— Я знаю, как ты относишься к этой теме. Помнишь, два года назад… Это был тяжёлый год для нас обеих. Я потеряла отца, а ты… —…а меня бросил Виталий. Всё верно. Да, так и было. И не просто бросил, а полюбил другую. Нет, я не против, я всё понимаю. Я не киборг, и сама чувствовать способна, и чувства других понять могу. Любил-любил меня, а потом разлюбил и полюбил другую. Но почему было сразу не сообщить мне об этом? Не поставить перед фактом? Почему надо было унижать меня перманентной, непрекращающейся изменой в течение десяти месяцев? С новогоднего корпоратива, где Виталик полюбил другую впервые, аж до конца октября? Наверно, чувства проверяли, — ну мало ли, вдруг показалось? Вдруг не точно полюбил? Или недостаточно сильно полюбил? Закончилось всё донельзя глупо и пошло: я раньше вернулась от тётушек, к которым уезжала на выходные. Брррр… Как вспомню… Сразу заплатила одному из соседей аванс. Сосед созвал бригаду страждущих, которые и вынесли кровать вместе с матрацем и постельным бельём на помойку. Заплатила бригаде остатки, а мужу велела выметаться. Сразу, не задерживаясь, не тратя лишних слов. Подробности его бурного романа узнала уже потом, позже. Разговорчивых доброхотов всегда хватает. Потом был развод. К счастью, через ЗАГС, потому что делить нам оказалось нечего: мы жили в квартире, доставшейся мне от отца. Виталий просто перевёз остатки своих пожитков из моей квартиры в квартиру любимой. Повезло. Мой папа позаботился обо мне, хоть его и нет уже двадцать лет. — Так вот, Вера, ты же сама говорила, что ненавидишь теперь всех мужчин, помнишь? — Возможно, сказала под влиянием момента. То, что в моей жизни с тех пор нет мужчин, и я ни одному из них не готова довериться, не означает, что все мужчины достойны ненависти. — А тут как раз случай хоть немного отыграться, Вера! Отомстить. — Каким образом? — я опять отхлебнула глоток тёмной жижи, бывшей некогда моим любимым чаем. — Тебе не обязательно соблазнять Гришу. Необязательно вступать с ним в связь. Я сказала, что это было бы идеально, но только если ты сама захотела бы этого. А так можно просто подставить его. Так, чтобы у меня были неопровержимые доказательства его неверности. Итак, маски сброшены. Никогда ещё я не меняла отношение к человеку настолько быстро и настолько полярно. Тане удалось поставить рекорд. — Поправь меня, если я ошибаюсь, Таня. Ты готова подставить человека, который, как ты говоришь, верный до безобразия и любит тебя? Просто взять и подставить, но ради высокой цели, — ради памяти об отце и о данном ему слове? То есть, ты хочешь и рыбку съесть, и кости сдать? Предать, совершить подлость, но белое пальто не испачкать? — А что? — неожиданно холодно усмехнулась Таня. — В этой жизни каждый сам за себя и за свои принципы, Вера! Твой Виталик много жалел тебя? А ведь ты носилась с ним, как с писаной торбой, пылинки с него сдувала! — Оттого, что я пойду на подлость, Таня, мне не полегчает. Скорее, наоборот. — Вот потому я и надеялась, что Гриша тебе понравится, и не будет никакой подлости. Я же знаю тебя: ты очень добрая и очень честная. Вы с Гришей просто два сапога пара. Эх, ну ладно, — тяжело и протяжно вздохнула Таня. — Жаль, Вера. — Где-то в логической цепочке твоих объяснений есть огромная нестыковка, Таня. Где-то неправда, я это понимаю, чувствую. Но мне копаться в ваших делах недосуг. — Ладно, Вера, прости меня и забудь об этом разговоре. Мне показалось, или в глазах Тани мелькнуло беспокойство? Даже страх? — Обед скоро закончится, — продолжала она беззаботно и легко, как обычно. — Уверена, что ты никому ничего не скажешь, Вера. Сплетни — не твоя стихия. — Можешь не беспокоиться, Таня. Ты прекрасно знаешь, что разговор останется между нами. Поднявшись, Таня ополоснула свою чашку и поставила на сушилку. — Пойду работать, Вера. Хороших тебе выходных. — Взаимно, — задумчиво кивнула я, глядя в окно. Да уж. И кому теперь верить после таких откровений⁈ Нет, мне просто необходимо сегодня уехать за город, к тётушкам. * * * Тётя Рая и тётя Зоя — родные сёстры моего покойного отца. Мой папа женился поздно, в сорок восемь лет, после смерти бабушки. Не знаю, почему не женился раньше. Жену взял молодую, на двадцать лет моложе. Как итог: моя мама скрылась за линией горизонта с молодым полюбовником, когда мне было три года. Отец сделал всё, чтобы лишить её родительских прав в отношении меня, да она особо и не противилась. Меня вырастили отец и его младшие сёстры, тётя Рая и тётя Зоя. Тётушки мои — близнецы, и человек посторонний никогда их не различит. Тётя Рая — вдова. Её покойный муж когда-то служил в опасной близости от вредных веществ, потому детей у пары не было. Тётя Зоя никогда не была замужем. Она старая девушка. Так её называет язвительная тётя Рая. Папы не стало, когда мне было семь, — его сердце не выдержало всех жизненных перипетий. Потому можно смело сказать, что вырастили меня и дали мне путёвку в жизнь мои любимые тётушки. Я для них и сейчас маленькая девочка с веснушками и смешными косичками. Вот к моим любимкам и поеду сегодня же. Они будут счастливы, а я залижу невзначай открывшиеся раны. Уже на выезде из города я поняла, что дачный сезон начался в полный рост: пробка была неимоверная. Ругая себя за то, что позвонила тётушкам заранее и предупредила о своём приезде, я отправила тёте Зое сообщение: «Не теряйте меня, стою в пробке на выезде из города. Буду как только, так сразу». Ответ пришёл сию секунду: «Хорошо, Верочка, ждём! Целую!». Ещё в начале сентября я подарила своим любимкам на их общий день рождения смартфоны, — не самые дорогие, но наиболее функциональные и современные. Принципиальная и верная себе тётя Рая, игнорируя чудеса прогресса, продолжала использовать смартфон так же, как до этого использовала древнюю «раскладушку» цвета розовый перламутр, — исключительно для звонков. Для тёти Зои же мой подарок неожиданно открыл целый мир общения и получения самой различной информации. Тётя Зоя зарегистрировалась во всех социальных сетях, подписалась на все группы и каналы с садово-огородной тематикой, а также читала почти все литературные новинки. Я была очень рада, что хоть одной из тётушек подарок сослужил добрую службу. На тётю Раю я никогда не обижаюсь, хоть она всегда была и остаётся очень суровой и колючей. Люблю её ничуть не меньше, чем мягкую и общительную тётю Зою. Судьба их обеих не слишком баловала, тут поневоле можно стать суровой и колючей. Вообще, тётушки, как многие близнецы, были словно двумя половинками одного человека, уравновешивали друг друга. …Зачем сказала заранее, что приеду? Они же всё равно теперь будут напряжённо ждать, выходить к воротам и вглядываться в поселковую дорогу, проверять, не показалась ли на горизонте моя машина. И без предупреждения нельзя приезжать, — тогда станут переживать, что не подготовили достойную встречу. Объяснять, что я не почётный гость, а всего лишь их бестолковая племянница, — бесполезно. Да ладно. Это я так, сама с собой для вида ворчу. А в самом деле безумно рада и счастлива, что в этом мире существуют целых два сердца, настолько бескорыстно и беззаветно любящих меня. И как же это приятно, — вырвавшись из бесконечной городской суеты и рутины, погрузиться в любовь и восхищение моих дорогих тётушек, почувствовать их заботу, которая предназначается именно для меня. Адресно, так сказать. Эта забота дарится мне целенаправленно, а не случайно и не мимоходом. Каждый человек в этом мире мечтает быть для кого-то самым любимым, самым нужным и самым дорогим. Можно отрицать это сколько угодно, но без любви и заботы жить невозможно. Мне повезло: меня любят целых два чудесных человека. И я стараюсь платить им взаимностью. Стараюсь изо всех сил. … Наконец движение начало потихоньку восстанавливаться, и вскоре я на приличной скорости гнала по трассе. Грешна, люблю быструю езду. Именно из-за этого пристрастия я едва не проскочила мимо чужой беды. Однако каким-то чудом успела заметить, что на одном из многочисленных отворотов с основной трассы столкнулись две легковушки: иномарка и старенькая «Лада». Видимо, это случилось только-только, потому что пока остановился рядом лишь один автомобиль. Я видела, как серебристый внедорожник вывернул с полосы, ведущей в город, и остановился около пострадавших. Один из двух автомобилей, «Солярис», был почти цел, только немного помято левое переднее крыло, и разбиты фары. Из «Соляриса» вышли молодой полноватый, стриженный под машинку мужчина и худенький мальчик лет десяти. Судя по их виду, они не пострадали. «Лада» же перевернулась, а в её салоне стояла нехорошая тишина. Это я увидела, когда остановилась на обочине рядом с серебристым внедорожником. Из внедорожника вышел среднего роста темноволосый мужчина лет тридцати. Он тут же заспешил к «Ладе», на ходу набирая в смартфоне какой-то номер. — Вы в порядке? — всё так же на ходу спросил темноволосый у мужчины и мальчика, выбравшихся из «Соляриса». — Голова? Живот? Спина? Руки-ноги? — Всё хорошо, — растерянно ответил мужчина. — А вот в «Ладе», похоже, дела обстоят хуже. — Да я уж понял, чудес не жду, — темноволосый подошёл к перевёрнутой машине, заглянул в разбитое окно. — Бак не пробит, вроде, — это сказал водитель «Соляриса», подошедший следом. — Тут у нас парень без сознания, совсем молодой, лет шестнадцать. Один. Мне бы осмотреть его. Давай попробуем аккуратно открыть двери? — темноволосый заглянул в лицо того, что из «Соляриса». — А ты врач что ли? — Да, причём, работаю в медицине катастроф. Но сейчас я в отпуске. К другу ездил в соседний город. Григорий, — и он протянул руку для пожатия. — Николай, — водитель «Соляриса» крепко пожал протянутую руку. — Повезло, что ты врач. И тут они оба заметили меня. Я топталась рядом, стоя за их спинами и пытаясь через плечо темноволосого Григория заглянуть в «Ладу». Рядом со мной стоял мальчик. Судя по всему, сын Николая. — Принесите что-нибудь, из чего можно сделать валик и положить под голову пострадавшего, — вновь повернувшись к перевёрнутой машине, сказал Григорий. — И возьмите на себя ребёнка. Здесь опасно, машины на скорости несутся мимо. Это было сказано мне. Взяв мальчика за руку, я быстро пошла к своей машине, и вскоре мы вернулись с моей футболкой, которую я скрутила в тугой валик. Футболка была старая, но чистая. Лежала в машине, завёрнутая в пакет, ждала того часа, когда станет тряпкой. Но стала валиком. Неплохое завершение карьеры, я считаю. Не бесславное. Григорию и Николаю удалось открыть дверцу пострадавшей машины, и теперь они аккуратно укладывали на землю парня. Лицо его было мертвенно-бледным, а из бедра сочилась кровь. Григорий тихо и витиевато выругался. Я поняла, что дело плохо. Очевидно, задета артерия, а это значит, что на счету каждая секунда. Григорий молнией метнулся к своему внедорожнику и вернулся с каким-то чемоданом. Начал быстро накладывать жгут. Николай помогал ему. Мальчик, которого я всё ещё держала за руку, вдруг странно охнул и согнулся пополам. Его тошнило. — Пойдём отсюда, — я повела его к своей машине. — Я тебе воды дам. Тебя как зовут? — Боря, — отдышавшись, ответил мальчик, послушно шагая за мной следом. — У меня нет сотрясения, вы не думайте! Просто столько крови никогда не видел. Пока Боря жадно пил воду, стоя у моей машины, мы с ним заметили, как одновременно подъезжают машины ДПС и медицины катастроф. В это время у Бори зазвонил телефон. Мальчик посмотрел на дисплей, на лице было написано искреннее страдание. — Что случилось, Боря? Почему не отвечаешь? — Мама звонит. А она… Сестрёнка у меня родится скоро. Мы все очень долго её ждали, мама лечилась. Маму нельзя расстраивать, волновать и пугать. Я даже учиться стал только на пять и четыре, чтобы маму не расстраивать. Что теперь делать? — А вы откуда едете? И куда? Домой? — Мы с папой ездили в дачный кооператив, проверить наш домик, как там он после зимы. Сейчас домой едем. Ехали. Мама, видимо, папе позвонила, и он трубку не взял. С ним полицейские разговаривают. — Для начала надо маме всё-таки ответить, потому что вы оба с папой не берёте трубку, а так мама станет волноваться ещё сильнее. Я права? — Да, — кивнул Боря, преданно глядя на меня круглыми карими глазами. — Боря, ты слышал когда-нибудь о том, что существует ложь во спасение? — То есть, вы разрешаете мне сказать маме неправду, чтобы успокоить её? Ушлый какой! Ловко на меня стрелки перевёл! Определённо, я приходила от этого ребёнка всё в больший восторг. Этак о собственных детях начнёт мечтаться, Вера! Осторожнее. — Разрешаю. А потом, когда вы приедете домой, и мама увидит вас живыми и невредимыми, папа осторожно расскажет маме обо всём сам. Предоставь это папе, хорошо?