Этот взгляд слишком спокойный. И в то же время слишком огненный, под ним я чувствую себя как в эпицентре столпа, рядом с которым не раз выступала. Неосознанно сжимаю руку Эргана, когда мы поворачиваемся и кланяемся, поворачиваемся и кланяемся. В песок и под ноги нам летят монетки и (о чудо!) прилетает даже несколько букетиков, неслыханная роскошь! Я наклоняюсь, чтобы подхватить один и вскинуть руку. — Те-а-рин! Те-а-рин! — гудят трибуны, и вторя им, вплетается эхом: — Эр-ган! Эр-ган! — Спасибо! — кричим мы, хотя сейчас расслышать наши голоса достаточно сложно. — Спасибо! Под крики на арену выбегают остальные: наше выступление последнее. Мы уходим первыми, стоит оказаться в ночи, между шатров и палаток, как мгновенно становится легче. Конечно же, там, на арене, ничего не было. Никто не смотрел на меня с трибуны, никто не видел таэрран и уж точно никто не связал мое имя с Теарин Ильеррской. Да и существует ли она? Эта девушка осталась в прошлом, сейчас я просто Теарин Неррхиш, бродячая артистка. — Было жарко, — подмечает Эрган. — Не жарче, чем всегда. — Ну, с тобой-то все ясно, — смеется он. — Ты у нас в огне родилась. Мы возвращаемся к моему шатру: Эрган молчит, глядя в усыпанное звездами небо. Повсюду мельтешат виары, которых выпустили погулять: сегодня мы здесь последнюю ночь, рано утром спускаемся под землю, чтобы отправиться в другой город. Виарам предстоит тащить повозки по узким туннелям несколько долгих дней, с небольшими стоянками в подземных пещерах. Не люблю бывать под землей, но выбирать не приходится. Людям путешествовать по земле опасно. — Я просто хотел, чтобы все знали, — наконец, произносит он. — Зачем? — Ты даже не представляешь, каково это было, скрывать чувства к тебе. Делать вид, что между нами ничего нет, Теарин. — Но ведь было, — я смотрю в сторону пустошей. Туда, где изломы гор вспарывают небо, туда, где живут драконы. Сейчас мне невыносимо хочется оказаться там, почувствовать их силу, их пламя. После представления всегда так, потому что близость огня будоражит, пьянит, волнует. Потому что своего пламени я лишена из-за таэрран. — Было? — через силу произнес он. Я не знаю, что ответить. Мне нравится Эрган, мне с ним хорошо, по-настоящему хорошо — наверное, так и бывает с близким мужчиной, но он нарушил данное мне слово. Молчать о том, что нас связывает до тех пор, пока я не буду готова об этом рассказать сама. Дело не в тех, кто нас окружает, я не стесняюсь свободных отношений с мужчиной, который мне нравится. Дело в моем младшем брате, который обо всем узнал не от меня. Дело в том, что Эрган просто перешагнул через мою просьбу. — Послушай, я больше так не могу. — Неожиданно он остановился и взял мои руки в свои. — Становись моей, Теа. Навсегда. — Что? — удивленно вскинула брови, глядя ему в глаза. — Хочу, чтобы стала моей. Навсегда, — упрямо повторил он. — Только скажи да, и я поговорю с ним. Я буду просить у него твоей руки, а в первом же городе мы нанесем обручальные росписи, и никогда больше не расстанемся. От такого признания впору стоять и хлопать глазами, что я и делаю. — Ты… — Я хочу, чтобы ты стала моей женой! Неожиданно Эрган подхватил меня на руки и закружил. — Скажи «да», Теа! Скажи «да»! — Отпусти! Поставь меня! Сумасшедший! Хохоча, колотила его по плечам, но ты попробуй останови эту махину. — Отпусти! — Ни за что, пока ты не согласишься! — Эрган! — вцепившись ему в плечи, внимательно смотрю в глаза. — Я же не могу решить вот так сразу. — Почему? И правда, почему? Этот вопрос застает меня очень невовремя: в моей жизни «никогда» — слишком долгое слово. Наверное, у нас с ним могло бы даже получиться… Могло бы, если бы не Сарранден. Мой брат. Сначала мне нужно говорить с ним, и только потом думать о себе. Потому что он мужчина, потому что ему тяжело вдвойне. — Мне нужно поговорить с Сарром. — О нас? — серьезно спрашивает Эрган. — О нас. Только тогда он ставит меня на землю, чему я несказанно рада, и к шатру мы возвращаемся, едва касаясь друг друга пальцами. Совсем как до нашей ссоры, как заговорщики. Мне нравится это чувство, и кажется, я действительно готова согласиться. Настолько, что кусаю губы, чтобы не ответить прямо сейчас. — Я буду ждать твоего ответа. — Эрган отодвинул полог, чтобы пропустить меня внутрь. Вместо ответа улыбнулась уголками губ (один из наших тайных знаков), и шагнула внутрь. Факелы рассыпали свет, тенями играли на ложе из подушек и покрывал. Сейчас покрывалами я почти не пользовалась, но когда мы двинемся в обратный путь, в северных краях Огненных земель временами не согреться даже под покровом всего, что сейчас убрано в сундуки за ненадобностью. Сарранден стоял у зеркала, сложив руки на груди. Еще по-мальчишески нескладный, хотя будь все по-прежнему, он бы сейчас сопровождал отца на важные встречи и участвовал в переговорах. Увы, отца больше нет в живых, а причина того, что я решилась бежать, стоит передо мной. Если мне грозила исключительно таэрран и замужество с нелюбимым, брата клятый Горрхат в живых не оставил бы. Он — прямой наследник, а значит, всегда существует вероятность мятежа. Существовала бы. — Сарр, — подошла и тихо обняла за напряженные плечи. Брат обернулся. Мы с ним совсем не похожи: его волосы как огонь, мои чернее южной ночи. Разве что россыпь веснушек на лицах одинаковая, напоминает о ранней весне в Ильерре. Когда во дворцовых садах летят лепестки, и даже в городе пахнет сочной, просыпающейся от сна природой и мягкой разогретой на солнце свежестью. — Хочешь говорить о нем, да? — серьезно сдвинул брови. Улыбнулась. — Давай лучше поговорим о нас. — О нас? — Огненные брови взметнулись наверх. — Да, — я указала ему на кресло. — Пойдем. Не представляю, что мне с ним делать. Особенно когда в нем проснется огонь, а я даже толком не смогу показать, как ему управлять стихией. Рука сама тянется к таэрран, но я ее отдергиваю. Смотрю, как брат опускается в кресло, а потом устраиваюсь на подлокотнике и указываю в зеркало. — Смотри, — говорю ему. — Что ты видишь? — Двух неудачников? — А если подумать? — Что тут думать, — буркнул Сарр. — Ты всю жизнь будешь прыгать через огненные обручи на потеху толпе, а я — загоны виарам чистить. — Еще чуть-чуть повзрослеешь — и тоже будешь прыгать через обручи. — Ха-ха, очень смешно. — Зато мы семья. И мы живы. — Ну да. Это радует. — Меня — определенно, — я улыбнулась, но в этот момент под ворохом покрывал заворочалась маленькая горка. На наших глазах она двинулась в сторону подушек, наткнулась на них и остановилась, после чего поползла в другую сторону с невероятной прытью. Раньше, чем я успела подскочить, горка ударилась о стену шатра и заверещала: глухо, пронзительно. — Диррхэм! — взвыл брат и ринулся к покрывалам вслед за мной. Вместе с ним мы извлекли из груды тряпок растрепанного, пушистого виаренка, который едва-едва крылышки расправил. — Уродец! — прорычал Сарр, хватая его за шкирку. — Эй! Я отняла перепуганного звереныша и прижала к груди. С черной мордашки на меня уставились два огромных ярко-голубых глаза. Виаренок ткнулся мне в подбородок огненно-горячим носом и жалобно взвиркнул. — Вот ведь гаденыш! — произнес брат, но уже более миролюбиво. — Так и бегает за тобой. Наша любовь с малышом началась в ту ночь, когда я помогала принимать роды у его матери. Точнее, тогда началась моя любовь: стоило мне увидеть черный комочек со слипшимися крылышками (он родился первым), я поняла, что пропала. В Ильерре у отца были прирученные виары, но с ними у меня не складывалось теплых отношений, а здесь… Я наведывалась в загоны в свободное время, и виари даже не пыталась оттяпать мне руку, когда я гладила это чудо. Потом чудо запомнило мой запах и стало прибегать ко мне. Засыпало на подушках, под подушками, в покрывалах — в общем, везде. Я уже договорилась с Наррзом, что выкуплю его, когда ему можно будет есть что-то кроме материнского молока, и когда будут продавать остальных виарят, его братьев и сестренок. Так что жить он будет со мной. — А я и не против. Правда, Дири? — поцеловала виаренка между ушей. — Дири?! — фыркнул брат. — Ну да. — Диррхэм! — Это когда он вырастет, будет Диррхэм. А пока Дири. — Звучит как имя для девчонки. — Ты что-то имеешь против девчонок? — ткнула его локтем в бок. — Эй!