Артемида устремляет на него внезапно посуровевший взгляд, запускает руку в свои пышные кудри и извлекает оттуда Книгу. – Потому что здесь так написано. И на этом воспоминание обрывается. Nota bene: «Обуздывай свою силу». Кто произнес эти слова, и что они означают? Поезд Офелия разглядывала древний мир с высоты облаков. Ей ужасно хотелось спуститься, нырнуть в лабиринт городов, смешаться с прежним человечеством и раскрыть тайны прошлого, но все это было, увы, невозможно. Внезапно под ее ногами развернулся ковер, и Офелия очутилась в своей детской, на Аниме. Она стояла перед зеркалом, глядя на собственное отражение – совсем юная, в ночной рубашке; кудрявые волосы еще не успели потемнеть, а ясные глаза пока не нуждались в очках. Что она тут делала, в такой поздний час? Ах, да… Ее что-то выгнало из постели. Оно находилось там, в зеркале, как раз позади ее отражения. И оно хотело о чем-то ее спросить… – Я спрашиваю, который теперь час? Офелия вздрогнула и проснулась. Тетушка Розелина, сидевшая рядом, в вагоне-будуаре поезда, нетерпеливо ждала ответа. – Ой, прости, ты, кажется, спала? – Да нет, только слегка вздремнула, – пробормотала Офелия. Слегка вздремнула… однако это не помешало ей увидеть все тот же сон. Он стал для нее наваждением: комната, зеркало, отражение… Девушка не могла понять, что это значит. Она вытащила за цепочку часы, лежавшие в кармане пальто, и неловким движением открыла крышку. На главном циферблате было четыре крошечных окошка: в одном – часы и минуты, во втором – дата, а назначение двух остальных для Офелии так и осталось тайной. Часы Торна. «Мой вам совет на будущее: если когда-нибудь усомнитесь во мне, прочтите их». Поистине, у этого человека была оригинальная манера завоевывать доверие! – Скоро полночь, – сообщила Офелия, нацепив на нос очки. – Ох уж эти поезда! – сердито откликнулась тетушка Розелина. – В них от скуки рехнуться можно. Подай мне еще один журнал, да выбери самый затрепанный, – по крайней мере, я хоть не засну. Офелия разыскала в кипе старых номеров «Модного журнала для дам» наиболее мятый и рваный из всех. Некоторые путешествуют, листая журналы; тетушка Розелина, большая мастерица по реставрации бумаги, развлекалась тем, что возвращала им свежий первозданный вид. «Септентрион-Экспресс»[10] нырял из туннеля в туннель; в перерывах между ними, по обе стороны путей, высились глухие неприступные стены. С момента спешного отъезда из Небограда на прошлой неделе Офелия только и видела, что эти стены. Сперва дирижабль доставил путешественников в маленький шахтерский городок, окруженный заводами, а на следующее утро, едва рассвело, они сели в поезд, идущий к Опаловому побережью – курорту, расположенному на юге ковчега. И за все это время Офелии ни разу не встретился природный пейзаж. Железнодорожные пути Полюса были настоящими крепостями, защищавшими пассажиров от диких зверей. Офелия перевела взгляд на часы, и ее сердце заколотилось быстрее секундной стрелки. Согласно телеграмме, присланной Торном в их последний отель, все ее родные – двадцать один человек – прибыли сегодня дирижаблем на Полюс, после чего должны были сесть в поезд, также идущий к Опаловому побережью. Если этот поезд прибыл вовремя, значит, они уже там, на месте. – Ты все-таки решила ничего не говорить матери? – поинтересовалась тетушка Розелина, словно прочитала мысли племянницы. – Я не собираюсь лгать, но и не считаю нужным посвящать ее в подробности. Старушка провела длинными тонкими пальцами по смятой странице. Даже утюг не смог бы разгладить ее так идеально, как эти волшебные руки. – Мы им ничего не писали о подробностях, поскольку здешняя почта ненадежна, – напомнила она. – Я, конечно, буду молчать, как колокол без языка, раз уж тебе так угодно. И все-таки ты, моя дорогая, должна при первом же удобном случае откровенно поговорить с матерью. Конечно, очень похвально, что Торн удалил тебя от Двора до самого дня свадьбы, но это не решает главной проблемы. – (И тетушка Розелина покосилась на Офелию, которая нервно покусывала швы своей перчатки.) – А она заключается в том, что ты приглянулась Фаруку. Офелия вздрогнула всем телом. – Нет, это не так, я просто напоминаю ему кого-то другого. Как будто он ищет его, глядя на меня или на Книгу. Каждый раз, когда девушка думала о своей стычке с Фаруком, ее одолевали самые противоречивые чувства. Какой-то внутренний голос – скорее всего, инстинкт самосохранения – остерегал ее: держись как можно дальше от Книги! Какова бы ни была истина, которую Фарук надеялся отыскать на ее страницах, Офелия чувствовала, что прикосновение к этой истине может стать смертельно опасным. Но другой ее голос – голос профессионала, фанатично преданного своему делу, – нашептывал: ты никогда себе не простишь, если упустишь такое чтение, самое захватывающее в твоей карьере! – И добро бы только история с Книгой, – ворчала тетушка Розелина. – Так нет же, теперь вдобавок похищения придворных под носом у жандармов! Я тебе прямо скажу: то, что творится на этом ковчеге, мне очень и очень не нравится! Офелия внезапно прониклась интересом к искрам из паровозной трубы, пролетавшим мимо окна. Ей нужно было собраться с мыслями. Вполне вероятно, что между исчезновением шеф-редактора «Nibelungen» и загадочными письмами, обнаруженными в его вещах, не существовало никакой связи… Девушка так и не осмелилась рассказать кому-нибудь о том, что и она получала похожие письма. И хотя до сих пор с ней ничего не случилось, угрозы не давали ей покоя. – Мама с папой и все остальные уедут через месяц, – подумав, сказала она. – И я не намерена портить им поездку, пугая всякими ужасами. Если все пройдет благополучно, они не увидят ни Двор, ни монсеньора Фарука. Чем меньше народу будет замешано во все эти истории, тем лучше. – Ну а я? Ты и со мной будешь играть в прятки, когда я перестану быть частью твоей жизни? Офелия изумленно взглянула на желтый сухой профиль, склоненный над рваной страницей модного журнала. – Тетя… я не хотела… – Ладно, ладно, это я виновата, извини, – прошептала тетушка Розелина. – Через месяц ты станешь замужней женщиной, и моя миссия дуэньи закончится. После всего, что я пережила здесь, вместе с тобой, моя реставрационная мастерская… гм… покажется мне скучноватой. В глазах Офелии тетушка Розелина всегда была надежной и несгибаемой, как несущая балка дома. И у нее сжалось сердце, когда она поняла, что старушка, сидящая напротив, тоже может быть слабой и уязвимой. Девушке очень хотелось найти добрые слова, чтобы утешить тетушку Розелину и вернуть всегдашнюю ее уверенность, но она ничего не могла придумать. Вот так всегда: чем тяжелее у нее на сердце, тем безнадежней пустота в голове. Тетушка Розелина оторвалась наконец от журнала, и ее взгляд обратился в глубь вагона-будуара: – А кто позаботится о ней? Офелия в свою очередь посмотрела на Беренильду, томно раскинувшуюся на подушках; рядом, как мрачная надзирательница, сидела Валькирия. Когда Торн решил отослать невесту на другой конец Полюса, его тетка тотчас взяла дело в свои руки. Она сама выбрала место пребывания, организовала сборы и на месяц забронировала целый отель для родных Офелии. Однако со дня отъезда из Небограда Беренильда пребывала в странной тоске, и чем дальше они ехали, тем больше она грустила. Уж не разлука ли с монсеньором Фаруком делала ее такой несчастной? – Ненормальный племянник, погибший муж и весьма своеобразный возлюбленный, – вздохнула тетушка Розелина. – Обещай мне, что заберешь у нее сигареты и вино, когда меня здесь не будет. Офелия кивнула. Она уже давно отметила, что тетушка Розелина и Беренильда сблизились, но за последнее время полностью убедилась, что этих двух вдов, вопреки всем их разногласиям, связывает искренняя дружба. – Пойду прогуляюсь, разомну ноги, – сказала Офелия, встав с места. – Только не уходи далеко, мы скоро прибываем. Вип-вагоны тщательно охранялись: Офелии пришлось четырежды предъявлять билет бдительным контролерам, прежде чем она прошла в конец поезда. В отличие от вагонов первого класса, где каждая мигавшая лампочка тут же заменялась новой, здесь не было никакого освещения. Зато в вагонах второго и третьего класса, пропитанных запахами пота и табачного дыма, стоял веселый гомон. Мастеровые и сборщицы урожая, возвращавшиеся с работы, оживленно болтали. Эти бесправные простолюдины не были связаны кровными узами с Духом Семьи и, следовательно, не обладали никакими волшебными свойствами высших кланов. Они разительно отличались от придворных, и Офелии даже не верилось, что они обитают на том же ковчеге. В Небограде, где все состояли в близком или дальнем родстве, аристократы – бледные и светловолосые – походили друг на друга как две капли воды. А здесь была представлена вся гамма красок, от светлых платиновых волос до темно-каштановых, от розовой кожи до медно-красной, от больших голубых глаз до узких черных… Лица, измазанные угольной пылью, цементной крошкой или машинным маслом, указывали на ремесло шахтера, строителя или заводского механика. И все эти разноликие люди разговаривали, спорили, пели. Но Офелия плохо понимала их простонародный говор с резким акцентом. Она с трудом пробралась сквозь это сборище и наконец вышла на открытую площадку хвостового вагона, где увидела массивную фигуру Ренара. Ветер взметнул подол и растрепал волосы Офелии. – Мадемуазель простынет! – крикнул Ренар, стараясь перекрыть вой ветра, когда увидел ее, ухватившуюся за поручень. – Мне нужны ваши советы, Ренар. – Да? А по какому поводу? Офелия ответила не сразу. Она задумчиво смотрела на рельсы, неустанно выбегавшие из-под колес поезда, между гигантскими серыми стенами. Несмотря на поздний час, было еще светло, но этот свет не имел ничего общего с тропическим сиянием Парадиза – он походил на вечные тусклые сумерки, нечто среднее между днем и ночью. – Я вся издергалась, – промолвила она наконец. – Я не расслышал, мадемуазель! – воскликнул Ренар. – Я сильно нервничаю, – повторила Офелия, напрягая голос. – Мне никак не удается полюбить эту новую жизнь. И вот теперь я скоро увижу мать, отца, брата и сестренок… и боюсь, что не сумею притвориться счастливой перед ними. – Балда! Офелия изумленно подняла брови; она не сразу поняла, что это слово обращено не к ней. Ренар ухватил двумя пальцами полосатый пушистый шарик, пытавшийся выбраться из-под его дорожной фуражки. Это был озорной котенок; он так привык шнырять по их покоям в Гинекее, что у Ренара не хватило духу бросить его там, несмотря на приказ Беренильды. Ренар водворил Балду обратно, на свою рыжую гриву, и натянул сверху фуражку. – Он такой дурачок, что, того гляди, выпадет на рельсы. Знаешь, малыш, честно говоря, мне и самому как-то не по себе! – прокричал Ренар, наклонившись к Офелии. – Я выходил из Лунного Света только на короткую побывку, какую позволяли голубые часики, и впервые очутился от Небограда так далеко. Тут даже дышится по-другому… Ой… кажись, я опять назвал вас «малышом»! – И прекрасно, мне так больше нравится, – заверила его Офелия. – Виноват, мадемуазель, это все из-за Мима, я привык… Пронзительный свисток локомотива заглушил голос Ренара. Состав нырнул в очередной гулкий туннель. – Поговорите с родителями откровенно! – надрывался Ренар, пытаясь перекричать грохот поезда. – Ужимки и притворство оставьте для Двора! Если у вас тяжело на сердце, так им прямо и скажите! Офелия раздумывала над этим советом, как вдруг потеряла равновесие. Если бы Ренар не успел подхватить ее в темноте туннеля, она свалилась бы на рельсы. – Что это было? – испуганно спросила девушка. – Поезд как будто накренился? – Он поднимается, – ответил Ренар. – Склон очень уж крутой, держитесь покрепче. Офелия обеими руками вцепилась в поручень. Подъем в кромешной тьме показался ей нескончаемым… Но внезапно рельсы вернулись в горизонтальное положение, туннель кончился, и поезд вынырнул из мрака на ослепительный свет. – Вот это да! – выдохнул Ренар.