– А вот это самое интересное, – оживился Джек. – Меня приняли в Институт изобразительных искусств Спенсера, один из лучших в Лондоне. Там учились самые талантливые художники. Весной мне довелось встретиться с некоторыми преподавателями и показать им свои работы. Они предложили мне место на курсе, и вот я здесь! Занятия начинаются на этой неделе. – Надо же, это, конечно, потрясающе, хотя ты никогда не упоминал ни о чём подобном. – Лил неотрывно смотрела на брата, напрочь позабыв о пирожных. – Где ты будешь жить? А что родители? Ты им признался? – Нет, и не собираюсь, – сухо ответил Джек. – В Оксфорде у меня есть друг, который обещал перенаправлять письма в мою новую берлогу. Я снял комнату в Блумсбери, неподалёку от школы. Рассказывать об этом пожилым родителям нет смысла. Зачем их расстраивать? Вот когда заработаю себе имя и стану уважаемым художником – тогда во всём признаюсь. Они поймут, что я настроен серьёзно и что у меня всё получится. – Ох, ну и ну, – проговорила Лил, округлив глаза. – Отца удар хватит! Он ещё не смирился с тем, что я ушла на сцену, а теперь и ты разрушил все его планы… К тому же ты знаешь, что наши родители думают о художниках. Да они в их глазах куда хуже актрис! Джек усмехнулся: – Знаю. Они считают, что это богемные лентяи, которые живут на пыльных чердаках и ведут скандальный образ жизни. По-моему, звучит весело. Вот только им так не кажется, поэтому я и не собираюсь ничего рассказывать. Пообещай, что сохранишь мою тайну. – Ты прекрасно знаешь, что сохраню, – ответила Лил. – Но я всё равно считаю, что это ужасная авантюра. И если она плохо закончится – чур я не виновата! Джек выдохнул. – Спасибо. – Он повернулся к Софи. – Прошу прощения, что прервал ваше чаепитие своими семейными проблемами, мисс Тейлор. – Не будь таким чопорным занудой, Джек! Её зовут Софи, – вмешалась Лил. – Как скажешь. И кем ты работаешь, Софи? Ты тоже актриса? – Нет-нет, – поспешила разубедить его Софи. – Я продавщица в «Синклере». – Да, но это не единственное, чем ты занимаешься, – вставила Лил и повернулась к брату. – Она разгадывает самые разные загадки! Я тоже участвую. Софи – прирождённый детектив. Ужасно способная. Ну, ты знаешь. Я писала тебе обо всех наших приключениях. Джек рассмеялся. – Да, помню. Похищенные драгоценности, банды преступников, побег по крышам. Очень увлекательно! Софи показалось, что ему не верилось в их приключения, но разве она могла его в этом винить? Порой ей самой казалось, что события прошедших месяцев чересчур фантастичны, чтобы быть правдой. – Надеюсь, вы не против иногда брать меня с собой, раз уж мы теперь живём в одном городе? – продолжил Джек. – Кстати, вы заняты сегодня вечером? Пойдёмте со мной в кафе «Роял». – Кафе «Роял»? Что на Риджент-стрит? – уточнила Лил. – Оно самое. Все художники бывают там по вечерам. Весёлое местечко. Много интересных творческих людей, и даже знаменитых. Как раз такие заведения ненавидят и презирают пожилые родители. – О, я бы с радостью, но у нас сегодня представление, – ответила Лил. Глаза у неё при этом загорелись. – А ты, Софи? – Сегодня никак, – поспешно отозвалась Софи. – Наверное, в другой раз. Перспектива провести вечер с обаятельным и, призналась она себе, довольно симпатичным братом Лил казалась заманчивой, а вот лечь поздно и не выспаться – не особо. Софи понимала, что завтра ей лучше прийти на работу как можно раньше, иначе она никогда не вернёт расположение миссис Мильтон. – Ловлю на слове, – ответил Джек и широко улыбнулся. Вскоре они допили чай и разошлись по домам. Какое-то время Софи наблюдала за тем, как Лил с братом идут по улице рука об руку и весело болтают, склонив друг к другу тёмные головы, а затем плотнее закуталась в пальто и поспешила в свою съёмную комнату. Она вдруг почувствовала себя очень уставшей и замёрзшей. Ей было приятно встретиться с братом Лил, но немного обидно, что не удалось поговорить с подругой наедине – в последнее время такие случаи выпадали всё реже. Она подошла к мальчишке-газетчику на углу и купила у него вечернюю газету за пенни. – Хорошего вам вечера, мисс, – сказал он, приподняв кепку. Софи каждый день читала утреннюю и вечернюю газеты. Друзьям она говорила, что это полезно для работы детектива, но на самом деле искала новости о Бароне. Он всё не шёл у неё из головы. За последние несколько месяцев они с Лил дважды расстроили его преступные планы. И Софи то и дело вспоминала их последнюю встречу в порту Ист-Энда. Перед тем как сбежать, он сказал: «Полагаю, мы ещё встретимся. Ну а пока adieu[2]». Лил и остальные не сомневались, что Барон больше не вернётся. Мистер Макдермотт сказал, что Барон, по мнению Скотленд-Ярда, бежал из страны. Но Софи знала, что, хоть его фотографию и разослали по всем полицейским участкам Европы и даже далёкой Америки, он ещё никому не попался на глаза. Софи подозревала, что рано или поздно Барон снова даст о себе знать, что он не исчезнет из их жизни. И не забудет, кто сорвал с него маску. Софи вернулась в пансион и поднялась по лестнице в свою комнату. Там она сняла заляпанные грязью сапожки и повесила мокрую одежду сушиться, а потом села в кресло и разложила на коленях газету. Напротив неё, на стене над комодом, висели все связанные с Бароном находки Софи, включая вырезки из газет с заметками о лорде Бьюкасле, которым он долгое время притворялся. Самое видное место занимал загадочный снимок, который мистер Макдермотт нашёл в кабинете Бьюкасла. На нём родители Софи стояли рядом с Бароном, а на оборотной стороне было нацарапано: «Каир, 1890». Это открытие поразило её больше всего и оказалось самым неожиданным из всех. Барон был знаком и, возможно, даже дружил с родителями Софи! Она перевела взгляд с фотографии на газету и внимательно проштудировала все новости. В Найтсбридже ограбили ювелирную лавку, но забрали всего несколько дешёвых безделушек, к тому же Барон провернул бы кражу изящнее. Софи пролистала несколько страниц, чтобы проверить светскую хронику. Ей на глаза попался снимок с её друзьями, которые помогли им в предыдущем крупном расследовании, связанном с Лунным мотыльком. Два стильно одетых молодых человека и леди сидели в новеньком автомобиле, и снизу было подписано: «Юные франты мистер Деверё и мистер Пендлтон катаются по городу с достопочтенной Филлис Вудхаус!» Про лорда Бьюкасла нигде не упоминалось. Все забыли про летний скандал. Но Софи не могла последовать примеру лондонского общества и оставить эту историю в прошлом. Её терзали мысли о снимке из Каира. Ей хотелось знать правду. Как родители познакомились с Бароном? Не был ли он причастен к внезапной смерти отца? Софи потратила несколько часов на то, чтобы перебрать и внимательно изучить всё, что осталось ей в наследство: письма, бумаги, открытки – но не нашла там ни слова ни про Барона, ни про Каир. Не будь у неё фотографии, она бы решила, что это глупые выдумки. Софи перестала обсуждать Барона с друзьями. Они уже устали от этих разговоров. В последний раз Лил сказала с заметной долей раздражения: «Он не вернётся, Софи! Я понимаю, почему ты никак не можешь успокоиться, правда понимаю. Но вселенная вокруг него не вертится. Ну и не знаю, как тебе, а мне хочется навсегда забыть о Бароне. Этот монстр хотел подорвать "Синклер" и нас вместе с ним, он отравлял жизнь несчастным в Ист-Энде… Он бы убил нас, будь у него возможность! Но теперь подручные Барона в тюрьме, под замком, а сам он исчез, и я этому только рада». Софи в сотый раз окинула взглядом свою коллекцию газетных вырезок и фотографий в надежде извлечь из них что-нибудь полезное. Затем стала перебирать своё ожерелье из зелёных бусин, которое досталось ей от матери. Да, с Лил и другими нет смысла обсуждать Барона, но сама Софи была твёрдо намерена докопаться до истины, даже если её нельзя будет никому раскрыть. Софи выдвинула ящик комода и достала из него лист бумаги, перо и чернила. Остался всего один человек, которого можно расспросить о поездке отца в Египет, – её старая гувернантка. Софи знала, что мисс Пеннифизер уехала в Индию и заботится там о детях одной английской семьи. Письмо будет идти очень долго, но попытаться стоит. Она взяла в руки перо и начала писать: «Дорогая мисс Пеннифизер…» Глава пятая Лео смотрела на бумагу, пытаясь сконцентрироваться на шуршании карандаша и скрипе угля, и жужжание голосов стало постепенно затихать. В Античном зале всегда было шумно, и здесь Лео особенно остро ощущала потребность в тишине и покое, к которым она так привыкла. Студенты сидели за мольбертами в просторном, хорошо проветренном помещении, в окружении гипсовых копий античных статуй, благодаря которым Античный зал получил своё название. Первогодки проводили в нём по много часов каждый день, осваивая законы пропорций и форм. Сегодня Лео выбрала своей моделью нимфу в хвойном венке: она напоминала ей о статуях в длинном коридоре в Уинтер-холле, которые Лео не раз переносила на бумагу. Приятно было рисовать что-то родное и знакомое. Уверенные росчерки карандашом умиротворяли. Это единственное, что здесь было знакомого. Всё остальное казалось странным и чуждым. Комната, словно пустой холст, слепила белизной стен, фигур, рукавов юноши, который сидел рядом с Лео. У неё защемило сердце, когда она посмотрела на кружок незнакомцев. За неделю она успела запомнить некоторые лица: вот молодой человек с аккуратно уложенными усами, вот высокая девушка с дурной привычкой грызть карандаши, а вот рыжий, веснушчатый мальчишка с северным акцентом. Лео украдкой взглянула на них из-под ресниц. Ей нравилось рассматривать одежду своих одноклассников: лёгкую блузку в мелкий цветочный узор, шарф в «индийский огурец»[3]. Больше всего Лео привлекали необычные наряды одной девушки, которая всегда надевала яркие цветные чулки и разномастную обувь. Сегодня один из её сапожков был красным, а второй – синим. Лео слышала, как сосед девушки обратился к ней «Конни». Лео нравились её непослушные кудри и вечно надутые губы. Было бы здорово, если бы Конни согласилась ей позировать. Тут Конни заметила, что Лео на неё смотрит, и нахмурилась. Лео покраснела и снова перевела взгляд на свой лист. Вдруг она поняла, что за спиной у неё кто-то стоит. Это был учитель рисования, только обращаться к нему следовало «профессор». Он остановился посмотреть на её рисунок, и на мгновение Лео застыла от страха. О профессоре Джарвисе в Спенсере ходили легенды. Он частенько выдавал саркастичные и едкие замечания вроде: «И это всё, на что вы способны?» или «И вы ещё хотите стать художником?». Или, что ещё хуже, презрительно хмыкал. Сейчас же он стоял совсем рядом, за плечом Лео, и она ощущала слабый запах табака. Не зная, что делать, она продолжила рисовать, сжимая в пальцах карандаш. Несколько секунд спустя она поняла, что профессор уже ушёл. – Надо же, легко ты отделалась! – восхитился её сосед. – Слышала, что он вчера мне сказал? Слышала, и на комплимент это похоже не было, но хорошее настроение соседа явно не испортило. – Раз профессор промолчал, значит, он тобой доволен. Лео ничего не ответила. Она и раньше замечала этого юношу, его жирные, смелые штрихи, то, что он время от времени встаёт и отходит от мольберта, чтобы посмотреть на свою работу издалека. То, как он проводит рукой по тёмным волосам и чарующе улыбается хихикающим девчонкам, а потом и своей соседке. Она в жизни не видела настолько уверенного в себе человека. – Ничего себе, а ты и правда молодец! – воскликнул он, приглядываясь к её рисунку. – Хотел бы я рисовать хоть вполовину так же хорошо, как ты! – Что ж, может, тогда тебе лучше сосредоточиться на своей работе, а не глазеть на мою? – не выдержала Лео. И тут же пожалела, что вообще открыла рот. Неудивительно, что мама считала её странной девочкой со сложным характером. Ну почему у неё не получалось быть дружелюбной, как все? Как ни странно, молодого человека эти слова ни капли не задели. Напротив, он залился громким, задорным смехом, как будто услышал отличную шутку. – Да, пожалуй, ты права! Наверное, тогда старик Джарвис не сравнил бы руки моего детища с сосисками! Я уже знаю, что ты окажешь на меня хорошее влияние. – Он протянул Лео руку, и девушка удивлённо моргнула. – Я Джонатан Роуз, но все зовут меня Джек. А тебя как зовут? Лео, всё ещё красная от стыда за свою грубость, пожала ему руку и пробормотала своё имя. – Лео… Надо же, вот это имя! Сокращённо от «Леонора»? А, ну понятно. Хорошо, Лео. Ты тоже новенькая? Она кивнула. Неужели он тоже первокурсник? А ведёт себя так раскованно, словно уже несколько лет учится в Спенсере. – Видела его? – спросил Джек, показав карандашом на пожилого седоватого джентльмена в углу зала, который увлечённо что-то обсуждал с профессором Джарвисом. В отличие от профессора, который ходил в потёртом твидовом костюме, его собеседник был одет в элегантный костюм, подшитый по фигуре, с шёлковым галстуком в мелкий узор, и начищенные до блеска ботинки. Кроме того, Лео заметила золотой значок на лацкане и дорогие карманные часы на цепочке. – Кто это? – Рэндольф Лайл, – объяснил ей шёпотом Джек. – Один из самых именитых коллекционеров в Лондоне. Мало того, он помогает молодым художникам встать на ноги. Каждый год ищет новые таланты. Лео с любопытством взглянула на мистера Лайла. – Наверное, и сейчас за этим пришёл, – продолжил Джек, но больше не успел ничего сказать: профессор Джарвис повернулся к студентам, и оживлённая болтовня стихла. – Это мистер Рэндольф Лайл, – произнёс он своим обычным резким голосом. – Надеюсь, хотя бы некоторым из вас известно, что он отлично разбирается в изящных искусствах. И сегодня пришёл сообщить вам об одной замечательной возможности. Прошу, мистер Лайл. Пожилой джентльмен отвесил неглубокий поклон: – Благодарю, профессор. Я очень рад, что мне выпал шанс поговорить с вами всеми этим чудесным утром. Для меня честь поддерживать ваше прекрасное заведение. Я глубоко заинтересован в юных талантах и горжусь тем, что помог многим художникам из молодого поколения проложить путь к успеху. Он говорил изящно и вежливо, в отличие от немногословного, язвительного профессора Джарвиса, и напоминал светских гостей, которые приходили к матери Лео.