— И какие же у них мотивы? — Деньги. — В бумажнике Мольнеса лежало пятьсот батов. — Поскольку он доставал бумажник в холле мотеля, наш друг Ван мог увидеть, что денег там гораздо больше, что вполне вероятно, а значит, соблазн оказался слишком велик. Ван мог и не знать, что тот дипломат и что разгорится такой скандал. — И как же все происходило? Крамли, энергично подняв вилку, наклонилась вперед. — Они поджидают, пока посол пройдет к себе в номер, стучатся и всаживают в него нож, как только он, открыв дверь, поворачивается к ним спиной. Он падает прямо на постель, они опустошают его бумажник, но при этом оставляют там пятьсот батов, чтобы дело не походило на ограбление. Затем выжидают три часа и звонят в полицию. У Вана наверняка есть дружок в участке, который проследил, чтобы все прошло гладко. Ни мотива, ни подозреваемых, все ведь хотят замять дело о проституции. Следующий, пожалуйста! Вдруг у Харри глаза полезли из орбит. Он судорожно схватил кружку и поднес ко рту. — Красненький попался? — усмехнулась Крамли. Харри тяжело перевел дух. — Ну что ж, неплохая версия, старший инспектор. Но полагаю, ты ошибаешься, — с трудом выговорил он. Она наморщила лоб: — А как по-твоему? — Во-первых: ты согласна, что женщина не смогла бы совершить убийство без помощи Вана? Крамли задумалась. — Давай прикинем. Если Ван в этом не участвовал, то можем исходить из того, что он не лжет. Значит, она не могла его убить раньше, чем вошла туда в половине двенадцатого. Но врач утверждает, что убийство произошло не позднее десяти часов. Я согласна, Холе, она не могла убить его сама. Парочка за соседним столом в недоумении уставилась на Крамли. — Прекрасно. Во-вторых, ты предполагаешь, что Ван на момент убийства не знал о дипломатическом статусе Мольнеса, иначе он не убил бы его, поскольку разгорелся бы скандал, раз клиент не простой турист. Правильно? — Ну… — Мужик, между прочим, тайно ведет запись посетителей, у него наверняка целый список политиков и государственных чиновников. День и час каждого посещения мотеля. Так, на всякий случай, чтобы было чем шантажировать, если кто-то вздумает наехать на его заведение. Но когда появляется кто-то, кого он не знает в лицо, то не потребуешь ведь документы? И тогда он выходит во двор, якобы удостовериться, нет ли кого еще в машине, так? А на самом деле — чтобы выяснить, кто такой этот клиент. — Я тебя не понимаю. — Он записал наш номер машины, ясно? А потом пробил по базе. Увидев синий номер «мерседеса», он тут же смекнул, что Мольнес — дипломат. Крамли задумчиво посмотрела на него. Потом молниеносно развернулась и уставилась на соседний столик. Сидевшая там парочка вздрогнула и уткнулась в свои тарелки. Крамли почесала ногу вилкой. — Дождя не было уже три месяца, — произнесла она. — Прости, что? Она махнула официанту, чтобы тот принес счет. — Это имеет какое-то отношение к делу? — спросил Харри. — Да не особенно, — ответила она. Близилось три часа ночи. Уличный шум заглушало ровное гудение вентилятора на ночном столике. Лишь изредка Харри слышал, как тяжелый грузовик проезжает по мосту Таксин-бридж или одинокий речной теплоход гудит, отходя от причала на Чао-Прайя. Заперев за собой дверь квартиры, он увидел, что на телефоне мигает красная лампочка, и, нажав на автоответчик, прослушал два сообщения. Одно было из норвежского посольства. Советник Тонье Виг говорила несколько в нос — либо родом из Осло, либо хочет, чтобы все так думали. Своим гнусавым голосом она просила Харри быть в посольстве в десять часов утра, но под конец сообщения изменила время на двенадцать, так как обнаружила, что у нее уже назначена встреча на четверть одиннадцатого. Второе сообщение оказалось от Бьярне Мёллера. Он просто пожелал Харри успеха. По его голосу было понятно, что он не очень-то любит автоответчики. Харри упал на кровать, не зажигая света. Он так и не купил себе шесть банок пива. Шприцы с витамином В12 лежали в чемодане. После запоя в Сиднее он вообще не мог пальцем пошевельнуть, и всего лишь один шприц поднял его на ноги. Он вздохнул. Когда он принял решение? Когда согласился на эту работу в Бангкоке? Нет, раньше, несколько недель назад, когда он назначил сам себе крайний срок: день рождения Сестрёныша. Бог ведает, почему он все-таки решился. Может, ему надоело отсутствовать. Когда день проходит за днем, не оставляя следа в памяти. И все такое. Он терпеть не мог рассуждений в духе старинной комедии про Еппе, который больше не пьет.[7] А просто брал и принимал решения, раз и навсегда. Без всяких компромиссов, без отсрочек. «Я могу завязать хоть сегодня». Сколько раз он слышал это от парней из «Шрёдера», пытавшихся убедить себя, что они не законченные алкоголики? Сам-то он, конечно, законченный, но зато он единственный из них действительно может завязать, когда захочет. До дня рождения еще девять дней, но раз Эуне сказал, что командировка может стать хорошим поводом, то Харри решил начать не откладывая. Застонав, он перевернулся на другой бок. Интересно, что сейчас делает Сестрёныш, если осмелилась выйти из дома сегодня вечером? И позвонила ли она отцу, как обещала? И сможет ли он действительно поговорить с ней, не ограничиваясь односложными «да» и «нет»? Шел уже четвертый час утра, и пусть в Норвегии еще только девять вечера, но Харри уже вторые сутки на ногах, так что заснуть вроде бы не проблема. Но едва он закрывал глаза, как перед ним появлялась фотография маленького голого тайского мальчика, освещенная автомобильными фарами, и Харри снова открывал глаза. Пожалуй, все-таки надо было купить блок пива. Когда он наконец уснул, уже светало, и на Таксин-бридж вновь загудел транспортный поток. Глава 9 Нхо вошел в Управление полиции через главный вход и остановился, увидев, как высокий светловолосый полицейский пытается что-то втолковать улыбающемуся охраннику. — Доброе утро, мистер Холе, могу ли я помочь? Харри обернулся. Глаза у него были опухшие и красные. — Да, проведи меня мимо этого упрямого осла. Нхо кивнул охраннику, и тот посторонился, пропуская их. — Он утверждает, что не помнит меня со вчерашнего дня, — возмущался Харри, пока они ожидали лифта. — Черт побери, разве он не должен помнить хотя бы то, что было вчера? — Не знаю. Вы уверены, что вчера дежурил именно он? — Во всяком случае, кто-то очень похожий на него. Нхо пожал плечами. — Может, для тебя все тайцы на одно лицо? Харри уже собрался ответить, когда заметил на губах Нхо язвительную улыбочку. — Вот именно. А ты пытаешься объяснить мне, что мы, белые, для вас тоже все одинаковые? — Да нет. Мы видим разницу между Арнольдом Шварценеггером и Памелой Андерсон. Харри широко улыбнулся. Ему нравился этот молодой полицейский. — Ладно. Понимаю. Один-ноль в твою пользу, Нхо. — Нхо. — Нхо, да. Разве я сказал не так? Нхо с улыбкой покачал головой. Лифт оказался битком набит и так пахуч, что втиснуться в него было все равно что в сумку с несвежим тренировочным костюмом. Харри на две головы возвышался над остальными. Некоторые подняли на него глаза, одобрительно улыбаясь. Один из них спросил Нхо о чем-то и затем произнес: — A, Norway… that's… that's… I can't remember his name… please help me.[8] Харри улыбнулся и попробовал с сожалением развести руками, но в лифте было слишком тесно. — Yes, yes, very famous![9] — настаивал собеседник. — Ибсен? — попробовал помочь ему Харри. — Нансен? — No, no, more famous![10] — Гамсун? Григ? — No, no. — Человек раздосадованно посмотрел на них, когда они вышли на пятом этаже. — Твой кабинет, — Крамли показала пальцем. — Здесь уже кто-то сидит, — возразил Харри.