— Так что или доказывай свою профпригодность… — он приподнял брови. — Или будем считать, что этого разговора не было. Интересно, если я столкну его вниз, сколько человек придет на слушанье мне посочувствовать?! — Ладно! — прорычала я. Будут тебе пробы. И генеральная репетиция заодно. Такая генеральная репетиция, после которой ты и думать забудешь обо всех «пробах», которые ты раньше проводил. А потом… потом отправишься домой с чувством выполненного долга и готовым взлететь драконом, душ тебе в помощь, задница режиссерская! Коварный план мести даже немного взбодрил (если можно так выразиться в двух шагах от него). — О’кей, — выдохнула уже спокойнее. — Предлагаю компромисс. Гроу приподнял брови. — Удиви меня, Зажигалка. — Танцуем. Вместе. Если у тебя встанет, тест на профпригодность засчитывается. В поисках карманов руки прогулялись вдоль бедер. Карманов не нашли, а вот потемневший взгляд Гроу однозначно говорил о том, что я на правильном пути. — Не боишься, что у тебя тоже встанет? — хмыкнул он, приблизившись вплотную. Мне, по-моему, бояться уже поздно. — Отсюда бежать некуда, и льда здесь тоже нет. — Тема льда не дает покоя? — поинтересовалась. Холодный ветер обжигал голые ноги, но даю эти самые ноги на отгрызание, мурашки по коже были вовсе не от него. — И не только она, — хрипловато-певучие нотки прокатились по телу искрящей волной. — Избавь меня от своих сексуальных фантазий, — вскинула руки. — Так что? Драконогад прищурился. — Заметано. Музыка моя. — Не вопрос. — И выбор места тоже. Прежде чем я успела уточнить, каким образом здесь вообще можно выбрать место (за флайсом, справа от флайса или перед флайсом), Гроу уже шагнул к нему и, легко оттолкнувшись от камня, взлетел на капот, а после на крышу. — Иди сюда. Мгновение — и я рядом с Гроу, лицом к лицу. То, что план мести был ну очень хреновый, я поняла, когда наши пальцы соприкоснулись. Эти совершенно ненормальные темные глаза, и ладонь, сквозь которую в меня втекало жидкое пламя. Сильная ладонь, жесткая и настолько крепкая, что я даже вздохнуть не успела, как меня уже впечатали в себя. Огнем пронзило от макушки до пяток, а в следующее мгновение в небо ударил его голос и музыка, от которой остановилось сердце. — Этот мир без тебя, Как пустыня во льдах, Как бескрайняя ночь, где нет места дыханью… Сейчас я бы при всем желании не смогла освободить руку. Наши пальцы переплелись, и точно так же переплелись наши тела: я вливалась в него, или он в меня — не суть важно. — Я живу, я дышу, Все как прежде сейчас, Но со мной постоянно одно осознанье… Разворот — и мы шагаем по самому краю флайса, по самой кромке сверкающей в лунном свете металлом крыши. Чуть левее — и рухнем в обрыв, начинающийся из темноты пустоши. Манящий высотой, вливающий в кровь адреналин, пламя, желание двигаться в рваном ритме, подчиняясь зовущему за собой голосу. Голосу, низкому и хриплому, в который врывается колючий ветер в попытке сбить его в пропасть. Вот только голос не прерывается, наоборот — набирает силу, и вместе с ним набирает силу идущий из самого сердца жар. Эта музыка — ария из постановки «Мир без тебя». Его исполнение, от которого в груди раскрываются огненные цветы. Не представляю, ставил ли он ее кому-нибудь до меня, но почему-то сейчас кажется, что не ставил. И шаг назад, который я делаю, чтобы прогнуться над пропастью, и его руки на моей талии, не позволяющие упасть, текучим движением возвращающие назад, все это настолько правильно, остро, ярко, что хочется кричать. Сильные плечи под ладонями и вытягивающийся в вертикаль зрачок, от которого что-то внутри меня окончательно дуреет. От этого, или от короткого прикосновения жестких пальцев к горящим бедрам. — Моя жизнь для тебя На года, на века В бесконечности лет, в переменных эпохах… Там, где ты, там и я, Эта правда легка: Я с тобой навсегда, до последнего вздоха. Это танец-прикосновение, в котором непонятно, кто ведет, но это и неважно. Я отступаю, он шагает за мной, он резко уходит вправо, и я втекаю в движение следом за ним. Кажется, дыхание уже давно существует отдельно от меня, вместе с тем, кто рычит в звездное небо эту выносящую сердце песню. Это танец-признание или танец-прощание, почему-то мне сейчас кажется, что это именно так, в ритме хлещущей над нами мелодии огня. Разбивающейся о камни, вспарывающей ночное небо и искрами фейерверка осыпающейся вниз на каждом нашем движении. Его ладони скользят по моему телу, мои — по его. Под пальцами жесткая щетина и такие же жесткие пряди волос. Кадык Гроу дергается, когда я втекаю бедрами в его пах. Медленно, горячо, жарко. Я вздрагиваю, когда его ладони ложатся на мои ягодицы. Жестко, сильно, остро. — Я тебя отпустил, Потому что был слеп, Потому что увы, не готов был признаться… В том, что чувством зовут, Что оно для меня Всех важнее устоев, успехов, сенсаций. Разворот, в котором я ухожу в арку его рук, чтобы оказаться спиной к нему, вышел неожиданно острым. Чуть подалась назад, позволяя телу вливаться в его и чувствуя, как ладонь на моем бедре становится каменной, а та, что сжимает пальцы, слегка дрожит. Я впитывала дыхание Гроу, как если бы каждый его вздох проходил сквозь меня, через курточку. И не только дыхание, я чувствовала его всего. Везде. Каждую напряженную мышцу сильной груди спиной, каменный пресс поясницей и все, что ниже — чувствительными ягодицами. Мы словно сливались воедино, повторяя друг друга, каждый контур, каждый изгиб тела. Идеально. Даже когда я стекала по нему, чувствуя, как его жар втекает в меня, а его хриплый выдох — в льющийся из динамиков голос. Когда я медленно поднималась, и горячие ладони скользили по моим бедрам. — Ты права, я сгорал, Возрождался, но лишь Для того, чтобы снова с тобой оказаться. Чтобы рухнуть со скал, Чтобы в небо взлететь