На моих губах появляется сухая улыбка. Я сжимаю его крепче. — Не сегодня, брат. Эта месть не моя. В комнате воцаряется тишина, и Феликс ерзает на своем стуле, наблюдая, как я перевожу взгляд на Эмми. Замешательство проступает на ее лбу, глаза прикованы к моим в немом вопросе. Убирая нож от шеи Райфа, я протягиваю его ей. — Порез за порез. Райф не был тем, кто вспорол ей живот, но с тем же успехом мог им быть. И со всем тем дерьмом, которое он навалил на нее с момента ее приезда, я знаю, что она горит желанием заставить его заплатить. Она тяжело сглатывает, когда переводит взгляд с ножа на Райфа. Я чувствую гнев, пылающий, как огонь, под его кожей. Его глаза превращаются в щелочки. Он упирается в меня плечом, но я удерживаю его на месте. — Ты, блядь, пожалеешь об этом, Адам, — кипит он. — Ни за что, блядь, я бы не позволил Катерине прикоснуться к себе. Я толкаю его к столу, достаточно сильно, чтобы вырвать у него стон. — Она не Катерина, — выдавливаю я. — Она не имела никакого отношения ко всему этому дерьму. Он отрывисто смеется и качает головой, его грудь вздымается. — Ты так уверен в этом? Мой взгляд сужается, когда я смотрю на Феликса, но он просто пожимает плечами. Губы Гриффа кривятся, когда он наблюдает за Эмми. Когда я смотрю на нее, ее глаза широко раскрыты, и она качает головой. — Я понятия не имею, кто такая Катерина, Адам. Я клянусь. Неуверенность сжимает мои вены, несмотря на то, что я знаю, что таково намерение Райфа. Эмми не лжет. Любой мог понять это по выражению ее лица. Тем не менее, сходство слишком поразительно, что это не может не вызвать у нас сомнений. Не говоря уже о ее возрасте. В то время, когда мы были там, ей было бы ровно столько же лет, сколько Софии. Я наблюдал, как София умерла вместе с Катериной. Я видел досье Эмми, ее семью, ее дом. Стиснув зубы, я кладу нож на край стола. Эмми опускает взгляд, и из ее рта вырывается прерывистый выдох. Она делает медленный шаг вперед. Райф достаточно с ней наигрался. — Ее душа была слишком глубока, чтобы исследовать ее теми, кто всегда плавал на мелководье. — Эй Джей Лоулесс Я обхватываю пальцами теплую рукоятку ножа и позволяю оружию полностью разместиться в ладони. Оно тяжелое и мощное. Это похоже на Адама. Тепло проникает в кости, когда я оглядываюсь на него. Его мышцы напрягаются под рубашкой, когда он заставляет Райфа выпрямиться, а глаза становятся такими глубокими, что я уверена, в них заключена моя душа. Если я буду смотреть слишком долго, я могу утонуть в его глубинах. До Адама никто никогда не предлагал мне ничего подобного. Право владеть собой и всем, что меня касается. Он дарит мне свое доверие, и при этом я не могу не доверять себе. Когда взгляд Райфа привлекает мое внимание к нему, дрожь пробегает по позвоночнику. Тем не менее, я на сантиметр приближаюсь, пока мое бедро не касается стола. — Я не знаю, кто такая Катерина, — говорю я снова, на этот раз обращаясь к нему. — Так ты и сказала. Он бросает на меня острый взгляд, когда я расстегиваю его рубашку, и я действительно благодарна. Я так привыкла к его театральности — от Темной комнаты до люстры, когда он оставил меня гореть, а потом отдал Гриффу как шлюху. Гнев танцует в моих легких и поднимается к горлу. Я почти проглатываю его обратно, но потом вспоминаю, что не обязана. Мне не нужно притворяться. Наклоняясь вперед, я расстегиваю нижнюю половину его рубашки, затем перевожу взгляд обратно на Адама. Сомнение обжигает меня изнутри, когда я наблюдаю за ним, позволяя острию ножа зависнуть под ребрами Райфа. Я не знаю, чего ожидаю — что он изменит свое мнение теперь, когда видит, как я прохожу через это? Отвергнет ту мою сторону, которая находит удовольствие в возможности заставить Райфа заплатить? Чего бы я ни ждала, Адам не дает мне этого. Он терпеливо наблюдает, его глаза отслеживают каждое мое движение. Наконец, я делаю свой первый надрез. Он неглубокий, как у меня, но все же достаточно, чтобы почувствовать разрыв под пальцами. Когда лезвие скользит по коже Райфа, его мышцы напрягаются, но он не издает ни звука. Я не хочу видеть выражение его лица, поэтому смотрю на его живот. Это действительно красиво, если вы сосредоточитесь на цветах и на том, как они переливаются. Его красный цвет того же оттенка, что и у Адама, немного более глубокий, чем у меня, и он стекает по телу, как будто пытается сбежать. Опускаясь на сантиметр ниже, я приступаю к следующему. Мои вдохи выходят мягкими и невесомыми, и я дрейфую с каждым нежным движением. Если бы нож был кистью, а его тело — холстом, я бы смешала немного черного с малиновым, чтобы сделать его таким же мрачным, как и его душа. Затем я бы добавила немного вишни по краям, чтобы завершить то безумие, которое она вызывает. Я думаю, ему бы понравилось, раздетому, но сохранившему ту привлекательность, которую он так любит. Третий и последний разрез занимает немного больше времени, так как он самый большой. Позволяя одному концу загибаться больше, чем другому, я наклоняю голову и улыбаюсь. Это выглядит точь-в-точь как одна из его ухмылок. Через мгновение, когда остальная часть комнаты возвращается в поле зрения, и я смотрю на испачканное оружие в руке, я чувствую, как кровь отливает от моего лица. С долгим выдохом я делаю несколько неуверенных шагов назад. — Ну, это было… Феликс делает паузу, прочищает горло. — Неожиданно. Мой взгляд встречается с Райфом, и мурашки бегут по рукам. Я никогда не видела, чтобы его глаза так сильно потемнели. — А теперь, брат, — выплевывает Райф, его глаза впиваются в мои. — Все еще так же уверен, что в ее крови нет Катерины? Я понятия не имею, что он имеет в виду, но намек ясен. Я закрываю глаза, желая взять свои слова обратно. Я не знала, что это будет похоже на рисование. Что это сможет увлечь меня. И теперь они все тоже это знают. Дома, я работала в одиночестве, когда прикладывала кисть к холсту. Искусство — это частичка меня лично. Теперь я с таким же успехом могла бы выставить все свои полотна на обозрение Мэтьюззам. Когда мой взгляд возвращается к торсу Райфа, разорванному и красному, я с трудом сглатываю. Нет, я намного хуже девушки, которая рисует безумие на холсте. Сегодня я рисовала кровью. Требуется минута, чтобы набраться смелости и взглянуть на Адама. Если он не видел достаточно, чтобы отвергнуть меня раньше, он увидит это сейчас. Они всегда так делают. Когда я встречаюсь с его взглядом, теплая дрожь пробегает по телу. Его глаза прикрыты, поза напряженная. И все же есть что-то нежное, знакомое в глубине его глаз и в изгибе рта. Думаю, я могла бы получить кайф от одного этого взгляда. Он отпускает Райфа, но не сводит с меня глаз. С каждым медленным шагом, который он делает ко мне, у меня все больше перехватывает дыхание. Когда он подходит ближе и наклоняется, его рука обвивается вокруг моей талии, я дрожу. Его губы касаются моего уха, и теплое дыхание ласкает мое горло. — Ты выглядишь сногсшибательно, когда не прячешься. Мои веки закрываются, и я шепчу: — Я не хочу прятаться. Не от тебя. — Так не надо. Когда он прикусывает кожу ниже подбородка, пальцы на моих ногах поджимаются. — Покажи мне все. — Заползи внутрь этого тела, найди меня там, где я больше всего разорен — люби меня там. — Руническая Лазурь Носки ботинок Адама легко задевают мои, когда он мягко толкает меня, направляя к выходу из офиса. — Алло? — зовет Феликс. — А как же наше собрание? Следует горький голос Райфа, но я не могу разобрать его слов из-за гипнотического биения сердца. Прежде чем мы достигаем порога, Адам просовывает руки мне под платье и сжимает заднюю часть бедер. Он тянет меня вверх по своему телу, пока мои ноги не обхватывают его бедра. Его язык находит мою шею, сильные руки прижимает меня ближе, и из меня вырывается вздох, когда он ведет нас в соседнюю комнату. Голова склоняется набок, когда его губы приближаются к уху. Когда я осматриваю комнату, замечая пустой стол и кожаный диван, я бормочу: — Чей это кабинет?