— Я скажу тебе, что мне нужно… — он внезапно останавливается, смотрит мне за спину и стискивает челюсть. Спустя вечность, он ворчит и берет напиток, отпуская меня в процессе. Облегчение накатывает на меня, и я бросаю взгляд через левое плечо, в том направлении, куда смотрел Грифф. Адам откидывается на спинку кресла, расставив ноги, медленно проводит большим пальцем по нижней губе. Он смотрит на Феликса, но его внимание ко мне подобно невидимой хватке, согревающей кожу. Что-то трепещет у меня в животе. Я замечаю мешки у него под глазами, несмотря на свежевыбритую челюсть и остальную резковатую внешность. Подойдя к Феликсу, я опускаю поднос и протягиваю ему виски. — Не было никакого движения, — говорит Феликс, переводя взгляд с Адама на Райфа. — Кроме того, что он прикрывает дерьмо парня, он ведет себя тихо. Я хмурюсь, прежде чем вспоминаю, что не должна подслушивать. Не то чтобы я перестану это делать, но и выдавать себя не стоит. Я перехожу к Райфу, который сидит за своим столом, заложив руки за голову. От смешка Райфа по рукам бегут мурашки. — Да, ну, подготовка к баллотированию в сенат штата может сделать это с мужчиной, — его глаза следят за мной, пока он говорит, но я делаю вид, что не замечаю. Со стороны Адама доносится глухое ворчание. — Так далеко он не зайдет. — Я не знаю, — бормочет Райф. — Мне определенно нравится идея подождать, пока он это сделает. Больше людей увидят, как все это взорвется у него на глазах. Позади меня ворчит Грифф. — Я поддерживаю это. — Мы это уже обсуждали. Я не собираюсь снова тратить на это свое дыхание, пока мы могли бы обсуждать сегодняшнюю… — взгляд Адама находит меня, и он стискивает челюсть, — … встречу. Мое любопытство обостряется с каждым сказанным ими словом. О чем, черт возьми, они говорят? — С моей стороны все готово, — говорит Феликс, глядя на часы, затем кивает Гриффу. — Его жена перенесла прием у стоматолога, так что, возможно, вам захочется подождать еще час, прежде чем забирать. Наконец, я добираюсь до Адама. Впервые он смотрит прямо на меня. Его веки опускаются, и я клянусь, что он обжигает меня одним этим взглядом. Когда он тянется за своим стаканом, его палец касается моего, и тепло разливается по мне, когда мои чувства оживают. Я почти не видела его за последнюю неделю. Не из-за отсутствия попыток, но кажется, что он всегда заперт в той или иной комнате. Моя тяга к его голосу, прикосновениям, греховному огню в его глазах — это разъедает меня сильнее, чем все, что я чувствовала раньше. След от укуса пульсирует, когда его взгляд опускается к моему бедру. Его пальцы напрягаются вокруг напитка за мгновение до того, как он выхватывает его из моих рук. Я вздрагиваю, когда Обри наклоняется надо мной, чтобы обменять папку, которую она держит под мышкой, на папку рядом с Адамом, и Райф заливается смехом. Когда я, прищурившись, смотрю на него, он смотрит не на меня. Он смотрит на Адама, почти так же, как в самую первую ночь, когда я приехала сюда. Как будто они вдвоем делятся личной шуткой, которую один только Райф находит забавной. Я сглатываю и отступаю на шаг, желая знать, что на самом деле означают эти взгляды. Поворачиваясь, чтобы найти Обри, я замечаю, что она склонилась над плечом Феликса. Она поглаживает его галстук и что-то шепчет ему на ухо. Губы Феликса приподнимаются, затем он притягивает ее рот к своему и облизывает ее лицо. Неловкость овладевает мной, когда я просто стою там, не зная, ждать мне снаружи или глазеть, поэтому я выбираю последнее. Она задерживает дыхание и направляется к выходу, как будто просто зашла, чтобы быстро поздороваться. Я оглядываюсь на Адама, отчаянно желая еще одного взгляда, еще одного чего угодно, лишь бы это было от него, — но его глаза прикованы к пустой стене напротив. Безумная искра мелькает в его усталых зрачках. Мои брови хмурятся, но Обри хватает меня за руку и тащит из комнаты, прежде чем я успеваю понять, что с ним происходит. — Тук-тук, — орет Обри через закрытую дверь Феликса. Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее. Это самое непринужденное поведение, которое я видела у нее с кем-либо из Мэтьюзз. — Да, проходи. Она смотрит на меня, и ее губы изгибаются, как будто мы посвящены в один и тот же секрет. Но она не сказала мне, зачем нам нужно заходить в офис Феликса, так что я не понимаю. Все равно следую за ней, мне любопытно больше, чем показываю, потому что я никогда не видела его владения изнутри. Она направляется к нему, я следую за ней, затем усаживает свою задницу на его стол и кладет одну руку на бедро. Она наклоняет голову, чтобы показать отметину, которую я не заметила у нее на шее. Засос? — Серьезно? Мы что, в старшей школе? Мои глаза расширяются. Я не думала, что нам позволено так разговаривать с Мэтьюззами. Не то чтобы это не было совершенно нормальным способом говорить — в любом другом месте. Он ухмыляется, его глаза прикованы к ее, как будто в комнате их только двое. — Ты сказала, что на этот раз ничего постоянного. Это просто пришло мне в голову. Он пожимает плечами. — Ты знаешь, сгоряча и все такое. Она закатывает глаза. — Райфу это не нравится. Феликс вытирает ладонью рот и поправляет галстук-бабочку. — Ну да, Райф не тот, кто обнаружил тебя и пригласил сюда. Так что можно сказать, что я выигрываю только из принципа, — он ухмыляется. Улыбка приподнимает ее губы, и она что-то бормочет в знак согласия, но я перестаю обращать внимание. На столе Феликса стоят три огромных монитора. Два экрана черные, но третий, самый большой, подсвечен маленькими квадратиками. Каждый квадрат отражает вид камеры на разные комнаты дома. Мой желудок сжимается от этого открытия. Значит, Феликс тот, кто следит за камерами. По крайней мере, прямо сейчас. Это немного, но это первое, на что я наткнулась и что может быть как-нибудь полезно. До моих ушей доносится причмокивание губами, и Обри машет мне, чтобы я уходила, забираясь на колени Феликса. — У тебя перерыв, — шепчет она рядом с его ртом. — Всегда пожалуйста. Мои губы кривятся. — Спасибо. Я быстро выхожу, закрывая за собой дверь, и прикусываю губу. Это первый раз, когда она отпускает меня на перерыв без нее. Я бросаю взгляд на камеру в конце коридора, и по мере того, как в моей голове формируются идеи, меня захлестывает прилив адреналина. Дежурный в данный момент немного занят. Прежде чем я упущу свой шанс, я спускаюсь по лестнице и поворачиваю налево, останавливаясь только тогда, когда достигаю двери в подвал. Она снова приоткрывается. Мне либо удивительно везет, либо ужасно не везет. Нервы сдают, когда я бросаю взгляд на пустой холл и проскальзываю внутрь. Непроглядно-черное пространство поглощает меня, как и раньше, но на этот раз я готова к лестнице. Нащупав перила слева от себя, я осторожно спускаюсь. Лестница приводит меня в широкий, тускло освещенный коридор с камерами в обоих концах и несколькими дверьми вдоль каждой стороны. Мертвая тишина наполняет уши, и я вдыхаю ее. Нелегко добиться такой тишины, такой тихой и тонкой, хрупкой, как будто она может сломаться в любой момент. Я снимаю туфли и держу их в левой руке, затем медленно бреду по подвалу. Я вижу четыре комнаты, но коридор изгибается в конце, намекая на большее. Каждая дверь открыта, свет выключен, ничего, кроме тени на кафельном полу. Миновав третью комнату, я оглядываюсь через плечо и проскальзываю в четвертую. Холодная волна разочарования захлестывает, когда я оглядываюсь вокруг. Здесь ничего нет. Буквально. Если не считать колонны, идущей от потолка до пола, это огромное пространство небытия. Меня гложет раздражение. Я рисковала попасться из-за этого? Я еще раз осматриваю комнату. Что-то кажется неправильным. Зачем в подвале столько пустых комнат? И почему Адам должен быть здесь, внизу? Прокрадываюсь дальше внутрь и по-прежнему ничего не нахожу, я выхожу и ныряю в одну из других комнат. Эта точно такая же, за исключением того, что всего в нескольких метрах от колонны стоит металлический стол. Медленно я подхожу к нему, сильное любопытство толкает сделать шаг вперед. В центре наклонен прямоугольный поднос. Горло сжимается, когда глаза обводят острые инструменты, разложенные рядом. Протягивая руку, я позволяю своим пальцам скользить по ножницам сверху донизу, затем перемещаюсь к скальпелю. Сердце стучит слишком громко, почти отдаваясь эхом от пустых стенок в груди. Я беру инструмент, наклоняю голову набок и слегка провожу тонким лезвием по внутренней стороне указательного пальца. Странные мысли просачиваются в голову, когда я задаюсь вопросом, насколько глубоко это ранит. Красная жидкость, которую он проливает, выливается в спешке или стекает струйкой, как на моих картинах? Рывком я роняю инструмент и отступаю назад, когда из коридора доносится глухой звук. Тяжелые шаги ударяют по моим ушам, смешиваясь с эхом удара скальпеля о металлический поднос. Выбегая из комнаты, я мчусь по коридору и вверх по ступенькам, мой пульс учащен, я тяжело дышу. Как только я остаюсь одна в коридоре, рядом со мной приоткрыта дверь в подвал, я останавливаюсь и прислоняюсь к стене. Когда дыхание замедляется, мои уши наполняются голосом Обри… У них есть враги. И, возможно, несколько проблем с доверием. — Смотри, темнота просачивается из трещин. Я не могу сдержать это. Я не могу сдерживать свою жизнь. — Сильвия Плат, "Три женщины"