Ты, наверное, уже в курсе, дерьмо хлынуло. Позвони. Чмоки. Двадцать или больше пропущенных звонков. Письмо от Элисон, в нем статья и благодарность. Она надеется, что «это все прояснит», и, когда читаю заметку, я понимаю, что имелось в виду. Она сдержала обещание пересказать историю нашей с Джеймсом связи точно и правдиво. На самом деле в этой статье я выгляжу не так уж плохо, во мне меньше от проститутки-убийцы, достойной публичной казни, я больше похожа на девушку, которая просто влюбилась. Несколько моментов заставляют меня дрогнуть: в них Джеймс показан с дурной стороны. «Он заставил меня поверить, что я была всем для него», — подано как мои слова. Наверное, так я и сказала. «И потом он оставил меня ни с чем. Не было никакого полуразрушенного брака, это была ложь». Видимо, Элисон искренне встала на мою сторону, раз решила сделать для моей защиты чуть больше необходимого. Я благодарна ей за то, что нашла единственный честный выход. Но Джеймс… Шесть пропущенных звонков от него. Пугает не количество, а интервалы между ними — меньше секунды, как будто были сделаны в приступе ярости. Это сейчас не очень меня беспокоит. Я боюсь его гнева, но он не огорчает меня. Если наши отношения можно было разрушить, именно это и сделано. Мосты сожжены, он больше никогда со мной не заговорит. Но это как будто меня совершенно не касается, я понимаю, что совесть должна мучить меня, но не чувствую ничего подобного. Кажется, она замолчала в день его приезда во Флоренцию. Экран снова оживает. На нем местный номер, я предполагаю, что это Джеймс пытается прорваться с чужого телефона. Или это Макс. Макс. Возможно ли, что ему все стало известно? Я знаю, что сделала бы на его месте… Я бы поискала свое имя в Сети. До сегодняшнего дня там ничего не нашлось бы. Но этим утром его мог ждать джек-пот. Стыд прорывается наружу, на моих глазах появляются слезы. Я сразу же вытираю их. Почему именно мысли о Максе их вызвали? Я была спокойна, думая о семье и о Джеймсе, и сейчас смогу. Телефон перестает звонить. Я жду, что придет голосовая почта, но этого не происходит. Вдруг мое внимание привлекает звук движущегося по дороге автомобиля. Держась поближе к стене, я всматриваюсь и замечаю машину Вивьен. Оставаясь в тени, жду, когда она проедет. Она едет очень медленно, и, когда приближается, я понимаю почему. Адалина за рулем сильно кашляет. Это слышно через открытое окно. Проехав мимо, автомобиль почти останавливается. Я уже готова покинуть свое укрытие и побежать на помощь, но вдруг замечаю кое-что. На заднем сиденье нет Вивьен, по крайней мере с моей стороны. Я перемещаюсь, чтобы найти угол обзора получше, надеясь, что Адалина занята собой и не заметит меня, но все равно никого не вижу. Даже если бы Вивьен лежала, я рассмотрела бы ее отсюда. Пытаюсь понять, что произошло. Вивьен была не в силах выйти из дома сегодня? Запись к доктору была отменена? В любом случае Адалине стоит самой сходить к врачу, а не возить Вивьен. На минуту я замираю, не зная, что делать дальше. В этот момент меня мог бы увидеть любой, кто посмотрел бы в мою сторону. Наконец машина продолжает движение и скрывается из вида. Я наблюдаю за ней, затем отвожу взгляд и принимаю решение. Я знаю, что должна сделать. * * * Прежде чем покинуть Флоренцию, на железнодорожной станции я покупаю открытку и иду в тратторию, чтобы подписать ее. Это обычная, ничем не примечательная туристическая открытка с изображением Дуомо. Вивьен! Тетя Макса просила вас ее простить. Вы поймете, что она имела в виду. И я прошу прощения, что уехала. Желаю вам всего наилучшего. Люси Я хочу написать что-то еще, но не знаю, что именно и как. Вывожу адрес Барбароссы, наклеиваю марку и бросаю открытку в ближайший почтовый ящик, затем спешу на платформу, чтобы успеть на поезд. Глава тридцать шестая Вивьен, Италия, 1986 год Следующие несколько месяцев прошли как в тумане — бессонные ночи, первые улыбки, взрывы смеха. Уход за малышом оказался тяжелой работой. Адалина предлагала свою помощь, но Вивьен хотела взять львиную долю заботы на себя. Она должна была доказать, что у нее это получается отлично, убедить мужа, что у нее есть способности, талант, особый инстинкт. Она была уверена, что Алфи вырастет в заботе и любви. И каждый раз, когда он плакал или молчал, ел слишком много или слишком мало, она волновалась, что причиняет ему вред. — Вы замечательно справляетесь, синьора, — говорила ей Адалина. Если бы ее муж был настолько же уверенным в ней. Рождение ребенка стало светлым лучом, озарившим мрак их рушащегося брака одной-единственной короткой вспышкой, но потом они вернулись к обычной жизни. В эти дни они постоянно срывались друг на друга, будто соревнуясь. Они словно выясняли, кто из них работает больше, кто больше делает для Алфи, кто трудится более упорно, а кто — недостаточно. Вивьен замечала подобное за другими парами и всегда молилась, чтобы не стать такой же. Я не хочу, чтобы с нами случилось такое, — думала она, но в очередной раз срывалась на крик из-за того, что Джио не подогрел молоко для ребенка или оставил плачущим слишком надолго. Джио тоже был хорош. Он возвращался домой уставший и раздражительный, выплескивая на нее и Алфи свое плохое настроение. Добавляло масла в огонь и то, что Вивьен чувствовала, что он проводит весь день со своей владычицей. Джио как никогда противился всем разговорам на эту тему, и чем меньше он рассказывал, тем больше ей хотелось узнать. Теперь они говорили только об Алфи и все сильнее отдалялись друг от друга. Ее день рождения прошел практически незамеченным. Времена, когда Джио приносил ей завтрак в постель и дарил букеты алых роз, остались в далеком прошлом. В этом году, перед тем как выскочить за дверь, он успел всучить ей открытку и пообещал куда-то сходить, не уточняя, когда и куда. Она не хотела пытать его — он сказал бы, что она придумывает и у них попросту не хватает времени на себя с тех пор, как появился ребенок. Сейчас все крутилось вокруг Алфи. Она была на втором месте. На третьем, если брать в расчет Изабеллу. Хотя это воспоминание и отдалилось, она все еще испытывала потрясение от найденного на чердаке сообщения. Я хочу его. Оно снилось ей. Оно преследовало ее в кошмарах. Воспоминание о нем отрывало от сосредоточенной заботы о ребенке, она вдруг забывала, что делала секунду назад, словно оглушенная воспоминаниями о золовке и ее секретах. Эти мысли кружили в ее голове, словно черные птицы, хлопающие своими широкими крыльями. Адалина настаивала на том, что нужно подождать. — Умоляю, синьора, дайте времени сделать свою работу… — Она была настроена решительно. Ровно до того момента, когда слышала следующее за этим: — Если не ради вашего брака, то хотя бы для малыша. Это меняло все. Алфи менял все. Если Вивьен позволит своей одержимости Изабеллой отобрать ее первые дни с новорожденным сыном, ее преданность и заботу, те секунды, которые она могла потратить на то, чтобы покормить его или успокоить, Изабелла в очередной раз одержит победу. Шли недели, Адалина пыталась пробудить в ней надежду, что Джио оттает, наблюдая за тем, как растет его сын. Со временем его сестра отойдет на второй план. Но этого не происходило. Их отношения становились невыносимыми. Вивьен начала подозревать, что Адалина просто оттягивает время, чтобы ускользнуть, не дав втянуть себя в происходящее. Слишком поздно, — думала Вивьен. — Теперь ты часть этого. Часто ей казалось практически невыносимым не поделиться с Джио своей находкой. Она убрала обрывки билетов в ящик подальше от глаз, но не смогла изгнать из своих мыслей. Я хочу его, я хочу его, я хочу его. Но она знала, что скажет ее муж, с какой легкостью повернет все в пользу сестры. Он возил ее на «Кармен» в знак благодарности, чтобы поддержать. Нацарапанная записка не могла быть о нем — скорее всего, о ком-то из его коллег. Изабелла всегда была сентиментальной — в детстве хранила коробочку с памятными мелочами. Это была еще одна особенность, придававшая ей особое очарование… Вивьен не хотела слышать ни единого слова в защиту Изабеллы. Так у нее появился еще один секрет от Джио. Еще одна ложь, которая наслаивалась на предыдущую, — и так много раз. Это уже было совсем не важно. Он больше не доверяет ей после всех тех ссор. Никакие ее слова — даже поклянись она в их правдивости собственной жизнью, не настроят его против Беллы. * * * Пришла осень, и у Вивьен появилась возможность. Она обдумывала, как это произойдет — необходимое ей открытие, оно не могло не произойти. Как-то вечером, после того как Вивьен искупала Алфи и уложила в кроватку, в Барбароссу вернулся Джио, чтобы сделать шокирующее заявление. Ему нужно было уехать из Тосканы на три недели. — Извини, — оправдывался он, — я знаю, что время неподходящее. Но не поехать не могу. Три недели пролетят быстро, вот увидишь. Я вернусь раньше, чем ты заметишь мое отсутствие. — Изабелла тоже едет? Он покачал головой. Хорошо, — подумала она. — Изабелла будет здесь, со мной. Следующим утром Джио проснулся пораньше, чтобы собрать вещи. Машина должна была забрать его в полдень. Вивьен нарядила Алфи в вельветовые штанишки и маленькую тельняшку, чтобы он попрощался с Джио. Обнимая мужа у двери, она чувствовала зарождающуюся уверенность в том, что все наладится. Без ведома Джио и даже задолго до его возвращения. Когда за ним закрылась дверь, Вивьен повернулась и заметила Изабеллу у подножия лестницы. Золовка возникла словно из ниоткуда, как всегда. Выглядела она безупречно, будто сказочная русалка. Ее глаза скользнули по бесформенному халату Вивьен, который казался даже ужаснее на фоне ее собственного идеального наряда. К черту тебя, — подумала Вивьен. — У меня есть чудесный малыш, которым я могу похвастаться. — Можно его подержать? Изабелла протянула руки. Она не смотрела на Вивьен, задавая этот вопрос. Ее взгляд был прикован к Алфи, который робко и глупо ей улыбался. Если золовка думала, что Вивьен позволит ей коснуться малыша, она глубоко ошибалась. Вивьен видела, как Изабелла смотрела на мальчика. В ее взгляде читался с трудом контролируемый голод. Вивьен защищала малыша с самого рождения, не подпуская к нему Изабеллу. И только когда она принимала душ или спала, Изабелла получала доступ к нему благодаря Джио. Вивьен знала, что Изабелла никогда не осмелится навредить ему, когда Джио рядом. Она заставила мужа пообещать, что тот никогда не оставит ребенка с ней наедине. Сейчас Вивьен испытывала постоянное удовлетворение, понимая, что наконец-то владеет чем-то, чего нет ни у одной другой женщины. Изабелле и не снилась такая крепкая связь с Джио. Она не была его партнером в настолько важном деле. Вивьен прижала сына к себе покрепче, развернулась и ушла. — Похоже, остались только ты и я, Вивьен, — послышался сзади голос Изабеллы, — только ты, я и твой ребенок. * * * Главная сложность была в том, чтобы представить все как собственное решение Изабеллы. Будто здесь больше не осталось места для нее с тех пор, как у Джио и Вивьен появилась собственная семья. Это был ее единственный выход: мир никогда не был к ней доброжелательным, и ей больше не удастся найти счастье ни в одном его уголке. Сердце Джио было бы разбито, но он понял бы, что это всегда было неотвратимо. Изабелле был предначертан именно такой конец. Вивьен выбрала день. Сорок восемь часов должно пройти после отъезда Джио. За это время муж удалится на безопасное расстояние, но когти Изабеллы еще не успеют впиться в ее спину. — Можно я возьму его? — спрашивала, стоя у двери, Изабелла, сверкая черными глазами. — Давай я подержу, — предлагала она, когда Вивьен пыталась надеть пальто одной рукой. Вивьен замечала, как освещалось лицо Изабеллы при виде Алфи. Ты можешь жаждать моего мужа, — думала она, — но к моему сыну ты никогда близко не подойдешь. Будь Джио рядом, он бы сказал ей проявить великодушие и позволить Изабелле почувствовать себя заботливой тетушкой. Именно эту роль она играла при нем. Но Вивьен знала, кто она на самом деле. Время действовать пришло. Она не раз взывала к собственной совести, искала в себе хотя бы толику сочувствия к Изабелле, но не находила. Каждый раз, проходя мимо висящего в холле портрета, на котором Изабелла была изображена королевой этого замка, она ощущала новую волну ненависти и негодования. Промедли она еще немного, и золовка разрушит их брак с Джио навсегда. Она не могла этого допустить. Укладывая малыша в колыбель, она поцеловала его мягкие волосы, вдохнула их аромат. Вивьен была решительно настроена дать ему все, чего не было у нее самой, поэтому не могла поступить по-другому. Она проснулась на рассвете. Чудесным образом Алфи еще спал, так что Вивьен запахнула халат и спустилась вниз. В доме было тихо. Первые солнечные лучи разливались по полу молочным сиянием. С лестничной площадки она взглянула на портреты. Они посмотрели на нее в ответ: Джио с осуждением, Изабелла с ненавистью, и сама она, появившаяся здесь в последнюю очередь, как случайная деталь, — с растерянностью. В сумерках они казались то реальными, то фантастическими, то мертвецами, глядящими из пустоты, то живыми и близкими. Она спокойно занялась приготовлением настойки. Адалина намекнула, какое количество ингредиентов даст нужный результат, но совесть не позволила горничной самой выполнить работу. — Мой племянник, — говорила она, — если нас поймают… Простите, синьора, я не могу. Здесь вам надо самой.