Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 8 из 55 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Очень далеко… — Талеко, это как? — не унималась она. — На олене можно тоехать за месяц? Он засмеялся, она сконфуженно засопела носом. — Не знаю, — наконец-то проговорил Сергей. — За месяц-то, наверное, не доедешь. Сейчас люди ездят на поезде. Понимаешь? Через всю тайгу провели железную дорогу, рельсы такие, сплошные, непрерывные, на много-много километров. А по этим рельсам едет машина на колёсах, паровоз называется, и тянет за собой вагоны, домики такие, тоже на колёсах. А в них люди сидят, едут, куда им надо. Мно-о-ого людей, десятки, сотни! И груз разный. — А сколько лошатей тянут этот паровос? — А нисколько. Он сам едет. — Как это сам? — А вот так, на пару. — Как это на пару? — недоверчиво воскликнула Уля и посмотрела на печь, где варилось мясо. — Врёшь, отнако! Как можно на пару ехай? Так мошно только вари. Получайся, что ты в тайга из своего Петерпурка на пару ехай?! — Выходит, что так. Не дослушав его, Уля звонко рассмеялась. Сергей не удерживал её от смеха. Он прекрасно понимал, что это милое дитя тайги ни разу не видевшее железных машин, не только не может представить себе какое-то движение без живой силы, но и вообще не верит в её существование. В настоящий момент что-то объяснить Уле было невозможно. Ей можно только показать. И тогда она поймёт, что в этой жизни кроме мира тайги с озёрами, горами, болотами, наконец, этой глухой заимки-прииска есть ещё другой, разнопёстрый мир. И пусть он пропитан порочностью, корыстью, алчностью, но он существует и, как бы этого ни хотелось, постепенно протягивает свои коварные путы в такие вот девственные уголки земли, охватывает сетями мизгиря непорочные души людей и топит их в хмельном дурмане. А Улю не остановить. Она хохочет, смеётся от души, возможно, вот так впервые в своей жизни. Её детские, наивные восторги передались Сергею. Он стал тоже смеяться вместе с ней. И непонятно, почему возникла эта неукротимая волна расслабления. Может, наступила минута слияния двух душ или сердца нашли один-единственный, нужный, необходимый импульс. А может, просто взволнованные души пробуют прочность связующей нити на зарождающиеся чувства. — А хочешь, мы с тобой поедем на этом самом паровозе? — вдруг спросил он. Она мгновенно умолкла, посмотрела испуганным взглядом. Предложение Сергея произвело шокирующее действие. Казалось, что на какой-то момент девушка лишилась дара речи. Но замешательство длилось совсем недолго. Собравшись с силами, Уля взяла в руки шитьё, опустила голову и серьезно ответила: — Мне незя, отец путет рукаться. — Ой ли, отец. Когда ты его видела в последний раз? За что он будет ругаться? — За то, что пез него поету корот. — А мы вместе с тобой спросим и поедем с ним. — Нет. Незя тебе у него проси. Потому что тебе незя на заимке живи. Вот поправишься и поедешь… Отин. — Почему же у вас с гостями так строго поступают? — Не знаю… Так кавари отец Дмитрий. Так кавари Агафон. — Так что же это получается, что ты должна просидеть в тайге безвылазно всю свою жизнь? — Он даже приподнялся на локтях от возмущения. — Почему всю? Нет, в этом году обещал, что поетем… — Через кого обещал? Ты что, его сама видела? — Нет. Агафон в горот ходи, он кавари… — Говорил!.. — негодованию Сергея не было предела. — И в прошлом году говорил, да? — Та, — тихо подтвердила она, едва сдерживая накатившиеся слёзы. — Неужели ты не понимаешь, что это просто всё обман? Как ты не видишь, что все вы здесь живёте в полной зависимости, на положении рабов? — Пашто так каваришь? — возмутилась Уля, вскочила с чурки, замахала руками. — Это неправта! Отец кароший люча! Какие могут быть рапы? Он об нас запотится, всегта помнит, таёт разные потарки, протукты, отежту, ружья, капканы, ножи… — Ну да, — перебил он девушку, — конечно! А вы ему пушнину добываете, рыбу, мясо. Мать твоя шкуры выделывает, Загбой маралов долбит, панты варит. А ты… Ты ему дочь, и даже не можешь в городе побывать. А впрочем… — тут же смягчился Сергей, — о чём это я говорю? Ты все равно сейчас не поймёшь.. Оба разом умолкли. Он уставился куда-то в потолок, она обиженно надула губки и уткнулась в шкуры. «Ну вот, три часа знакомы и уже поссорились», — с тоской подумал он, но решил переждать, чтобы Уля оттаяла. Прошло немало времени, прежде чем она успокоилась, а руки стали вышивать точный шов. Это послужило толчком для возвращения разговора. Глубоко вздохнув, он улыбнулся, и как можно спокойнее заговорил: — А ты, ты сама хочешь побывать в городе? — Та, — выдержав паузу, тихо ответила Уля.
— Ну, тогда считай, что твое желание уже наполовину выполнено. — Как? Посему? — резко повернувшись в его сторону, засверкала глазами девушка. — Да потому, что это обещаю тебе я, а не твой отец, — улыбнулся он. Уля воодушевлённо вздохнула, ответила улыбкой. Стягивая прочный шов, проворные руки замелькали быстрее. Следы давно минувших дней Загбой снял с тагана кипящий чайник, поставил его на дрова, с кряхтеньем присел на меховой спальник. Недолго порывшись в потке, вытащил осиновую кубышку с заваркой, отсыпал чёрных гранул на ладонь, довольно хмыкнул, бросил заварку в кипяток. Затем, сняв шапку, накрыл чайник сверху — чтобы лучше заварился душистый чай — и, отвалившись к стволу промёрзшей ели, стал слушать тайгу. Всегда, когда разводил гилиун (костёр вне жилья, под открытым небом), то утром вставал рано, с первой палевой синевой, когда заполошные дыргивки (дрозды) в первую очередь предвещали утро. А сейчас на смену им уже подали голоса синички. Вон и Чабой высунул свой нос из-под хвоста, смотрит на хозяина, ждёт, когда тот пойдёт собирать оленей. У пихт ветки посинели, светает, а русские всё спят и спят, как барсуки. Пригрелись в своих спальниках рядом с жаркой нодьей. Не пора ли будить? Зимний день и так короток, едва успеваешь проходить по одному перевалу. Он приподнял голову, затаил дыхание, прислушался. Молчат горы, ничего не говорят, значит, перемены погоды не будет. После этого охотник посмотрел на костёр, задержал взгляд на ровных языках пламени. Сухие кедровые дрова горят чисто, жарко, не колеблясь. Жди мороза. Где-то в распадке, вырвавшись из-под снега, резко порхнул, затрещал крыльями рябчик. Хорошо слышно, воздух чуткий, морозный. Слышно, как сел на дерево, немного осмотрелся, звонко, быстро засвистел. «К хорошему дню, — про себя отметил охотник. — Опять ночь ночевать под елью, крутиться пойманным волком от холода. Может, вечером пораньше остановиться, поставить чум? Или оставить потки здесь, а самому налегке сходить к Кучуму? Здесь недалеко, может, днём какие-то следы попадутся…» Потянулся к чайнику, снял шапку, вдохнул аромат напитка. — Эко! Хорош чай Индии. Не зря лючи гостят (угощают), душа поёт, а сердце быстро кровь по жилам гоняет. Загбой налил в берестяную кружку кипяток, осторожно хлебнул, с шумом зацокал языком. На его удовлетворительные причмокивания зашевелился олений спальник, из-под мехового куржака выглянуло заспанное лицо Залихватова. Начальник экспедиции недолго покрутил головой по сторонам, широко зевнул открытым ртом и посмотрел на эвенка: — Ты что, Загбой, не спишь? Ночь на дворе, а ты звёзды караулишь! — Эко! Какой ночь? Дыргивки кричат, ряпчик свисти, звёзты меркнут, а ты спишь, как лунь! Некарашо, отнако, так говори. Кароший охотник толжен пыть в пути, а вы кости парите. Вставай нато, хоти нато, Кучум ждёт! Николай Иванович посмотрел вокруг ещё раз, протер глаза кулаком, наконец-то проснулся полностью. Выскочив из спальника, резво заплясал около костра, хватил ладонями снег, разом бросил его на лицо. После короткой утренней процедуры довольно закряхтел, протянул руки к костру. Загбой подал ему кружку с чаем, тот, не замедлив поблагодарить, с удовольствием отхлебнул и, довольный, гаркнул зычным голосом: — Мужики, подъём! Солнце треплет вершины гольцов! Пора в путь! Вокруг разом всё зашевелилось, там и тут заволновались заиндевевшие кочки, люди выбирались на холод, сразу же бросались к костру, разогреваясь, подпрыгивали на месте. Пока Залихватов давал подчинённым короткие распоряжения, Загбой успел докурить утреннюю трубочку, окликнул Асылзака. Вместе они встали на лыжи, пошли ловить оленей. Когда они скрылись между деревьев, Мухой, стараясь подчеркнуть своё старшинство среди русских, подал голос, стал распоряжаться, кому и что необходимо делать в настоящий момент. Николай Иванович с усмешкой переглянулся со своими спутниками. Молодые парни, Костя и Миша, понимая значимость момента, не замедлили подшутить над новоявленным командиром. Тайно переглянувшись, они сделали вполне серьезные лица и друг за другом спросили: — Мухой! Трусы одевать? — спросил Костя. — А соль в кашу сыпать? — подтрунил Миша. Хакас, не зная значения слова «трусы» какое то время серьёзно обдумывал вопрос, но, так и не додумавшись, стараясь не упасть лицом в грязь, пояснил, что сегодня трусы одевать не надо, потому что погода хорошая будет. А вот солить кашу надо обязательно. И, увидев, что его все слушаются, довольный сел на свой спальник и стал забивать трубку табаком. Через час небольшая поисковая экспедиция из шести человек уже заканчивала завтрак. Загбой начисто вылизал из своей чашки все гречневые крупинки и, допивая вторую кружку чая, аппетитно хрустел сладкими сухарями. Асылзак с интересом поглядывал в общий котёл, надеясь на ещё одну порцию добавки. Очень уж ему понравилась гречневая каша с олениной, сдобренная сливочным маслом, да и проворная молодость требовала высококалорийной пищи. Мухой важничал, стараясь казаться проницательным, следил, чтобы каши хватило всем и поровну, но не замечал за собой, что уже подчищает третью миску с едой. Костя на правах дежурного по кухне зачерпнул из казана добрую порцию каши, бухнул её в чашку Асылзаку. Мухой недовольно посмотрел на сына, глухо буркнул себе под нос: — Не нато сильно кормить парня, на лыжах плохо хоти путет. Загбой защитил своего помощника: — Пусть кусает. — И многозначительно добавил: — Зивот знает, для чего нузны ноги. Голотного оленя ведут позади каравана. Мухой потупил глаза, русские с уважением посмотрели на эвенка. Залихватов доел свою порцию, взялся за чай и, пользуясь минутной паузой, обратился к проводнику: — Ну что, Загбой Иванович, сегодня как пойдём? Охотник немного помолчал, закурил трубку, ответил: — Отнако нато ходи на запад. Там перевал путет. Под перевалом — чина. Там искать второй след путем. — Какой такой второй след? — переглянулись русские — А что, был первый? — Был, отнако. Утром с Асылзаком хотили оленей ловить, у ручья вител ель потгоревшую, снизу ветки почернели, как от костра. Потгоревшее дерево одно, — показал один палец. — Значит, людей мало спи. Хотел ещё слет искать, но снега много. Мало-мало копал, вот что нашёл. Загбой полез в карман, вытащил небольшую, рваную тряпочку. Бережно положив на ладонь, следопыт поочерёдно поднёс к лицам русских свою находку и значимо покачал головой:
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!