— Маланья Федоровна, — позвала я. Злясь на бабку, я называла ее исконным именем, тем самым подчеркивая, что ее стойкое стремление приврать мне очень даже хорошо известно. Бабка делала вид, что этого не замечает. Не заметила и сейчас. — Я верю, что у вас большое будущее в комедийном жанре, — продолжила я, — но не могли бы вы повторить ваш рассказ в присутствии психиатра? Есть шанс провести остаток дней в компании выдающихся исторических личностей. Наполеон, Александр Македонский… кто вам больше нравится? — Не веришь? — отложив лорнет в сторонку, вздохнула бабка. — Ну и ладно. Есть дураки, которые и в бога не верят. Записку оставила? — Оставила. — Что ж, будем ждать. Может, объявится Андрюшенька. Ступай себе… — она вновь тяжко вздохнула, вспомнив о своей роли умирающей, но я уходить не спешила. — Скажите-ка, Милана Теодоровна, а Витя у вас давно живет? — Витя? — встрепенулась старушка. — Давно. — А поточнее нельзя? — Да, почитай, всю мою жизнь… хотя, он ведь молодой… Значит, чего-то я путаю. — Память у вас тоже с причудами, как дверь в Мишаниной квартире, — съязвила я. — То вы помните, что при царе Горохе было, то не можете ответить на простой вопрос. — А ты не проболтаешься? — перегнувшись ко мне, спросила старушка с очень серьезной миной. — Чтоб мне пропасть, — так же серьезно ответила я. — Сынок он мой, — заявила старуха. — Незаконно прижитой. Его кухарка моя усыновила. Ну, а когда последний муж помер, я, знамо дело, Витюшу к себе взяла. — Врете, — буркнула я. — Век воли не видать, — ответила бабка и щелкнула наманикюренным ногтем по переднему зубу из белейшего фарфора. — Поздравляю, — кивнула я, сообразив, что бабка опять пудрит мне мозги. — Вы вполне можете соперничать с библейской Саррой, она в девяносто родила, а вы во сколько? — Библейской Саррой, — передразнила бабка. — Откуда тебе про нее знать с твоим туманным кругозором. Неужто Библию читала? — Комиксы, — осчастливила я. — Картинки с надписями. И про Сарру, и про муженька ее… и про этого… забыла, как зовут, он козлиную шкуру напялил, чтобы отцовское благословение получить. — И как у тебя только голова не лопнула, — скривилась бабка. — Непосильный интеллектуальный груз. Ступай, ехидна. Ужинать не буду. — Помрете с голодухи, вам же хуже. Я направилась к двери, а бабка ядовито сказала мне вдогонку: — Приглядись к Витюше-то, жених завидный. Половину наследства ему оставлю. Хотя с деньгами он себе получше девицу найдет. Я потопала в кухню, гадая, врет бабка по обыкновению или нет. Поверить заманчиво. Тогда понятно, почему ее Витя мамашей зовет. Но тут другие мысли полезли: если Витька бабкин сын и ему половина наследства отписана, запросто мог решить, что и вторая половина очень даже пригодится. А при таком раскладе Андрюшенька ему нужен как козе баян. Так, может, оттого внучок и пропал? Бабка заподозрила неладное… в этом месте я посоветовала себе не увлекаться. Бабка — актриса, в театре давно не служит, вот и развлекается, затеяв весь этот спектакль. Играет, одним словом. А мы и актеры, и благодарные зрители. Я вяло жевала, сидя за столом напротив Любки. Хоть и поторопилась списать все происходящее на бабкины причуды, но червячок сомнения делал свое черное дело, мешая насладиться кулинарным шедевром подружки. Любка выглядела абсолютно несчастной, что вполне привычно, и была молчалива, что непривычно совсем. Отложила ложку, подперла щеку ладонью и заговорила: — Ленка, я до поры до времени язык за зубами держала, потому что ты вроде Фомы неверующего. Но более молчать не могу. — Чего еще? — насторожилась я. — Девушка, что до нас здесь работала, исчезла. — В каком смысле исчезла? — А нет ее нигде. Ни слуху ни духу. — Откуда тебе знать, кто тут до нас работал? — Давай я тебе все по порядку расскажу, — вздохнула Любка. — Когда я только-только сюда устроилась, бабушка велела мне Витькино пальто из чистки взять, я и пошла. А на квитанции не Витькино имя стояло, и даже не бабушкино, а Кагарлицкой С.В. Я подумала, должно быть, прежняя домработница пальто сдавала, свою фамилию назвала. — Почему бы и нет? Я бы тоже, наверное, свое имя назвала, а не Витькино… хотя не знаю, если пальто его. — Не путай меня, — взмолилась Любка. — Кроме фамилии, там еще были указаны телефоны. Один тот, что в доме, а другой мобильный. — Понятное дело, домработница оставила свой номер, не бабка же в химчистку пойдет. — Так вот, — сурово нахмурилась Любка. — Мне страсть как хотелось поговорить с кем-нибудь, кто здесь раньше работал. Не сразу, а через неделю-другую, когда я поняла: что-то в доме нечисто. Квитанцию я сохранила, наверное, предчувствие сработало. Она и сейчас у меня. Хочешь, покажу? — Ну, покажи, — пожала я плечами, теряясь в догадках, на кой черт мне квитанция на Витькино пальто, да еще полугодичной давности. Любка достала из кармана свернутый лист бумаги и протянула мне. Это был второй экземпляр квитанции, написанный под копирку, фамилия действительно Кагарлицкая, два номера телефона, штамп «Выдано». — Излагай дальше, — предложила я, так и не поняв, чем квитанция Любку растревожила. — Я с почтальоншей поговорила, и она подтвердила, что жила здесь до меня девушка, звали Софья. Вроде она тоже с Украины, но этого почтальонша точно не знала. Проработала Софья недолго, месяц-полтора. В ноябрьскую пенсию была тут, а в декабре ее уж не было. Выходит, исчезла она как раз перед моим приходом. — Почему исчезла? — разозлилась я. — А потому что нет в городе такой девушки. Почтальонша говорила, на вид ей лет двадцать пять. Есть Кагарлицкая Нонна Николаевна и Кагарлицкая Ольга Павловна, Софья Викторовна тоже есть, но она 1937 года рождения и нашей девушкой быть не может. — А ты как все это узнала? — Очень просто. Заглянула в базы данных операторов сотовой связи. И в городскую телефонную книгу. Несмотря на некоторую дурость, интернет-пользователем Любка была продвинутым, в чем я могла не раз убедиться. В общем, сомневаться в ее словах у меня причин не было. — Может, у этой Софьи нет мобильного телефона и домашнего тоже нет? Постой, мобильный ведь в квитанции указан? — нахмурилась я. — Ага. И я по нему позвонила. Но меня скоренько отфутболили, мол, не туда попали. Я позвонила еще раз и вежливо объяснила, что этот номер мне дала Соня Кагарлицкая. А мне ответили, что такой не знают и просили больше не беспокоить. — Ну, ошиблась приемщица, неправильно номер записала. Софья твоя из России уехала, сама говоришь, она из Украины. — Нет, Леночка, не уехала, — покачала головой Любка. — И вовсе она не из Украины. Смотри, что я вчера нашла. Она вновь полезла в карман и протянула мне паспорт. Странички слегка распухли, точно его простирнули, однако все буковки на своих местах, хотя и немного смазанные. Кагарлицкая Софья Витальевна, двадцать пять лет, родилась в селе Кормша, где-то в Мордовии. Страничка с отметками о регистрации пострадала куда больше. Отметок было несколько, но все смазанные, этапы большого пути проследить не удалось. Однако адрес на последнем штампе, хоть и с трудом, я прочитала: улица Танеева, дом пятьдесят три. Временная регистрация закончилась в январе этого года. Я подперла щеку рукой и задумалась. — Адрес проверяла? — спросила я минут через пять, в продолжение которых Любка пожирала меня жадным взором. — Само собой, — кивнула она. — Это общага. Я комендантше звонила. Кагарлицкая у них не проживает. Я причитать принялась, что сестру ищу, мол, приехала к сестре и все такое, податься некуда, сирота. Тетка малость подобрела и сказала: она у них ни дня не жила. А регистрация… — Ясно. Сделали отметочку за скромную мзду. Обычное дело. — Ага. Девушка издалека приехала, вряд ли у нее здесь родня, если пришлось липовую регистрацию делать. И никто ее бедную искать не будет. Был человек, и нету. — Это ты сейчас о чем? — О том, что сгубили девку проклятые упыри, — прошипела Любка, зло косясь в сторону бабкиной комнаты. — Ты опять за свое? — рявкнула я. — Послушай, убогая. Если верить твоей теории о том, что Маланья наша тела меняет как перчатки, то сейчас ей надлежит быть двадцатипятилетней, а она все еще похожа на печеное яблоко. — Может, еще время не пришло, — совершенно серьезно ответила Любка. — А может, бабушке Софья не понравилась, не подошла, то есть по каким-то параметрам. Девушка что-то заподозрила, и они ее того… — Убила бы тебя, — покачала я головой в крайней досаде. — И без тебя охотники найдутся. Ты мне лучше скажи, куда человеку без паспорта деваться? На поезд и то не посадят. — А где ты его нашла? — сообразила спросить я. — За холодильником. Рычит холодильник, как голодный Петрович, потому что стоит криво. Я ножку решила подкрутить, а потом подумала, надо бы в углу прибраться, небось грязи скопилось. И отодвинула холодильник, а он там лежит, к стене прижатый. — Похвальное стремление к чистоте. Софья, наверное, паспорт на холодильник положила и забыла, а он и завалился. — Но это не объясняет главного, — сурово ответила Любка. — Вот скажи, к примеру, что у нас за запертыми дверями таится в той половине дома? — Всякий хлам, надо полагать. У бабки его на три музея хватит. — Ты сегодня смылась, а я у запертых дверей часа два просидела. Там кто-то есть. Точно есть. Вроде вздыхает. Тяжело так… — И кто, по-твоему, вздыхает? — Убиенные души себе покоя не находят, это любой дурак знает. Бабушка и Витька-упырь девицу загубили и дверь заперли, чтоб мы ни о чем не проведали. — Господи, — простонала я. — С кем приходится жить под одной крышей. — Вот-вот, — закивала Любка. — Это я про тебя. Идиотка, не можешь ты всерьез верить во всю эту чушь, — заголосила я, но вовремя спохватилась: как бы старушенцию не потревожить. И некстати вспомнила о Мишане-колоброде. Хорошо, что я Любке ничего рассказать не успела. — Давай дверь откроем и посмотрим, — рассудительно предложила она. — Как откроем? Отмычкой?