– Останьтесь хотя бы на обед, – предложила она. – Считайте это требованием дипломатического этикета, если вам так надо успокоить свою профессиональную совесть. Губы Торна снова свела судорога, природу которой Офелия не могла себе объяснить. Когда он наконец вынул руку из кармана, в ней оказались не часы, а связка ключей. – Ну, раз уж речь идет о требованиях этикета, – чопорно сказал он, – полагаю, что могу воспользоваться универсальным ключом интендантства. На таможенном посту, при въезде в Асгард, есть Роза Ветров. Сходите за вашим братом. Довольная Офелия кивнула. – Обещаю вам, что это будет не так страшно, как вы думаете. Головокружение Осторожно отпивая воду из стакана, Офелия думала о том, что ей не следовало бы так легко давать обещания. Семейные трапезы обычно проходили очень оживленно. В прямом смысле: солонки летали от одной тарелки к другой, пробки в графинах дребезжали от нетерпения, а ложки устраивали настоящие дуэли, когда на блюде кончался десерт. И если вначале служащие отеля были шокированы тем, что вытворяют жители Анимы с вещами, то теперь их это не удивляло. Они даже прониклись симпатией к клиентам, способным мгновенно починить сломанный дверной замок или свихнувшиеся часы с маятником. Сегодня, однако, и сами обедающие, и кухонная утварь вели себя поразительно чинно, и Офелии показалось, что, если не считать далекого ворчания моря, она слышит только звенящее гудение комаров, облепивших окна в столовой. Офелия опасливо поглядывала на силуэт матери в красном платье, просвечивающий сквозь хрустальный графин. Ее молчание не обещало ничего хорошего, примерно как кастрюля, забытая на огне… Младшие сестры Офелии стали подталкивать друг друга локтями, когда одна из них уставилась на Торна и до неприличия долго таращила на него глаза. Крестный, напротив, смотрел на гостя, нимало не смущаясь, непрерывно отщипывая кусочки от ломтя хлеба, как будто это было тело, которое он метафорически расчленял. Кузены, дядья и тетки обменивались многозначительными взглядами, чинно жуя рагу. Докладчица скромно держалась в тени своей шляпы-абажура, зато ее металлический журавль, как флюгер, все время поворачивался в сторону Торна. Офелия перевела глаза на жениха, который сидел в конце стола. Впрочем, сидел – не то слово: он согнулся в три погибели – вот так будет точнее. Стул оказался слишком низок для его роста, и он прилагал неимоверные усилия, чтобы справиться со столовыми приборами и не попасть локтем в глаз ближайшему соседу по столу. Каждый кусок он жевал с нескрываемым отвращением, как будто ему был противен сам процесс еды. Через равные промежутки времени он вынимал из кармана кителя носовой платок, промокал им уголки рта, протирал ручки вилки и ножа, размещал их строго симметрично с точностью до миллиметра по бокам тарелки, тщательно складывал платок и возвращал его на место. Ему ни разу не пришло в голову воспользоваться салфеткой отеля. Офелия вздохнула. У Торна было свое собственное представление о том, как нравиться людям. После того как он заставил себя ждать столько времени, ему надлежало бы принести извинения будущей семье, сказать хотя бы несколько любезных слов. Следовало очень хорошо его знать, чтобы понять: то, что он сидит здесь, за этим столом, – лучшее доказательство уважения, на которое он только способен. – В цирке было интересно, – пробормотала Офелия, обернувшись к Гектору. – Ты показывал свои фотографии? Младший брат приподнял брови и ответил с полным ртом: – А жачем мне их покаживать? Они же не получились иж-жа помех. И разговор увял. Офелия с сожалением посмотрела на два соседних пустых стула. Беренильда все еще ухаживала за матерью, а тетушка Розелина поехала в санаторий, чтобы привезти ей чистое белье. Они единственные могли помочь Торну предстать в более благоприятном для него свете или хотя бы создать непринужденную атмосферу. – Девять и четыре. По обеим сторонам стола все медленно и дружно, с застывшими вилками в руках, повернули головы к говорившему. Это, ко всеобщему удивлению, прозвучал посреди тишины замогильный голос Торна. – Вы не могли бы повторить, господин Торн? – Девять, – повторил он, не поднимая лица от тарелки. – Это число наших фамильных поместий. В основном замки, и почти все они великолепны. Три возведены в Небограде, и один из них я предназначаю вашей дочери в качестве свадебного подарка. – (Тут Торн поднял свои полуприкрытые глаза, похожие на две серебряные щели, но посмотрел он только на мать Офелии.) – Я предлагаю вам посетить наши владения. И если вы найдете там что-нибудь, что вам хотелось бы увезти на Аниму, – добавил он равнодушно, – прошу вас, не стесняйтесь. Офелия так широко раскрыла глаза, что очки чуть не свалились у нее с носа. Почему из всех возможных тем для разговора Торн выбрал именно такую? Эффект, который эти слова произвели на родных Офелии, не заставил себя ждать. Одни с отвращением отодвинули от себя тарелки, другие бросили свои салфетки, крестный раскрошил остатки хлеба, а самые юные, поняв, что объявлена война, начали строить Торну ужасные рожи. Только Агата, державшая на руках ребенка, взволнованно затрепетала при слове «замок». Тем не менее никто не осмеливался заговорить. Все лица повернулись теперь к родителям Офелии – только они имели на это право. Отец побледнел и съежился на стуле, а мать, наоборот, напыжилась и побагровела. – Господин Торн, – казалось, у нее заныли зубы от одного звука его имени, – если я правильно поняла, вы сейчас пытаетесь купить наше прощение? – Да. Торн обвел всех присутствующих ледяным взглядом, от которого одни поморщились, а другие нахмурились. Он всячески избегал смотреть на Офелию, и все же она старалась привлечь его внимание в немой мольбе остановиться. – Я никогда не буду идеальным зятем, – продолжал он спокойно, словно констатируя общеизвестный факт, – и не рассчитываю на свое обаяние, чтобы убедить вас в обратном. Мои владения – все, чем я могу похвастаться перед вами. – И это все? – прорычал крестный, и его лицо налилось кровью. – Все, что ты можешь нам сказать? Похоже, ты нарочно ищешь ссоры с нами! – Послушайте меня, – прервала его Офелия. – Я хотела бы… – Нет, – перебил Торн, твердо выдержав взгляд крестного, который смотрел на него с другого конца стола. – Я еще не все сказал. «Девять» был мой первый аргумент, чтобы расположить вас к себе. «Четыре» – второй. – «Четыре» чего, господин Торн? Офелия пристально посмотрела на отца: неужели он обрел наконец собственный голос? Заговорил он, как всегда, неуверенно, но при этом встал и, опершись руками на столешницу, впился глазами в Торна. Его необычайная серьезность заставляла забыть про облысевший череп и бесцветную физиономию. – Четыре дня, – ответил Торн, набрасываясь со своим ножом на новый кусок пирога. – Через четыре дня будет наша свадьба. И сейчас неважно, насколько мое поведение по отношению к вашей дочери вас шокирует или вам не нравится; я прошу вас в это не вмешиваться. – Торн, может быть, не надо… И снова Офелии не удалось окончить фразу. Ее мать, как вскипевший суп в кастрюле, вскочила со стула, взметнув свои оборки и драгоценности. – Я участвую в жизни моих детей так, как могу! Увы, я не в силах воспротивиться вашему браку, – призналась она, бросив взгляд на Докладчицу, чей журавль-флюгер снова начал вращаться. – Вы абсолютно бессердечны, месье, говорю вам прямо в лицо. – Через четыре дня, – повторил Торн, не повышая голоса. – После свадьбы вы сможете приглашать свою дочь навещать вас на Аниме когда угодно и на сколько угодно. При этих словах мать обрела прежний цвет лица, отец снова сел, а дядья и тетки изумленно переглянулись. Офелия не верила своим ушам. – Мне кажется, – начала она, решив проявить терпение, – что я могу хотя бы… – Вы даете мне слово? – перебила ее мать. – Я смогу приглашать дочь домой так часто, как захочу? Терпение Офелии лопнуло. Что за невыносимая манера – говорить о ней так, словно ее здесь нет! Она десятки раз выступала перед публикой в Оптическом театре, но не могла заставить собственную семью слушать себя! Девушка набрала в грудь воздуха, чтобы наконец высказаться, невзирая на заложенный нос, но твердый ответ Торна пресек ее порыв. – Я вам это обещаю. – И никогда не будете мне препятствовать? Мать Офелии отчеканивала каждое слово, стуча указательным пальцем по скатерти. Испуганная перечница поспешила убраться подальше, отпрыгнув в сторону. – Нет, – сказал Торн, – препятствовать не буду. Его взгляд, острый как бритва, прошелся по присутствующим и остановился на очках Офелии. Заскрипели стулья: родители, бабушки, брат, сестры, дядья, тетки и кузены заерзали, поворачиваясь к ней по очереди. – Если вас еще интересует мое мнение, – сердито заявила Офелия, – то я думаю… Но на сей раз ее перебила Докладчица: – Вы слишком сговорчивы, господин Торн. Она говорила, держа в руке чашку с чаем и снисходительно улыбаясь, а металлический журавль на ее шляпе согласно кивал клювом. – То, что вы хотите нас успокоить, делает вам честь, – продолжала она. – Но вы не должны давать такие обещания. Место нашей маленькой Офелии здесь, рядом с вами. Если вы предоставите ей такую свободу, она никогда не воспримет серьезно свой супружеский долг и превратит в посмешище этот дипломатический брак. Торн презрительно фыркнул. Его взгляд медленно перешел от Офелии к ее матери, не задерживаясь на Докладчице, которая наставила на него свой флюгер. – Подвожу итоги, – заключил он, сплетя длинные пальцы. – Я дарю вам самое выгодное из того, чем владею, – мое имущество, и освобождаю от наименее полезного – от собственного общества. В свою очередь я требую, чтобы в течение этих четырех дней вы не вмешивались в мои дела. Докладчица перестала улыбаться, оскорбленная тем, что на нее не обращают внимания. У матери напряглось лицо: сморщив веки, нахмурив брови и сжав губы, она так сосредоточенно искала подвох в словах Торна, что булавки в ее высоченном шиньоне задвигались в такт ее мыслям. Но наконец лицо расслабилось, и на губах заиграла торжествующая улыбка. – Я бы с удовольствием вернулась к десерту. Положить вам еще пирога, господин Торн? В кабине фуникулера Офелия молча смотрела на Торна через потемневшие стекла очков. Кое-как усевшись на скамейке напротив и пристроив портфель на коленях, он тоже молчал. Сидевшая рядом с сестрой Агата предпринимала попытки завязать разговор: – Девять замков, это не-ве-ро-ят-но! А на Аниме вообще нет замков, правда, сестренка? Только уродливые домишки, в лучшем случае – аб-со-лют-но безликие! Ой! Наша кабина что-то сильно скрипит, вам не кажется? Мне так не терпится увидеть что-нибудь гран-ди-оз-ное, месье Торн! Я обошла Опаловое побережье вдоль и поперек: ничего, кроме серого моря, зловещих скал да заводов, и все такое мра-а-ачное… Чертова люлька; нас не слишком сильно качает? Дело в том, что я не понимаю, почему ваша тетя заставляет нас безвылазно сидеть в этой глуши, месье Торн. Мне ужасно хотелось бы встретить настоящих светских дам – например, таких, как сестры посла: красивых, изящных, у-тон-чен-ных! Правда, они какие-то странные. Я сегодня встретила их на гулянье и подумала: не злоупотребляют ли дамы местными водами – вид у них был со-вер-шен-но потерянный. Ах, наконец-то мы на месте! Болтовня Агаты сопровождала Торна и Офелию во время всего подъема и звучала потом в кирпичных коридорах вокзала. Агата замолчала на полуслове лишь тогда, когда Торн, вместо того чтобы спуститься на перрон, направился к какой-то непонятной двери в крепостной стене. – Куда мы идем? – пролепетала Агата, придерживая шляпу с пером. – Разве месье Торн не уезжает на поезде? Он же не пойдет пешком? – У него есть особое помещение, но не на вокзале, а прямо здесь, – ответила Офелия. – Мы только что вернулись через него из цирка. – Помещение… в стене? Я не понимаю… – Как интендант, Торн владеет особыми ключами. Они открывают доступ к Розе Ветров, а Роза Ветров… как бы тебе объяснить… в общем, она позволяет путешествовать кратчайшим путем. Но хоть он и кратчайший, легко ошибиться, когда ищешь нужную дверь в этом лабиринте.