– Я говорил, что Мальтиец Саль купил и продал черную лошадь сегодня, ту, что досталась ему от итальянцев из Нортхолта? Дед положил руку на грудь Бо, и конь послушно отступил назад. – Иноходца? Саль беспрестанно покупал и продавал рысаков. Ковбой Джон кивнул: – За ней приходили сегодня днем. – Новому хозяину повезет, если ему удастся расшевелить эту лошадь, – заявил Ральф. – Она бегает, как кривоногий ковбой на шпильках. – Но продавал он ее, словно это был Буцефал. – Ковбой Джон изобразил, как конь мотал головой. – Лошадь вышла из стойла, будто ей предстояло участвовать в дерби Кентукки. – Но как… – начала Сара. – Он засунул ей в ухо стеклянный шарик, – перебил ее Ральф. Ковбой Джон замахнулся на него шляпой: – Ты подслушивал? – Вы сами говорили всем и каждому, кто проходил мимо сегодня утром! – Лошадь мотала головой как сумасшедшая. На вырученные деньги он купил двух. Их привезут в субботу. Обе для бегов. Сара знала, что Папá не одобряет старых трюков дельцов. Он делал вид, будто не слушает. Ральф вынул изо рта жевательную резинку и приклеил ее на дверь стойла. – Помните, когда вы продавали ту старую пегую лошадь с белой гривой итальянцу с болот, вы засунули ей в зад кусок имбиря, чтобы слегка ее расшевелить. Шляпа Ковбоя Джона снова полетела в сторону Ральфа. – Понятия не имею, как он туда попал! – заявил он в свое оправдание. – С лошадью все было в порядке. Вы, ребятишки, порочите мою репутацию. Тебе еще повезло, что я не прогнал тебя со двора, принимая во внимание твой поганый язык. Ты в школе должен быть. Почему ты, черт побери, в школу не ходишь… Он направился к воротам, бормоча себе под нос, потом громко крикнул проходящей мимо рыжеволосой женщине средних лет: – Миссис Парри! Это вас я видел вчера по телевизору? Женщина не остановилась. Стоя у ворот, он снял шляпу и помахал ею, пытаясь привлечь внимание: – Это были вы! Точно вы! Озадаченная, она замедлила шаг и слегка повернула голову. Ральф застонал: – В телешоу «Новая топ-модель Британии»! Ну вот, видите, вы улыбаетесь. Я знал, что это вы. Яиц купить не хотите? А еще у меня есть прекрасные авокадо. Целый ящик. Хотите? Нет? Вы еще вернетесь, слышите? Когда этот модельный контракт закончится. – Улыбаясь, он вернулся к аркаде железнодорожного моста. – Эта миссис Парри с почты такая… кисонька. – Он не сразу подыскал нужное слово. – Ах, была бы она лет на двадцать моложе… – Она подавала бы вам ходунки, – продолжил Ральф. Папá промолчал и снова принялся чистить лошадь сильными отрывистыми движениями. Бо не раз приходилось напрягаться под давлением его руки. Ковбой Джон сделал большой глоток чая из кружки. Сара любила такие дни, как этот, когда сонные лошади грелись на солнышке, а мужчины перебрасывались безобидными шутками. Здесь она не так болезненно ощущала отсутствие Нанá. И чувствовала себя на своем месте. – Дочка, я вот все говорю твоему деду. Потому он так и останется без новой подружки. Только поглядите! Она проследила за его взглядом в сторону Папá, который орудовал щеткой на лоснящихся боках Бо. Ковбой Джон вытянул руки и сделал плавное движение в воздухе, подмигивая ей: – Я говорю, Капитан, женщины любят нежное обращение, руки должны двигаться медленно. Папá бросил на него сердитый взгляд, потом вернулся к делу. – А я-то думал, французы – отличные любовники, – добавил Ковбой Джон. Дед пожал плечами и выбил пыль из щетки. – Джон, если ты не понимаешь разницы между занятием любовью и чисткой лошади, неудивительно, что твои лошади совсем запутались. Парни прыснули со смеху. Сара улыбнулась, хотя прекрасно знала, что ей не полагалось подавать вид, будто она поняла смысл шутки. Потом сделала серьезное лицо: Папá велел ей сбегать за шапкой. Солнце садилось над железнодорожным мостом и эстакаде под ним. Был час пик, и вокруг парка образовался затор. Водители с интересом смотрели на то, что происходило на траве. Сара не обращала на них внимания. Папá стоял рядом, вытянув руки, помогая Бо накопить внутреннюю энергию, которая поднимет его. – Сиди прямо, – сказал он тихо. – Все дело в посадке, Сара. Держи ногу на… но помни о посадке, когда едешь, comme ça[25]. Сара вспотела от усилий. Краем левого глаза она видела хлыст в руке Папá, но он ни разу не коснулся блестящей гнедой шерсти Бо. Сара почувствовала, как под ней копится сила. Она старалась сидеть неподвижно, опустив ноги вдоль боков лошади, смотря прямо перед собой, между ее остроконечных ушей. – Non[26], – повторил он. – Вперед. Пусти его вперед. Попробуй еще раз. Почти сорок минут они работали над пиаффе. От пота форменная рубашка прилипла к спине, разгоряченную голову припекало солнце. Вперед рысью, потом остановка, потом снова рысью, чтобы Бо мог пуститься рысью с места, двигаясь ритмично. После этого можно будет переходить к более сложным элементам, к которым, как Папá постоянно ей повторял, она пока еще не готова. Несколько месяцев назад она упросила его показать с земли, как можно убедить Бо выполнить леваду, балансирование на задних ногах, когда лошадь встает на дыбы. Саре не терпелось, сидя верхом, выполнить фигуры, которые смогут оторвать ее от земли, – курбет и каприоль. Но Папá не разрешил. Надо тренироваться с земли, снова и снова. И конечно же, никакой левады в общественном парке, где полно зевак. Что она хочет этим показать? Что Бо – цирковая лошадь? Она знала, что он прав, но иногда тренироваться было так скучно. Как будто застрял на одном месте навсегда. – Можно сделать перерыв ненадолго? Мне так жарко. – Как ты собираешься достичь результатов, если не будешь тренироваться? Нет. Continue[27]. Он начинает понимать. В молчаливом протесте Сара выпятила нижнюю губу. Спорить с Папá было бессмысленно, но у нее было такое чувство, будто она делает одно и то же несколько часов кряду. Вспомнилась маленькая серая кобылка. По крайней мере, у той была цель. – Папá… – Сосредоточься! Прекрати разговоры и сосредоточься на своей лошади. Мимо пробегали два ребенка. Один крикнул: «Поезжай на нем, ковбой!» Она смотрела между ушей Бо. Узкая щель, мокрая от пота. – И вперед. Поощри его. Она пустила лошадь вперед, потом подала назад, пытаясь дать ей возможность перенести вес, слегка потянув поводья. – Non! Ты опять заваливаешься вперед. Она упала на шею лошади, испустив крик: – Вовсе нет! – Ты посылаешь ему противоречивые сигналы. – Папá недовольно поморщился. – Как он может тебя понять, если твои ноги говорят ему одно, а попа другое? Она закусила губу. Ей хотелось закричать: «Зачем мы все это делаем? Мне никогда не сделать так, как ты хочешь! Это просто глупо!» – Сара, сосредоточься. – Я сосредоточена. Он слишком разгорячился и разволновался. Он больше меня не слушает. – Он знает, что ты меня не слушаешь. Поэтому не слушает тебя. Всегда была виновата она. Лошадь – никогда. – Ты сидишь comme ça, приучаешь его не слушать тебя. Ей было очень жарко. – Ладно. – Она взяла уздечку в одну руку и соскользнула с лошади. – Если я никуда не гожусь, покажи сам. Она стояла на твердой почве, сама пораженная своим непослушанием. Она редко возражала Папá. Он прожигал ее взглядом, и она чувствовала себя нагадившей собачонкой. – Je m’excuse[28], – резко сказала она.