешь песни, что от тебя глаз невозможно оторвать… — Нет уж, Лешечка! Ты ж меня знаешь, я привыкла все делать правильно и ответственно, а не лишь бы как! Давай, тащи в зал чай, ищи минусовку и будем петь, а я пока пойду, переоденусь и высушу волосы! Они засиделись допоздна, и конца этому не было бы, если б в дверь не позвонили соседи. Блотский долго извинялся перед ними, а после, взглянув на часы, ребята ужаснулись и в срочном порядке улеглись спать. Естественно, они не услышали будильник, а проснулись лишь тогда, когда в дверь стали настойчиво звонить. Вернее, проснулся Леша, Злата даже на пронзительный дверной звонок не отреагировала. Лешка вскочил с кровати, глянул на часы, чертыхнулся и бросился к девушке. — Злата! — парень коснулся ее плеча. — Мы проспали! Девушка распахнула глаза. — Что? — Ребята у дверей звонят, уже почти девять! Давай в ванную, а я открывать? — Ага, — девушка отбросила одеяло и, не обращая внимания на задравшуюся на бедрах сорочку, побежала в ванную. — Кофе мне свари! Без кофе я не проснусь! — громко прошептала девушка и скрылась за дверью, а парень пошел открывать. Где-то в недрах квартиры ожил мобильный, видимо, ребята уже потеряли терпение. Блотский открыл и улыбнулся. Привалившись плечом к косяку, по обе стороны дверей друзья стояли, скрестив руки на груди, и так многозначительно смотрели на него… — Так, ладно! Мы проспали. Полночи репетировали, — сразу пресек он возможные намеки. — Ага! — сказал Димон. — Ну конечно! — не стал спорить Алик, но при этом в глазах обоих плясали лукавые огоньки, да и тон, коим были произнесены слова, говорил сам за себя.