Он с явным облегчением пригладил свои усы, как будто Торн уверил его, что ему уже не надо бояться за собственную жизнь. – Но почему похититель не сомневался, что с часов будет снято кольцо? – спросила Офелия. – Просто подарить часы – мало. Надо знать наверняка, что их используют как надо. – А вот здесь промаха быть не может, – уверил ее барон Мельхиор, похлопывая по карману редингота, набитого песочными часами. – Если при Дворе какая-то вещь входит в моду, уверяю вас: все придворные начинают пользоваться ею, не зная меры. Да я первый… Управляющий продолжал листать отчет, сравнивая его с другими. Он уже не улыбался. Продрогнув до костей, Офелия завернулась в шарф до самого носа и тоже стала подводить итоги, что же им удалось выяснить. Если не брать во внимание особую ситуацию с Арчибальдом, все остальные пропавшие до исчезновения испытывали тревогу и, следовательно, особенно нуждались в порции удовольствий. Разве каждый из них не просил убежища в Лунном Свете, опасаясь за свою жизнь? Все они получили письма с угрозами. Автор писем вполне мог пользоваться их состоянием, чтобы оказывать давление на своих жертв: чем больше они боялись, тем сильнее был соблазн потянуть за кольцо голубых часов и забыться в эйфории. Преступник оказался ловким манипулятором. – И все-таки, – громко сказала Офелия, – я не могу представить себе шеф-редактора «Nibelungen», балующегося этими часами. Он всегда выступал против них и убеждал своих читателей никогда к ним не прибегать. – Ох уж мой противоречивый кузен! – вздохнул барон Мельхиор с горькой улыбкой. – Будь вы с ним близко знакомы, вы бы знали, что он страстный любитель часов. Самые отчаянные противники соблазнов порой являются величайшими их приверженцами. – Но Арчибальд не должен был стать четвертой жертвой, – напомнила Офелия. – Когда я прочитала кольцо, то увидела, что он воспользовался чьими-то чужими часами. «А может, они предназначались мне?» – вдруг мелькнуло у нее в голове, и она замерла, пораженная своей догадкой. После минутного колебания барон Мельхиор испустил такой тяжелый вздох, что его тело слегка опало, как сдутый воздушный шар. – Увы, это были мои часы. – Ваши? – удивилась Офелия. Даже брови Торна поползли вверх. – Мои, – подтвердил барон. – Я непостижимым образом потерял их во время последнего посещения Лунного Света. Должно быть, господин посол улучил минуту, когда я отвлекся, и порылся у меня в кармане. – Возможно, он спас вам жизнь, – заметила Офелия. – Но почему хотели похитить именно вас? Начальник полиции, шеф-редактор «Nibelungen» и граф Харольд отличались, скажем так… крайне реакционными политическими взглядами. На лице барона появилась такая слабая улыбка, что его усы даже не дрогнули. – Вы пытаетесь меня успокоить, мадемуазель Главная семейная чтица, но вы ошибаетесь, полагая, что я святой. Тут Офелия вспомнила, с каким испугом он оборачивался назад, словно боясь собственной тени. Он и сейчас не выглядел спокойным. – Вы получали письма с угрозами? Барон отвел глаза, и Офелия вдруг остро ощутила его одиночество. Такое же, как у Торна. – Простите меня, мадемуазель Главная семейная чтица. При всем уважении к вам, я не могу ответить на ваш вопрос. Для Офелии это было равно признанию. Она хотела спросить иначе, но Торн так посмотрел на нее, что стало ясно: лучше не настаивать. Шарф Офелии бился, как хвост рассерженного кота. Что за секреты все скрывали за семью печатями? Разве не проще было бы довериться друг другу? – Господин барон, прошу вас, будьте осторожны, – сказала Офелия, не обращая внимания на недовольную гримасу Торна. – Мне кажется, вам грозит опасность. Барон перевел взгляд на Офелию; его усы смущенно дрогнули. С присущей ему элегантностью он оперся руками, унизанными кольцами, на свою трость и склонился к Офелии всем телом, круглым, как луна. – Опасность – часть нашей жизни! – торжественно изрек он. – Я борюсь за лучшее будущее и думаю, что вы тоже; каждый из нас это делает по-своему и в меру своих сил. Я не уйду с должности, так же, как и вы не уйдете со своей. Мы должны нести свою ношу до конца, разве я не прав? Офелия молча смотрела на него в неверном свете лампы и не могла не признать, что он великолепен. – Простите мою настойчивость, – возразила она мягко, – но если вас шантажируют, было бы лучше сказать нам об этом. Я тоже получила… – Хватит, – перебил ее Торн угрожающим тоном. – Если господин министр захочет сделать заявление, он обратится в интендантство. Уязвленная Офелия замолчала, и барону Мельхиору, видимо, тоже стало неловко. – Можем ли мы исключить мою сестру из списка подозреваемых? – тихо спросил он. – В сущности, количество голубых часов, которое вы у нее нашли, – это ее личное дело, не так ли? Возможно, Кунигунда сделала заказ надлежащим образом, как остальные клиенты Матушки Хильдегард. Конечно, – поспешил он добавить, – господин интендант может проверить каждый экземпляр, если сочтет нужным. Торн достал из внутреннего кармана блокнот. – Юридическая ответственность лежит на мануфактуре. И неважно, была Матушка Хильдегард инициатором похищений или нет, – она все равно обязана как можно скорее явиться и дать показания в суде. А до тех пор, пока в деле не появится ясность, я останавливаю производство. Без моего дальнейшего распоряжения часы любого цвета запрещены к продаже и применению. – Эта мера не добавит вам популярности, господин Торн, – вздохнул барон Мельхиор. – Вы собираетесь отнять у многих людей их невинные радости. Торн подписал распоряжение, вырвал листок из блокнота и передал его управляющему. – Что касается вас, вы будете помещены в камеру предварительного заключения. – Я? – Матушки Хильдегард нет, а вы ее заместитель, – сказал Торн, как будто это все объясняло. Управляющий, казалось, совсем растерялся, и Офелия почувствовала к нему острую жалость. Торн бесцеремонно забрал у старика папки и передал их косоглазому жандарму, который уставился на них, явно не зная, что ему делать. – Теперь это вещественные доказательства. Если госпожа Хильдегард захочет получить их обратно, ей придется подать в интендантство официальный запрос. – Торн, пожалуйста! Офелия настойчиво потянула его за рукав, чтобы он взглянул на управляющего. Тот стоял, не отрывая взгляда от протокола, и пошатывался, как будто земля уходила у него из-под ног. – Вот только без обмороков, они вам не помогут, – рассердился Торн. – Это приказ о предварительном заключении, а не приговор. Вас освободят, как только госпожа Хильдегард будет найдена и расследование покажет, что вы не представляете угрозы общественной безопасности. Если госпожа Хильдегард – честный предприниматель, как вы утверждаете, она сама предстанет перед правосудием вместо вас. – Ну, предположим, – бросил управляющий, почесывая седую голову под фуражкой. – Но моя жена устроит мне нагоняй. А мои мастера – им-то что делать, пока меня не будет? Глаза Торна метали молнии. – Пусть наймут достойного бухгалтера и наведут здесь порядок. К вашему сведению, у вас четырнадцать штук бракованных часов, двадцать три кровати в ряду плохо выровнены по прямой, и в лестничных пролетах разное количество ступенек. Глаза Офелии широко раскрылись от удивления. Она не знала, какие мысли скрываются за широким лбом Торна, но с ним явно было что-то не так. Ей-то вообще не приходило в голову считать ступеньки лестниц, ведь они в любом случае вели к цехам. Девушка прижала больную руку к груди; ей хотелось надеяться, что она не полетит во второй раз кубарем вниз. Но пока не станет ясно, замешана ли в этом Владислава, ей не будет покоя… Если все дни Торна похожи на ее сегодняшний день, то понятно, отчего у него такие запавшие глаза. Офелия была слишком взбудоражена, чтобы думать об отдыхе, и почувствовала раздражение, когда по возвращении в контору Матушки Хильдегард Торн властно указал ей на стул, как непослушному ребенку. – Я должен провести детальную проверку бухгалтерских счетов. Оставайтесь здесь и ничего не трогайте, пока я не закончу, – проговорил он сквозь зубы. – А вы, – обратился он к жандармам, – конфискуйте все песочные часы, в том числе и те, что находятся в процессе изготовления. Жандармы дружно, с громким топотом, устремились в цех. Барон Мельхиор шел сзади и от имени министерства элегантных искусств умолял их не зверствовать. Настроение Торна было настолько скверным, что Офелия решила не усугублять его. Она сидела подавленная, не зная, что делать дальше. Бросив взгляд на часы, девушка поняла, что через восемнадцать часов связь между Паутиной и Арчибальдом исчезнет. А она так и не узнала, где посол находится; хуже того, у нее не появилось ни одной зацепки, ни одного следа. Она снова оказалась в тупике. Пока Торн изучал бухгалтерские книги, девушка начала осматривать комнату. Не будь здесь хозяйкой Матушка Хильдегард, это была бы типичная бухгалтерия – с металлическими шкафчиками, кассовым аппаратом и тремя телефонами. Но все шкафчики и ящички оказывались гораздо глубже, чем выглядели снаружи: Офелия видела, как глубоко погружается каждый раз рука Торна, проверяющего их содержимое. Повсюду на стенах красовались одинаковые натюрморты, изображавшие корзину с апельсинами. Офелия никогда еще не встречалась с такой одержимостью одним фруктом. – Немсье… меньсе… месье? – попытался что-то сказать косоглазый жандарм. Он стоял в конторе, с трудом удерживая папки, которыми нагрузил его Торн, и шевелил своими загнутыми вверх усами, словно подавлял желание почесать ими нос. – Вы мне мешаете! – пробурчал Торн, перекладывая ему на руки новую груду папок. Если сначала Офелия испытывала благодарность к этому жандарму, который все-таки спас ей жизнь, то теперь она чувствовала себя очень неуютно в его присутствии. И причиной было не косоглазие, а устремленный на нее пристальный, холодный взгляд, в котором не читалось и намека на дружелюбие – словно он изучал какое-то нелепое существо в музее диковинок. Офелия встала со стула и подошла к стеклянной перегородке, отделявшей контору от цеха. Было видно, как жандармы бросают часы в большие мешки согласно приказу Торна. Пожилые мастера смотрели на них, не смея протестовать. Управляющий сидел на табурете, закованный в наручники. Только Гаэль, посреди всеобщего оцепенения, возмущенно стучала кулаком по столу. Офелия смогла легко прочитать по ее губам слово «невиновна», с которым она обращалась к барону Мельхиору. Останутся ли они подругами? Офелию мучило неприятное чувство вины, ей казалось, что она заняла не ту сторону, как будто истинным виновником было правосудие. Может, в этой истории служащие Матушки Хильдегард были жертвами, а не соучастниками? Девушка решительно повернулась к Торну и ударилась коленом об стул. – Документы теперь принадлежат интендантству, ведь так? – Я не разрешаю. – Что? Громовой ответ Торна ошеломил Офелию. Он быстро листал страницы записной книжки Матушки Хильдегард, мгновенно запоминая контакты. – Вы собирались попросить у меня разрешение читать документы, – сказал он, не глядя на нее. – Я не разрешаю. И точка. Офелия не верила своим ушам. – Даже если чтение позволит определить похитителя? Даже если оно поможет одним людям спасти жизни, а другим – сохранить работу? Торн усталым движением захлопнул очередной шкафчик.