Вот почему, когда она появилась как гром среди ясного неба восемь месяцев назад, запихивая те немногие пожитки, которые у нее еще оставались в нашем трейлере, в спортивную сумку, я и глазом не моргнула. Ее движения были дикими, неистовыми, когда она набивала сумку до отказа, от нее исходило нервное возбуждение. — Вот оно, Эмми, — сказала она, выдвигая ящик своей тумбочки и перебирая несколько старых фотографий. — Настоящая сделка. Я оперлась бедром о край нашего комода и скрестила руки на груди. — Ты говоришь это каждый раз, Фрэнки. — Нет. Она сделала паузу, ее рука застыла в процессе поиска, когда она посмотрела на меня. Ее темно-карие глаза стали чуть темнее, выражение лица сменилось на что-то серьезное, вдумчивое. — На этот раз я серьезно. Если бы у тебя был шанс сбежать, и я имею в виду, действительно сбежать — забудь про маму, забудь про все это. Ты бы приняла его? Я нахмурилась, приоткрыв губы, но не знала, что сказать. Чего я действительно хотела, так это попросить ее не покидать меня снова, умолять моего единственного друга в этом мире остаться еще ненадолго, но я знала, что никогда не смогу высказать эти мысли вслух. Я птица, запертая в самодельной клетке. А Фрэнки свободна настолько, насколько это возможно. — Если твой честный перед Богом ответ "нет", тогда я отменю все это, — сказала Фрэнки, делая медленный шаг ко мне. — Я останусь дома на месяц. Может быть, на два. — Правда? — скептицизм просочился в мой голос. Она кивнула один раз. — Правда. Но без ерунды, Эмми. Только правду. Что, если… что, если бы было место, где ты могла бы, наконец, просто, — она пожала плечами, искоса взглянув на коробку, в которой были спрятаны мои работы, — быть собой. Без последствий. Без осуждения. Когда она снова посмотрела на меня, ее глаза были широко раскрыты, уголки губ опущены вниз. У неё была вся невинность маленькой девочки, когда она ждала моего честного ответа. — Ты бы сделала это, Эмми? В моем горле образовался ком. Я хотела солгать, умолять, настаивать. Но мы обе знали ответ. Я даже представить себе не могла такую свободу. — Да, — мой голос дрогнул. — Я бы так и сделала. Сейчас, оглядываясь назад, слова, которыми мы обменялись в тот день, приобретают совершенно новый смысл. — Эмма? — голос Обри возвращает меня в маленькую гостиную, и мои глаза находят ее, стоящую в открытом дверном проеме. — Я сказала, что они готовы для тебя. — О. Мой ответ выходит неуверенным, когда я встала, и новые контактные линзы заставили меня быстро заморгать. Это то, чего я хотела, — напоминаю я себе. — Не облажайся. Спина прямая, подбородок поднят. Я прочищаю горло. — Спасибо. Обри кивает в сторону столовой позади нее. — У тебя все получится, — шепчет она, начиная вести меня к двери. — Просто помни о контракте. Если ты не такая, как я, делай все возможное, чтобы на тебя претендовали. Контракт. Претендование. Глубокий вдох. В ту секунду, когда моя нога переступает порог, на меня устремляются четыре пары мужских глаз. Моя грудь поднимается и опускается. Кожа становится липкой под облегающим платьем. Столовая погружена в полумрак, окружена черными стенами, к которым я начинаю привыкать. Она освещена только скромной люстрой над маленьким прямоугольным столом, за которым сидят Мэтьюзз. Не знаю, из-за дрянного освещения или из-за адреналина, внезапно разлившегося по моим венам, но, кажется, я не могу сосредоточиться на каком-то одном мужчине достаточно долго, чтобы разглядеть его внешность. Все, что я вижу, — это силуэты больших, темных костюмов. — Джентельмены, — Обри приветствует их кивком, — познакомьтесь с Эмми Хайленд. Ваша новая секретарша. На мгновение в комнате становится так тихо, что я боюсь дышать. У меня слишком сдавливает грудь. Их молчаливые, сосредоточенные взгляды словно крошечные иголки покалывают у меня под платьем. Когда проходит еще одна долгая минута, а никто по-прежнему не произносит ни слова, я перевожу взгляд на Обри, надеясь, что я единственная, кто чувствует неловкость. Только ее там нет. Пальцы начинают нервно дёргаться, но я ловлю себя на том, что сцепляю руки вместе. Ты показываешь людям то, что они хотят видеть, и они никогда не заподозрят, что скрывается под этим. Верно, Фрэнки? Кто-то прочищает горло. Звук грубый и привлекает мое внимание к одному из двух мужчин, сидящих напротив меня. Двое других сидят во главе стола, один слева от меня, другой справа. — Эмми. Тот, кто прочищает горло, говорит со странной властностью. Это такой голос, который стихает, как будто рассказывает секрет. Как будто он знает мое имя лучше, чем я сама. — Ну, разве ты не собираешься присоединиться к нам? Только после этого я замечаю пустой стул, расположенный напротив говорящего, и молчаливого мужчины рядом с ним. Я заставляю свои ноги двигаться вперед, надеясь, что мои движения будут плавными, несмотря на неловкость, охватывающую меня, когда я проскальзываю на свое место за столом. — А, намного лучше, — протягивает мужчина. — Нет смысла держать такую красотку под нашей крышей, если мы даже не можем ее видеть. Он подмигивает, кивая в сторону одного из других мужчин, который посмеивается. Теперь, когда освещение прямо над нашими головами и мой пульс успокаивается, я, наконец, могу их ясно видеть. Поскольку только один мужчина обращался непосредственно ко мне, я сначала сосредотачиваюсь на нем. Его лицо — сплошные острые углы, с длинным носом и ярко выраженными скулами. Его грязно-светлые волосы, разделенные пробором с одной стороны, гладкие и достаточно длинные, чтобы касаться его воротника — очень дорогого на вид воротника. Я не разбираюсь в костюмах, но он напоминает мне свадебный наряд. Выглядит слишком ухоженным на мой вкус, но он из тех красавчиков, в которых Фрэнки влюбилась бы сразу. — Простите мою грубость, — говорит мужчина, в его тоне сквозит веселье. — Позвольте мне представиться. Он встает, и я бы приподняла бровь, если бы не была так напряжена. Он, видимо, считает, что вот это встание для знакомства сделает его в моих глазах более джентльменом? Он протягивает руку. — Райф Мэтьюзз. Я заставляю себя улыбнуться, надеюсь, очаровательно, когда поднимаюсь, чтобы вложить свою руку в его. — Приятно познакомиться, Райф. — Ага, — говорит он, что-то темное пляшет в его золотисто-карих глазах, — значит, она действительно говорит. Я уже начал переживать, что с ней что-то не так. Горечь обжигает мой язык, умоляя дать ей волю. Но, каких мужчин я ожидала найти в подобном месте? Вспоминая причину, по которой я здесь, я проглатываю свое отвращение к тому, чтобы подшутить над ним. Мне нужно сыграть свою роль, если я собираюсь подобраться достаточно близко к этим людям, чтобы выяснить их причастность к исчезновению Фрэнки. Мои губы слегка изгибаются, мой указательный палец игриво поглаживает его ладонь, когда он отпускает мою руку. — Я делаю больше, чем просто говорю. Низкий смешок срывается с его губ, когда он наклоняет голову. Его глаза сужаются. — Посмотрим. Прежде чем я успеваю ответить, он указывает на мужчину в левом конце стола, и я опускаюсь на свое место. — Это Феликс, мозги братьев Мэтьюзз. Братья. Райф снова ухмыляется, и, клянусь, он как будто читает мои мысли. Дрожь пробегает по позвоночнику при этой идее, напоминая мне следить за каждым выражением своего лица. Феликс протягивает руку, но он не встает, и я рада. По крайней мере, одним притворством меньше. — Не обращай внимания на Райфа, — бормочет он, криво ухмыляясь мне, пока мы пожимаем друг другу руки. — Не все из нас подонки. — Райф закатывает глаза. — Не позволяй ему сбить тебя с толку, сладкая. Он такой же мудак, как и все мы. Некоторые из нас просто не прачут этого. Я оглядываюсь на Феликса. Он, наверное, на добрых пять лет старше меня, но у него более молодое лицо, чем у других: мягкие черты и большие глаза под копной светло-каштановых волос. Мой взгляд опускается на его яркий костюм — такой контраст с темнотой комнаты. Белая рубашка на пуговицах скрывается под тонкими бретельками подтяжек и накрахмаленным серым жилетом, но галстук-бабочка портит впечатление. Вещь достаточно большая, чтобы выглядеть как карикатура, и это яркий оттенок синего, которым я бы с удовольствием рисовала. Я ожидаю, что Феликс будет спорить или отрицать заявление Райфа, но вместо этого он пожимает плечами, что-то опасное мелькает в его глазах. — Туше, брат. Крошечная искорка надежды на то, что я, возможно, нашла достойного брата, быстро угасает. — Хотя, — добавляет Феликс, кивая в сторону противоположного конца стола. — Если кто-то из нас и справился со своими жуткими сторонами, так это он. Я смотрю направо, затем борюсь с желанием сжаться на своем месте при виде третьего брата. — Эмми, познакомься с Гриффом.