— Карашо, — ласково ответил охотник, слегка прижимая жену к своему плечу. — Всё ли латно тома? Ихтыма утвердительно качнула головой и, игриво вырвавшись из его объятий, стала снимать седло с Чигирбека. — У нас гости, — коротко добавила женщина и качнула головой в сторону юрты Мухоя. — Тебя жтут, ити. — Хто? — удивлённо вскинул брови Загбой. — Русские. Каварить хотят. В нерешительности постояв — куда идти? — он обогнул чум и пошёл к юрте. У входа в жилище отряхнул руками снег и без предупреждения откинул полог. Все, кто находился внутри юрты, разом приподняли головы в его сторону. Недолго Загбой приглядывался в темноте с улицы, молча осмотрел сидевших. Шесть человек. В центре — Мухой, радостно улыбается и протягивает ему кружку горячего чая. Справа от него сидит Асылзак. Как только эвенк вошёл, последний тут же вскочил, уступая место рядом с отцом. Слева скрестил ноги Абдин, дальний родственник Мухоя, проживающий где-то в устье долины Хабазлака, неподалёку от большого города русских. Остальные трое — русские. Раньше Загбой с ними никогда не встречался, однако, по законам гостеприимства, всем подал руку для приветствия. Наконец-то Загбой умостился рядом с Мухоем, с шумом отхлебнул горячего кипятка, удовлетворённо зафыркал лошадью и с улыбкой обвёл сидевших: — Эко! Карашо, чай, отнако! Живот оса жалит. Душу греет солнцем. Голову опносит тёплым ветром. — Да уж, самое то! Из самой Индии привезли. Самый лучший аромат в мире, — подержал один из русских, сидевший рядом с Загбоем по правую руку. — Индии? — удивился охотник. — Хто такой Индии? Русские переглянулись, заулыбались. Но не подняли следопыта на смех, а тактично объяснили: — Не кто такой, а такая. Страна есть такая, там всегда тепло. Круглый год лето. Снег никогда не падает Диковинные плоды растут, сладкие, вкусные. Большие звери ходят, — русский показал рукой под свод юрты, — вот такой высоты. Слоны называются. У них пять ног, на четырёх ходят, а пятая вместо руки… Смотрит Загбой, затаил дыхание. Вот ведь как хорошо врёт и не краснеет! Пожалуй, стоит обидеться. Посмотрел на Мухоя, тот тоже рот открыл, слушает, но не может разобрать, где правда, а где ложь. Рядом Асылзак притих, глаза выпучил, каждое слово русского ловит, интересно. Не выдержал охотник, закачал головой, перебил говорившего: — Эко! Как склатно сказал, отнако. Но не пывает так. Как так, снег не итёт? Весь год лето не мошет пыть! Да и звери, у которых пять рук, не могут жить. Обманываешь, отнако. Как то жизнь бутет ходи? Не может так пыть. Зачем тогда амикану зимой спать? А сополю шкуру менять? Нет, так не бывай. Качает головой эвенк, думает, что дурит его русский. А тот не спорит, знает, что всё равно сейчас ему правды не доказать. Добавил только к слову: — А знаешь, кто соболя таким именем назвал? — Русские, отнако. Моя знай аскыр слово. Ещё тунгусы гавари дынка[2]. А сополь русский человек говори. — Нет, не правду говоришь. Слово «соболь» пришло к нам из той же Индии. Соболь — полосатый. Это у них, значит, так переводится. Когда-то очень давно купцы через Азию на верблюдах возили товар в Иран. Ну а уж оттуда до Индии рукой подать… Слушает Загбой, а глаза смеются. Вся его жизнь замкнута только в том пространстве, где он ходит и живёт — сибирская тайга. Он просто не может представить, осмыслить в более объёмном и широком масштабе, земной шар или даже континент. Как тот библейский Фома, пока не увидит, не поверит. Видит русский, что что-то объяснять бесполезно. Лучше завязать разговор на нужную ему тему. Замолчал думая, с чего начать, и тут же вспомнил, что за разговором даже не познакомились. Как будто спохватившись, дружелюбно протянул руку: — Меня зовут Николай Иванович. Фамилия — Залихватов. Я начальник геологоразведочной экспедиции. Загбой протянул руку, хотел назвать себя, но Мухой, как пырей, опередил его, прилип к русскому и выдал столько информации, что эвенк невольно поморщился, как будто проглотил горчицу. — Это моя зять, что я каварил. Там, — продолжал расторопный кыргыз, — его шена Ихтыма. Загбой — самый лучий охотник, которого я когда-то знал и вител. Всю тайгу обошёл, везде пыл… — Подожди, — перебил его Залихватов. — Пусть он сам за себя скажет, что его перебивать? Это что, правда, что ты тунгус? — Правда, отнако. Венка мой. — И уже гордо: — Загбой Иванович мой! Как ты. Крёсный Игорка и Филька-чёрт так каварят — Загбой Иванович. — А как ты к нам, сюда попал? — удивлённо вскинул брови собеседник. — Эко! Тавно так пыло. Купец просил пуснина везти, Тима зовут. Ну, я и ходи. Потом, отнако, Тима мой доська спал, женился. А доська назат не хочет хоти. Тут вот сам женился. Ихтыма жену звать. Сын родился. Куда хоти на север? Там нихто не ждёт, весь род чума кушай. Так вот и живу. Мухой — труг. Игорка — крёсный внуська. Ченка, точка, там живи, — махнул рукой на восток. — А Тима… мой не знай, талеко, отнако. Горот, пальшой! Тавно не смотрел его. Отнако много зим прошло. — И с горечью добавил: — Ченка штёт, тоскует. Внуська, Уля, плачет. А Тима всё не хоти. Случилось что? — обратился к русским. — Вы его не знай? Залихватов переглянулся со своими спутниками, с интересом прищурил глаза: — А как фамилия-то у твоего Тимы? — Фамилия? — не понимая, переспросил Загбой. — Зовут как? Здесь в разговор вступил Мухой. Увидев замешательство охотника, как всегда, с живостью доложил: — Фамилия его Набоков. — Набоков?! — удивленно воскликнул Николай Иванович. — Тот самый Набоков? Купец? Так его не Тима зовут, а Дмитрий. Дмитрий Иванович Набоков, золотопромышленник. Так? — Так, отнако, — покачал головой Загбой. — Да, есть такой. В городе живёт, по Ямской улице. Дом у него большой, особняк двухэтажный. Широко развернулся: два магазина, один пушной, шубы-шапки продаёт. Второй — с продуктами, мясо-рыба. Да ещё несколько лавочек мелких. У самого губернатора Нефёдова в почёте. Знаем мы такого. Семья у него, две дочери. Не последний человек среди известных людей, на благотворительные цели тысячи откидывает… Потемнело лицо Загбоя: — Эко! Как доськи? Как семья? Уля ему доська, отнако! Ченка — жена… Каварил, что никого нет польсе… Корот хоти, тела телай. Назат — нет. Тумал, что случилось… Как так? Смотрит охотник на русских, глаза блестят, губы трясутся, пальцы дрожат. Видно, что новость для него — как ливень в засушливое лето. Переосмысливает сказанное и не верит, не понимает, как так можно врать? А может, всё неправда, шутит Николай Иванович? Да нет, лицо серьёзное. Да и товарищи его окаменели, понимают, что в неловкое положение попали. Так что же получается, тогда врал Дмитрий?.. Потянулся Загбой за кисетом, стал набивать трубку. В юрте зависла неопределённая тишина, только дрова в костре потрескивают, да Хындырга, жена Мухоя негромко посудой гремит. Из-под полога заклубился морозный туман, вошла Ихтыма. Посмотрела на Загбоя, счастливая улыбка сменилась тревогой, не может понять, что произошло с мужем. Немного постояла в стороне, тенью проскользнула к хозяйке юрты, о чём-то тихо зашептала ей на ухо. Хындырга зашипела в ответ: молчи, когда разговаривают мужчины, потом сама все поймёшь. — Где этот… корот? — наконец-то нарушил молчание Загбой. — Зачем тебе? — удивленно приподнял брови Залихватов. — Хоти путу, отнако, к Тиме. Путу смотреть глаза. Зачем обманывай? — Ну-у-у… — неопределённо протянул Николай Иванович. — Зачем тебе это? Он, Тима твой, сам приедет. — Не приетет. Много лет пыло, не етет. Хочу сам знать, пашто обманывай меня, Ченку, Улю? Нелься так телай. Загбой не врал, он телай Тиме тобро. Почему люча делает плохо?.. Знать бы, как в горот хоти… Залихватов быстро посмотрел на своих друзей, с живостью заговорил: — В город, Загбой Иванович, я тебя могу проводить. Это не проблема. Вот только… Поговорить с тобой хочу. Эвенк заинтересованно посмотрел на собеседника, выдохнул дым табака и в ожидании предстоящего разговора отложил в сторону трубку. Залихватов покачал головой, подбирая слова, выдержал паузу и начал издалека: — Вопрос вот в чем. Ты, Загбой Иванович, всю жизнь в тайге. Об этом все знают. Вот и Мухой об этом говорит, да и все в округе. Не встречал ли ты нынче в тайге людей? Экспедиция, понимаешь ли, у нас пропала, двадцать пять человек. Ушли ещё в конце мая, обещались быть к сентябрю, но до сих пор не вернулись. Сейчас, как видишь сам, на дворе декабрь… Загбой в волнении приоткрыл рот, что-то вспоминая, прищурил глаза и с живостью спросил: — Как нет? Сопсем нет? Может, плути, или Кингит шутил? Никак пета случилась? — Приходил один раз вестовой. Ещё в июне. Говорил, что всё хорошо. А потом как ветром унесло. Ни слуху ни духу. Хватились мы в конце августа, ещё летом. Отправляли на поиски несколько мужиков, охотников. Но те вернулись ни с чем. В горах снег рано выпал. Перевалы завалило. А теперь вот, видишь сам… — Залихватов угрюмо кивнул на стену юрты, объясняя, что говорит об окружающем мире. — Где сейчас искать? — И настороженно, с искрой надежды посмотрел на следопыта: — Может, ты что-то знаешь, видел след или что-то от кого-то слышал? Эвенк внимательно посмотрел на Николая Ивановича, многозначительно покачал головой и тут же поинтересовался: — Куда слет тянули? Залихватов не понял вопроса, посмотрел на Мухоя. Тот с живостью пояснил: — Куда пошла экспедиция? — А-а-а! — заторопился начальник партии — На восток. На восток пошли! Через Чайджур, на Коштыму, а потом — к Кучуму. — Эко как! Талеко, отнако. Голец Кучум — место худой. Там, тумаю, сам Харги живи. А рядом — голец Часки. Кароший погота нет. Всегда тождь или снег. Там хозяин Мусонин. Русские разочарованно переглянулись между собой: «Ну вот, опять таёжные байки пошли. Ох уж эти охотники, забитые люди, во всякой колодине зверя видят и боятся. Сейчас опять скажет, туда-сюда нельзя ходить. Везде свои предрассудки…» Но Загбой не может читать мысли людей и спокойно продолжает свою речь: — Там, на перевале, стоит чина: кедр сломанный, а на нём вырублен Эскери, злой тух, повелитель смерти. Загбой тута не хоти, знает, что там мёртвая земля. Про это все говорят. Лючи туда хоти, назад нет. Зверь хоти мимо. Птица лети стороной. Четыре зимы назад, — охотник махнул головой в сторону Мухоя, — туда хоти. Зять пропал, Батыр. Мухой просил искать, я пошёл. Толго, отнако, ходил. Чум нашли, Батыра с тругом нет. Пропал сопсем, слета нет. Я ходи на перевал, видел чину. Тальше не хотил. Боялся. Там троп нет. На перевале пусто. И всё, отнако. Мухой говори, там тракон живи. — Какой дракон? — перебил Залихватов и уже к хозяину юрты: — Откуда ты это взял? — Так гавари легенда, — побледнел лицом Мухой. — Мне отец рассказывал. Отцу — тет. Кыргызы тута никогта не хоти. Там пальшой озеро. В нём живёт зверь невитанный. Кто прихотит, всех упивает. — Во как! — одновременно воскликнули русские. — Этого ещё не хватало. Что это за байка такая? — Не пайка то, — лопочет Мухой. — Это правда. Мой род там никогта не пыл. Там турной место. Мошет, и ваши люди… туда ходи — назад нет. — Если не байка, то откуда слух идёт? — Старый лючи гаварят. Легента так гаварит. — Легенда? Про что? — Как хан Кучум за солотом хоти.