Отряхивая руки, я делаю вдох и встаю. Черт. Прилив тошноты охватывает мой желудок, и я опираюсь на перекладины. У нас весь день не было воды. О, чертова ирония. — Катерина, — зову я, мое сухое горло горит, как наждачная бумага. Ее рука замирает над окровавленными ребрами Гриффина. Она оглядывается на меня, ее брови взлетают вверх. — Мой питомец. Чему я обязана такой честью? Я заставляю свое выражение лица выглядеть отчаявшимся, мои губы опущены. — Мне нужно с тобой поговорить. Пожалуйста. Это, — я указываю на Гриффина, кровь капает на пол, — Я не могу этого вынести. Это слишком много. Меня сейчас, блядь, стошнит. Эта часть может быть правдой, но я должен благодарить за это свое ухудшающееся физическое состояние. Ее голова наклоняется, и она откладывает инструмент. Тело Гриффина расслабляется на столе, его грудь поднимается и опускается от учащенного дыхания, когда Катерина отходит. Ее взгляд смягчается с каждым шагом, который она делает по направлению ко мне. — Это правда, мой милый мальчик? Она подходит к клетке, и я слегка сдвигаюсь влево для того, что собираюсь сделать. — Тебе больно смотреть? Видеть, как кто-то страдает перед тем, как его усыпят? Я медленно киваю, сохраняя тело расслабленным. Когда она приближается на сантиметр, я распахиваю дверь и делаю выпад. Она ахает, когда Безымянный, и я хватаем ее вдвоём, заталкивая внутрь и застегивая наручники на ее запястьях. В моей груди стучит молотом отдавая прямо в ушах. Безымянный запирает дверцу клетки, пока я протягиваю руку между прутьями, прижимая ее к полу, закрепляя наручники вокруг дозатора воды, всего в метре над землей. Ее лоб соприкасается с одной из решеток, и она морщится, прежде чем посмотреть на меня. — Мой питомец. Ее голос звучит искренне обиженным, и мое лицо искажается от отвращения. — Ты обманул меня. Срань господня. Да, мы, блядь, это сделали. Поворачиваясь к клетке Софии, я не отвечаю. У нас нет времени, чтобы тратить его на Катерину. Безымянный принимается за раковину, пока я опускаюсь на корточки перед Софией. Я никогда не был так близко к ней, и отсюда она кажется еще меньше. — Привет, — бормочу я, пытаясь улыбнуться, хотя адреналин во мне зашкаливает. — Ты все еще уверена насчет этого? Она кивает, ее небесно-голубые глаза мерцают. Когда знакомое гудение наполняет комнату, мы все трое оглядываемся на нашу старую клетку. Катерина сидит на полу, скрестив ноги, наблюдает за нами и, блядь, поет. За исключением того, что она на самом деле поет, тексты песен и все такое. Она слишком тихая, чтобы я мог разобрать все слова, но я улавливаю что-то о детях, идущих с ней в какой-то сад. Холодная дрожь пробегает по позвоночнику, и я отвожу взгляд, прежде чем ее уровень психоза засосет меня еще больше, чем уже это сделал. Через секунду я подтягиваюсь, на этот раз хватаясь за перекладину для поддержки. Взглянув на Безымянного, я вытираю вспотевший лоб тыльной стороной руки. — Я должен вытащить этих детей из ящиков, чувак. Он выгибает бровь, переводя взгляд в зал. — Ты все еще уверен в этом? У нас может не хватить времени. Я качаю головой. — Оставайся с Софией. Я не хочу, чтобы она видела ту комнату. Когда глаза Безымянного устремляются на Софию, он едва сдерживает отвращение. Это выводит из себя, но у меня нет выбора. Я должен оставить его с ней. Я ни за что не приведу ее в комнату, переполненную беспризорниками, запихнутыми в ящики, особенно когда я не знаю, как они отреагируют, когда я их вытащу. — Прекрасно, — ворчит он, — но у тебя не будет времени вернуться и забрать ее после всего этого. Я возьму ее с собой. Я позабочусь о том, чтобы она была в безопасности. Я приподнимаю бровь. Да, ни хрена себе. — Не-а. Я заберу ее, — поворачиваясь обратно к Софии, я смягчаю свой голос. — Я вернусь за тобой. Она крепче обнимает своего плюшевого мишку. — Иди, Лукас, — произносит Безымянный, поворачивая голову к выходу. — Если ты не хочешь, чтобы это заняло всю ночь. Мне все еще нужно добраться до этих труб. Безымянный отворачивается, и я направляюсь к Гриффину. Черт, его разорвало. Но раны в основном поверхностные. Возможно, он устал, но он должен быть в состоянии стоять. Я беру белую ткань со стола и оборачиваю ее вокруг его торса, затем развязываю его запястья и лодыжки. Когда он поднимает глаза, когда я тяну его вперед, наши взгляды встречаются. На секунду я ошеломлен черными дырами, впивающимися в меня. Я видел его до того, как она привязала его. Даже тогда было очевидно, что он уже прошел через ад. Но выражение, запечатлевшееся на его лице сейчас? Как будто Катерина вырезала его сердце и оставила истекать кровью. Я не знаю, как он вернется из чего-то подобного. Может быть, и он не знает. Может быть, никто из нас этого не сделает. Он морщится, соскальзывая со стола, но ходит довольно хорошо, пока опирается на меня. Как только я переступаю порог, тихий голос решительно останавливает меня. — Обещаешь? Я оглядываюсь через плечо. София стоит в открытом дверном проеме клетки, пристально глядя на меня. Когда я не отвечаю, она обнимает свою мягкую игрушку. — Обещаешь, что вернешься за мной? Что-то становится пустым в моей груди, и я не знаю, что это, но это причиняет боль и успокаивает одновременно. Я не могу поверить, что она заговорила со мной. Наконец, я киваю. — Обещаю. Я начинаю поворачиваться, но Гриффин остается прикованным к земле. Расстроенный, я снова дергаю его, и когда он все еще не двигается с места, я смотрю рядом со мной и вижу, что он смотрит на Софию достаточно пристально, чтобы прожечь дыру в ее голове. Из моего горла вырывается рычание, и костяшки моих пальцев на его руке белеют. — Ты идешь или остаешься? Через секунду он отводит взгляд, морщась, когда я тащу его вниз, в кладовку. Это единственная дверь в этом коротком коридоре, не считая выхода наверху встроенной лестницы позади нас. Я отпираю ее, и мы входим в комнату, полную гнилостной вони и темных углов. Ящики стоят вдоль стен бок о бок, сложенные друг на друга штабелями. Руки, тощие, как зубочистки, немедленно тянутся, хватая нас, и пересохшие голоса перекрывают друг друга, чтобы быть услышанными. — Помогите… — Убирайтесь, пока можете… — Не оставляйте меня здесь… Волосы на затылке встают дыбом, и я пытаюсь не обращать внимания на голоса, так как голова и без того раскалывается от каждого пронзительного крика. — Сюда. Я опускаю Гриффина на землю, чтобы он мог отдохнуть, но он кряхтит и с трудом поднимается на ноги. Он указывает налево от нас, где к стене прислонены одинокий болторез и огнетушитель. Я хватаю болторез и направляюсь к первому ящику. В нем лежит новенький, которого только что привезли. — Какого хрена ты делаешь? — грубый вопль Лысого обрывается, когда огнетушитель соприкасается с его затылком. Он падает на пол, прямо посреди дверного проема. Гриффин опускает огнетушитель, морщась, когда оборачивает руку вокруг окровавленной ткани на животе. — Дерьмо, — выдыхаю я, пульс звенит в ушах и соревнуется с криками вокруг нас. — Спасибо, чувак. — Полагаю, я твой должник, верно? — фыркает он, прислоняясь к стене и сползая на пол. — Думаю, да. Подожди. Возвращаясь к ящику передо мной, я чувствую, как на моей коже выступает свежий пот, когда я срезаю висячий замок. Вновь прибывший, спотыкаясь, выходит из ящика, его глаза перебегают с меня на Гриффина. Он тяжело дышит, но зрачки расширены от возбуждения. Что за черт? — Спасибо. Я останусь и помогу тебе. Он тычет подбородком в сторону Гриффина. — Или я могу вытащить этого парня отсюда, пока он не потерял сознание. Тебе решать. Мои брови сходятся вместе.