Положив трубку, Харри подумал, что идиотизма на свете вообще-то хватает. Так что выбор счастливого числа не такой уж и абсурд. Он позвонил в Управление полиции и взял у Рангсана домашний телефон профессора из музея Бенчамабопхит. Глава 37 Два человека в хаки продирались сквозь заросли; один из них, согнувшись, нес на спине раненого товарища. Его положили в укрытие, за упавшим деревом, а сами вскинули винтовки и открыли огонь, целясь в самую чащу леса. Равнодушный голос сообщил, что Восточный Тимор ведет отчаянную борьбу с президентом Сухарто и его террористическим режимом. Человек на трибуне нервно шелестел бумажками. Он изъездил много мест с докладами о своей стране, и сегодняшний вечер был особенным. В зале клуба иностранных корреспондентов в Таиланде собралось не так много народу, человек сорок-пятьдесят, но все они были важными персонами и могли донести его слова до миллионов своих читателей. Он показывал им фильм, который видел уже сотню раз, и знал по минутам. Ивар Лёкен невольно вздрогнул, почувствовав на своем плече чью-то руку и услышав шепот: «Нам надо поговорить. Сейчас же». В темноте он разглядел лицо Холе. Он вышел вслед за ним из зала, в то время как на экране боевик с наполовину обожженным лицом, превратившимся в застывшую маску, объяснял, почему он провел последние восемь лет своей жизни в индонезийских джунглях. — Как вы меня нашли? — спросил он, когда они покинули клуб. — Я разговаривал с Тонье Виг. Вам нравится бывать в этом клубе? — Нравится не нравится… Мне нравится быть в курсе дела. Кроме того, я встречаюсь здесь с полезными людьми. — Вроде тех, из шведского и датского посольства? Он улыбнулся, сверкнув золотым зубом: — Я уже сказал, что хочу быть в курсе. Что у вас? — Все. — Неужели? — Я знаю, за кем вы охотитесь. И я знаю также, что наши расследования связаны друг с другом. Улыбка исчезла с лица Лёкена. — И самое удивительное, что я, только приехав сюда, находился буквально в двух шагах от него, когда вы за ним следили. — Да что вы! — Трудно было понять, иронизирует Лёкен или нет. — Инспектор Крамли решила взять меня на экскурсию по реке. Она показала мне жилище норвежца, который перевез целый храм из Бирмы в Бангкок. Вы ведь знаете, кто такой Уве Клипра? Лёкен ничего не ответил. — Ладно. Мне и в голову не пришло бы их связать, пока я не посмотрел вчера вечером футбольный матч. — Футбольный матч? — Самый известный в мире норвежец играет в любимом клубе Клипры. — Как это? — Знаешь, под каким номером играет Уле Гуннар Сульшер? — Нет, зачем мне это? — Фанаты во всем мире знают об этом, и ты тоже мог купить его футболку в любом магазине спорттоваров от Кейптауна до Ванкувера. Иногда и взрослые покупают себе футболки. Лёкен кивнул, не сводя глаз с Харри. — Номер двадцать, — произнес он. — В точности как на снимке. Потом я понял еще кое-что. Рукоятка ножа, который воткнули в спину Мольнесу, украшена замысловатой стеклянной мозаикой, и профессор-искусствовед поведал нам, что это очень старинный нож из Северного Таиланда, возможно, народа шан. Сегодня вечером я снова переговорил с ним. И он рассказал, что этот народ владел обширными территориями, в том числе и частью Бирмы, где он строил храмы. Особенность этих храмов заключается в том, что их окна и двери украшала такая же мозаика, что и нож. По дороге сюда я встретился с профессором и показал ему один из ваших снимков. Лёкен! Он не сомневается, что на нем изображено окно шанского храма. Они умолкли, слышался только голос оратора на трибуне. Резкий, металлический, усиленный микрофонами. — Отличная работа, Холе. Что теперь? — Теперь вы расскажете мне все, что творится за кулисами, и я займусь дальнейшим расследованием. Лёкен расхохотался: — Шутите? Но Харри не шутил. — Забавное предложение, Холе, но не думаю, что оно осуществимо. Мое начальство… — А я думаю, что слово «предложение» действительно не подходит, Лёкен. Правильнее сказать — «ультиматум». Лёкен захохотал еще громче: — Счет в вашу пользу, Холе, признаю это. Но что заставляет вас думать, будто вы можете выдвигать тут ультиматумы? — То, что у вас будут большие проблемы, когда я объясню начальнику полиции Таиланда, что здесь происходит. — Вас уволят, Холе. — За что? Я здесь для того, чтобы расследовать убийство, а не спасать задницы каких-то там бюрократов из Осло. Лично я не против, что вы пытаетесь заарканить педераста, — это не моя сфера ответственности. Но когда в стортинге узнают, что их не проинформировали о неофициальном расследовании, тогда, осмелюсь предположить, попрут с работы кого-то другого, а не меня. А шансов остаться не у дел у меня будет больше, если я умолчу о том, что знаю. Сигарету? И Харри протянул Лёкену только что открытую пачку «Кэмела». Тот сперва отказался, но потом все же взял одну. Харри зажег и свою, и Лёкена, и они сели на стулья, стоявшие вдоль стены. Из кафе донеслись громкие аплодисменты. — Почему вы никак не угомонитесь, Холе? Вы ведь давно уже поняли, что ваша работа здесь — вовсе не расследовать это дело, так отчего же вы не желаете плыть по течению и избавить нас и себя от кучи неприятностей? Харри глубоко затянулся и медленно выпустил дым. Но большая часть дыма все равно осталась внутри. — Я снова начал курить «Кэмел» этой осенью, — сказал Харри, похлопав себя по карману. — Однажды у меня была возлюбленная, которая курила именно эти сигареты. Мне не разрешалось стрельнуть у нее курево, так как она считала, что это дурная привычка. Мы путешествовали «интеррейлом» и вот в поезде между Памплоной и Каннами я обнаружил, что у меня кончились сигареты. Она решила, что это послужит мне хорошим уроком. Ехали мы почти десять часов, и в конце концов я пошел в другое купе стрельнуть сигаретку, в то время как она сидела и дымила своим «Кэмелом». Забавно, правда? Он поднес сигарету ко рту и дунул на тлеющий кончик. — Когда мы приехали в Канны, я то и дело просил закурить у посторонних. Сперва она только веселилась. Но, когда я начал обходить столики в парижских ресторанах, ей это уже не казалось таким веселым, и она предложила мне свою пачку, но я отказался. Потом в Амстердаме она встретила знакомых из Норвегии, и я принялся клянчить у них сигарету, хотя ее собственная пачка лежала тут же, на столе, и она назвала это ребячеством. И купила для меня пачку сигарет, но она так и осталась лежать в номере отеля. Мы возвращались в Осло, и я все продолжал стрелять сигареты, и тогда она назвала меня больным. — У этой истории есть конец? — Да. Она бросила курить. — Выходит, хеппи-энд, — хмыкнул Лёкен. — И тогда же она уехала с каким-то музыкантом в Лондон. Лёкен поперхнулся. — Наверное, вы слишком далеко зашли? — Само собой. — Но ничему не научились? — Нет. Некоторое время они курили молча. — Понимаю, — произнес наконец Лёкен, потушив сигарету. Народ начал уже выходить из клуба. — Пойдем куда-нибудь, выпьем пива, и я расскажу всю историю. — Уве Клипра строит дороги. Больше нам ничего о нем не известно. Мы знаем, что он приехал в Таиланд в двадцатипятилетнем возрасте, инженер-недоучка с плохой репутацией, что он сменил фамилию с Педерсена на Клипру, по названию городского квартала в Олесунне, где вырос. Они сидели на мягком кожаном диване, перед ними стояли стереоустановка, телевизор и столик с одной кружкой пива, бутылкой воды, двумя микрофонами и каталогом песен. Харри сперва было решил, что Лёкен шутит, когда тот предложил пойти в клуб караоке. Они сняли звуконепроницаемую комнату с почасовой оплатой, не называя своих имен, потом заказали себе напитки и остались в полном одиночестве. Народу в клубе было довольно много, так что удалось уйти незамеченными. А тут идеальное место для тайных встреч, и похоже, Лёкен наведывался сюда не раз. — Плохая репутация — в каком смысле? — спросил Харри.