Выкрик кого-то из ординарцев был настолько испуганным, что бывший штабс-капитан быстро повернулся. Увиденное ему не понравилось – и без бинокля было видно, как чехи выводят из вагонов оседланных лошадей. До двух эскадронов чехов готовились атаковать, а не защищаться, иначе бы заняли позиции у зданий, выставив пулеметы. На кого будет направлена кавалерийская атака? На этот вопрос Нестеров ответа не знал, но в одном был уверен – по его частям чехи не ударят, побоятся нарушить соглашение с ВРК. Но вот осмелятся ли они напасть на белых? Вряд ли, скорее, демонстрируют своим бывшим союзникам готовность не пустить их к железной дороге, а значит, опасаться за левый фланг не стоит. А вот правый, особенно деревня Ухтуй, вызывал все бо?льшие опасения у командующего, и не только у него. Было видно, что партизанская вольница стала смещаться все ближе и ближе к селению, частично оголяя центр, за которым резервов не было. Оно и понятно – мятежным крестьянам, привыкшим нападать из глухой тайги, а потом растворяться в непроходимых дебрях, бой в открытом поле нравился все меньше и меньше. И угроза, что они могут быть обойдены и отсечены от спасительного лесного урочища, привела повстанцев Игнатова и Куклина в состояние нервозности. Вот только зря все это – Нестеров видел, что белые залегли в кустарнике под плотным пулеметным огнем и в разрывах шрапнели, не дойдя до домов каких-то две сотни метров. И потребуется время, чтобы подготовить новую атаку. Неожиданно с левого фланга, загнутого вдоль железной дороги, донеслись громкие звуки ожесточенной перестрелки, причем белые пулеметы били беспрерывно, перестав экономить патроны. Следом донеслись хриплые крики «ура», и тут же артиллерия каппелевцев стала молотить беглым огнем по прикрытым засеками позициям. Нестеров обернулся и целую минуту мог только прислушиваться к звукам нарастающего сражения – пелена снега, поднятая взрывами уже фугасных снарядов, скрывала происходящее от глаз. Но когда снежная круговерть осела, командующий Западной группой ВССА испытал жгучий холод, словно окунулся в ледяную купель. Левый фланг был прорван на всю глубину, отсеченная позиция попала под самый губительный продольный пулеметный огонь, сопровождаемый разрывами шрапнели над головами не отступающих, а буквально драпающих красноармейцев, бросающих на бегу винтовки и шинели и тут же падающих на снег под пулями и осколками. А на их прежних позициях, оставленных в панике, появились неожиданно густые цепи белых стрелков, за которыми уже перешла на рысь кавалерийская лава. Немея от нахлынувшего ужаса, Александр Герасимович прижал к глазам бинокль – за атакующими белыми выступила густая колонна пехоты, разворачиваясь с ходу из походного порядка в боевой. И Нестеров понял, что его провели, как юнкера на занятиях по тактике в училище, где он прошел ускоренный курс обучения. Белые вели свое настойчивое наступление на Ухтуй как демонстрацию и обманули не только партизан, но и его. А главный удар нанесли слева, бросив в прорыв подошедшие резервы, причем весьма многочисленные, судя по колонне. И вряд ли последние – части вводятся в бой прямо с марша, а значит, за ними идут и другие. – Измена! – Чехи наших рубят! – Все пропало! – Спасайтесь! Паника стремительно распространялась среди солдат 10-го Советского полка – и Нестеров сразу понял ее причину, оглянувшись назад. За минуту до этого он осознал свой единственный шанс к исправлению ситуации – накрыть прорвавшихся белых шрапнелью – и хотел отдать приказ на батарею не жалеть снарядов и обстрелять наступавших каппелевцев беглым огнем. Вот только артиллерии у него уже не было, бегущих от пушек бойцов, часто падающих в снег, настигали и рубили сверкающими на солнце шашками всадники в серых бекешах. – Это не чехи! Это изменники-казаки наших рубят! Нестеров за одну секунду понял, что произошло. Чехи были в длиннополых кавалерийских шинелях, а тут орудовали клинками полсотни оренбуржцев войскового старшины Воротова, которые вовремя решили перекинуться на сторону победителей – обычное дело в гражданской войне, сам командующий это совсем недавно в Иркутске сотворил. Вот только после этой измены казаков и потери артиллерии поражение красных превращалось в неизбежный разгром, тут даже военный гений самого Наполеона ничего бы не смог сделать. – Бежим до станции, братцы! – Там чехи, нас не выдадут! – Тикаем!!! Кто-то из самых сообразительных бойцов крикнул спасительный приказ, опередив выкрик бывшего штабс-капитана «отступаем», и несколько сотен красноармейцев, растерявшихся от нахлынувшего в их души страха, утопая в снегу, перепуганными курицами бросились к спасительной станции, страшась оглянуться назад и увидеть за собой сверкающие шашки настигающей беглецов кавалерии. Нестеров промедлил всего несколько секунд, но этого хватило, чтобы избавиться от шинели, что будет мешать ему в беге, и испытать мгновенный прилив счастья. Белая конница пошла не к станции, а двинулась влево, параллельно красному фронту, в глубоком его тылу настигая бегущих к Ухтую партизан, безжалостно рубя тех и затаптывая в снег конями. Стрелки, поспешая за всадниками, перестреляли в спину пулеметчиков, не ожидавших удара с тыла. Затем каппелевцы методично стали отстреливать и колоть штыками еще продолжавших сидеть в окопах тех красноармейцев и партизан, что не успели покинуть уже обреченные укрепления. Досматривать страшную картину безжалостного уничтожения вверенных ему войск бывший штабс-капитан Нестеров не стал – бросив все снаряжение, включая шашку, бинокль и кобуру с наганом, он вскоре обогнал своих бойцов, сам поражаясь своей неизвестно откуда взявшейся неимоверной резвости. Словно победитель в марафонской гонке, не чуя ног, задыхаясь и кашляя на морозном воздухе, ворвался на станцию одним из первых, расхристанный, без ремня и упавшей на бегу папахи. Сюда же, на маленькую пристанционную площадь, чешские кавалеристы согнали несколько сотен удравших вместе с ним бойцов, без слов срывая с красноармейцев подсумки с патронами и отбирая винтовки. Как Нестеров и рассчитывал, чехи вывели конницу для их спасения, хотя эффект от их появления оказался прямо противоположным – сами того не желая, «союзники» сыграли на руку белым. – Пся крев! Кто командует этими вояками?! Незнакомый чех прекрасно говорил на русском языке. Явно кадровый офицер, судя по виду и выправке, он громким голосом так рявкнул на сгрудившуюся толпу красноармейцев, что та попятилась перед ним. После этого чех окинул дрожащих и хрипящих людей презрительным взглядом, стащив с правой руки перчатку. – Я командующий Западной группой Восточно-сибирской советской армии Нестеров, – бывший штабс-капитан сделал шаг вперед, мысленно возликовав – теперь чехи с ним ничего не сделают и белым не выдадут, слишком много свидетелей. – Каков ваш чин в русской армии? Быстрый и резкий вопрос последовал внезапно, и Александр Герасимович от неожиданности вздрогнул. И помимо воли, отведя глаза в сторону и не смотря на уверенного в себе интервента, испытав прилив стыдливости за свой неподобающий вид, ответил: – Бывший штабс-капитан. – Ишь ты! Поручик, – чех обернулся к стоящему рядом с ним молодому офицеру. – Загоните этот сброд в пакгаузы поскорее, выставите охрану, чтобы русские их не перекололи, как свиней. – Есть, пан полковник! – А этого… Полковник недобро усмехнулся, сделал три шага вперед и оказался перед Нестеровым. И, взяв перчатку левой рукою, неожиданно своей десницей наградил его звонкой пощечиной. Щеку обожгло, словно огнем, голова дернулась, но тут же последовало еще две оплеухи. От унижения и боли Нестеров наклонился и закрыл горевшее от хлестких ударов лицо ладонями – он никак не ожидал к себе столь гнусного и жестокого отношения от образованного европейца. – Эту… В общем, поручик, заприте его со всеми! Там ему самое место, со всеми своими солдатами! Полковник остановился, недобро ощерился, словно разъяренный волк, и произнес всего одно слово с нескрываемой брезгливостью, словно плевок сорвался с его губ: – Дерьмо! Зима, командир 3-й Иркутской стрелковой дивизии полковник Ракитин – Василий Александрович, вы великолепно провели это сражение. Как преподаватель в академии урок тактики! Генерал Каппель говорил со свойственной только ему доброжелательностью в голосе. Он был немного возбужден, на бледных прежде щеках появился здоровый румянец. – Каковы потери? – У нас всего 15 убитых, 67 раненых, многие из них легко, даже остались в строю, несколько обмороженных, – полковник Ракитин отвечал четко, он был счастлив, что со столь малыми потерями ему удалось не просто опрокинуть, но почти полностью уничтожить куда более многочисленного врага. К тому же заблаговременно занявшего хорошо укрепленные позиции, прекрасно вооруженного и обеспеченного боеприпасами. – У воткинцев вышедших из строя еще меньше, полк Мейбома потерял с десяток солдат… Великолепно… Главнокомандующий о чем-то задумался, на лбу собрались лесенкой морщинки. Ракитин тоже молчал, поглядывая искоса на вытянувшихся рядом с ним полковников фон Ваха и Долго-Сабурова, командира доблестных нижнеудинцев, что совместно с воткинцами опрокинули левый фланг красных отчаянной штыковой атакой. Противостоявший белым большевицкий отряд был разгромлен наголову – на поле боя осталось свыше восьмисот убитых, разъяренные многочасовым лежанием в снегу белогвардейцы в плен никого не брали, сдававшихся кололи штыками. Бродившие повсюду санитары собирали немногих раненых каппелевцев, бережно укладывая их на сани и оставляя на морозе десятки красных, истекающих кровью. Хриплые стоны многочисленных умирающих большевиков и партизан накрывали поле недавнего боя, создавая прямо апокалипсическую картину. Вот только недавние враги не испытывали даже капли сострадания к своим жертвам. Да и не могло быть иначе – за ледяной поход много зверств совершили красные партизаны, изобретая всякие немилосердные казни для попавших в их руки офицеров и солдат, но теперь им воздавалось сторицей. Война – жестокая вещь, а гражданская особенно, в ней нет места пощаде. Она идет на беспощадное истребление не только политических врагов, но и простых обывателей, которым зачастую крепко достается от враждующих сторон, ибо озлобленные люди не ведают, что творят… – Я доволен вами, господа, – это первый бой в этом году, в котором нам удалось уничтожить довольно крупный отряд красных, всю Западную группу их так называемой ВССА, – аббревиатуру Каппель проговорил с усмешкой. Но затем произнес слова, от которых офицеры моментально побледнели, не сразу осознав сказанное. – А потому отрешаю вас от командования дивизиями, – Владимир Оскарович неожиданно улыбнулся и добавил, моментально разрядив накалившуюся было ситуацию: – Вы меня неправильно поняли, господа. Не стоит прикрываться громкими названиями армий, корпусов и дивизий, а следует свести остатки всех соединений в крепкие и достаточно укомплектованные части. Генерал-майор Войцеховский зря время не терял и уже упразднил множество штабов, оставшихся без войск. Сергей Николаевич ввел, наконец, порядок в наши обозы. Все мелкие части влиты в более крупные, сохранившие еще боеспособность. Мне осталось провести в жизнь последнюю меру – свести корпуса и дивизии в бригады и батальоны, в структуру, более пригодную в новых условиях войны. И укомплектовать их по штату, всех штабных офицеров и солдат, включая обозных, немедленно поставить в строй. Нам каждый штык сейчас дорог! – Разрешите, ваше превосходительство! Капитан Мейбом неожиданно сделал шаг вперед, его лицо приняло самое решительное выражение. – У нас в армии есть офицерские роты, я считаю, что не стоит их создавать! Если прежний батальон или роту сворачивать в полнокровный взвод, а такова численность почти всех наших частей, то и офицеров оставлять в них прежних, в полном числе, пусть на должностях отделенных и взводного командиров. Тогда они будут постоянно с солдатами, это и скажется в бою, и предохранит от красных агитаторов. Я на своем опыте это выяснил и не раз писал рапорты… – Хорошо, так мы и сделаем, Федор Федорович, – от прежнего порядка нам стоит давно отказаться, как и от пресловутого старшинства в чине. Назначать по способностям, а не по чину. И пусть взводом командует даже капитан, а не старший унтер-офицер, от этого станет не хуже, а даже лучше. Да и амбициям некоторых «начальников» с их стенаниями в таких случаях потакать не стоит, речь идет о спасении России! Офицеры замерли, главком говорил им о крамольных вещах, недопустимых еще месяц назад! Но не сейчас – прорыв от Красноярска привел к тому, что на пять-семь солдат и добровольцев приходился один офицер. А генералов наплодилось столько, что на те десять тысяч белых, что еще держали в руках винтовки (то есть одна, и то неполная дивизия), их хватило бы на полнокровную армию… Верхнеудинск, командующий Чехословацким корпусом генерал-майор Сыровы – Переговоры доктора Благоша с Иркутским ВРК завершились успешно! Нам продолжают отгружать уголь в полном объеме, достаточном для прохода всех наших эшелонов. Более того, большевики гарантируют, что диверсий или разного рода препятствий чиниться не будет. Они также прекращают всяческую агитацию против наших легионеров. Генерал Сыровы окинул весело горевшим взглядом единственного глаза собравшихся за столом в его салоне представителей Чешского национального комитета Богдана Павлу и доктора Гирса. Вагон самого командующего уже несколько дней стоял на станции Верхнеудинска, рядом с двумя другими эшелонами 2-й дивизии корпуса и поездом самого генерала Жанена, продолжавшего являться номинальным главнокомандующим союзными войсками в Сибири. Город, еще занятый остатками семеновцев, продолжавших его удерживать от наседающих со всех сторон партизан лишь при поддержке японцев, был фактически обречен. Руководители ЧНК уже имели беседы с представителями местной «общественности» и бурятскими «автономистами» и обещали поддержать их желание установить подлинно «демократическую» власть, а не то квазиправительство кадета Таскина, что было создано в Чите по указке атамана Семенова. Вот только одно обстоятельство удерживало от проведения в жизнь подобного Иркутскому сценария. Целая дивизия японцев расквартирована в Забайкалье, где вела ожесточенные бои с местными повстанцами. Страна восходящего солнца и так высказала свое крайнее возмущение от проведенного чехами и американцами во Владивостоке переворота, и приступить к подобной операции в Забайкалье было бы опрометчиво. Кроме того, пока еще не удалось договориться с выбранным в Бичуре партизанским ревкомом о создании в Верхнеудинске «коалиционного правительства», подобного Политцентру, а потому тайком вооружить партизан явилось бы неразумным шагом – японцы не глупцы и моментально поймут, что к чему. Сыровы сильно недолюбливал строптивого атамана, чья угроза взорвать кругобайкальские туннели привела его в конце декабря в тихое бешенство. Разоружить посланные атаманом отряды удалось без труда, но тут вмешались японцы и заставили вернуть пленных и с оружием, и с тем убожеством, что они «бронепоездами» называли. И еще одно обстоятельство сильно сдерживало командующего корпусом – уголь для дальнейшего продвижения эшелонов чехи могли получить только от атамана, что еще контролировал немногочисленные шахты, бедные этим столь нужным топливом, в отличие от черемховских копей в Прибайкалье. – Нам удалось также отстоять совместную охрану «золотого эшелона», мы его отдадим им, как только Иркутск пройдет арьергард дивизии Прхалы, никак не раньше, – в голосе генерала просквозило едва скрываемое сожаление – расстаться с мечтой увезти с собою «литерные поезда» Колчака было тяжело, но ситуация сложилась такая. Все не вывезешь, нужно чем-то поступиться, тем более ВРК в Иркутске никак не мог повлиять на преследующую корпус от Енисея 30-ю дивизию красных. Всего-то одна дивизия, но чрезвычайно сильная по составу – в нее массами вливали сдавшихся колчаковцев, и те, стараясь получить от советской власти прощение за прошлые прегрешения, дрались зло и напористо, захватывая один за другим застрявшие на железной дороге эшелоны. Придется давать бой у Нижнеудинска, сдержать красных румыны не в состоянии. Или договориться с командованием 5-й красной армии полюбовно… – Пан генерал, дурные вести, – обычно сдержанный полковник Зайчек был хмур, как ненастная погода в родных Карпатах. Он держал в руках листок бумаги и карандаш. Неожиданно раздался треск, в наступившей тишине похожий на выстрел, – то в крепких пальцах полковника сломалась деревянная палочка с грифелем. «Что случилось?!» Немой вопрос проступил на лицах собравшихся, все разом осознали, что произошло нечто совершенно необычное, выбивающееся из привычных представлений, раз начальник разведки потерял над собою контроль, что на их памяти произошло впервые. – Зиминская группа красных почти полностью уничтожена, – повинуясь кивку Сыровы, Зайчек сел на стул, положив руки на стол, – он уже собрался, минутная растерянность прошла, и полковник заговорил прежним, сухим и бесцветным голосом: – Полковник Прхала докладывает – в ходе двухчасового боя белые атаковали и прорвали позиции красных. До семисот большевиков во главе с Нестеровым бежали на станцию, все остальные окружены и полностью истреблены. Артиллерия и пулеметы брошены, как и поезда с запасами.