Офелия пошла по левой лестнице: правая, обвалившаяся от сырости, была огорожена. На втором этаже царила такая же полутьма, как внизу, но обстановка оказалась совершенно иной. Большие мраморные статуи – женщины в масках – стояли парами у каждой из четырех черных дверей. Офелия проскользнула в центральную галерею; вдоль ее стен тянулись экраны. Каждый из них представлял живую картину, на которой иллюзорные красотки подмигивали посетителям, оголяя плечи или посылая им кончиками пальцев воздушные поцелуи. Девушка подошла к двери с табличкой «ДВОРЯНИН С ВЕЕРОМ». Дрожь охватила ее, когда она заметила, что глаза статуй в прорезях масок неотступно следят за каждым ее движением. Она снова воспользовалась моноклем Гаэль. Иллюзия сразу исчезла, а статуи превратились в обычный элемент интерьера. Спрятав монокль, Офелия бесшумно отворила дверь и вошла. Полутемная комната представляла собой скопище драпировок, круглых столиков, ковров, непрерывно меняющих свои очертания из-за игры света и тени, и валяющихся на полу подушек. Едва Офелия переступила порог, как у нее нестерпимо разболелась голова. Мысли смешались, как нитки в кудели. Девушка тут же запуталась ногами в подушках и, чтобы не упасть, схватилась за столик, опрокинув стоявшую на нем вазу с искусственными цветами. Офелия уже не могла вспомнить, зачем она пришла сюда, но интуиция подсказывала ей, что лучше уйти. Опершись на столик, который с каждой минутой все больше приобретал под ее рукой консистенцию студня, она высматривала дверь, через которую вошла, но не могла ее найти. Комната вдруг оказалась абсолютно непроницаемой. Офелия стала искать зеркало, пробираясь сквозь горы подушек, как сквозь зыбучие пески. Споткнувшись, она рухнула на пол и от неожиданности даже не обратила внимания на резкую боль в руке. Повернув голову, Офелия поняла, что виной ее падения на этот раз стала вовсе не подушка. Рядом с ней лежал мужчина с длинной бородой, в атласном халате. Почему граф Харольд выбрал для сна такое неудобное место? Хотя, в сущности, он был прав. Эта гора подушек – зыбкое ложе, пол гораздо комфортнее… Офелия еще долго лежала бы так, глядя в потолок, если бы шарф не начал шлепать ее по очкам, и шлепал до тех пор, пока они не соскользнули у нее с носа. «Монокль, – вяло подумала Офелия. – Надо посмотреть в монокль». Она достала его из кармана и вставила в левую глазницу, зажмурив правый глаз. В голове все прояснилось. Это место было комнатой-ловушкой! Офелия опустилась на колени рядом с графом Харольдом и постаралась внимательно его рассмотреть, несмотря на окружающий сумрак. Татуированные веки Миража были сомкнуты. – Господин граф! – негромко окликнула его Офелия. Но граф пребывал в глубочайшем сне. Не отнимая от глаза монокль, Офелия осмотрелась и пришла к заключению, что он пользовался здесь всеми удобствами: на столиках высились стопки книг, громоздились табакерки, бонбоньерки, графины с водой и флаконы с духами. В интерьере чувствовалась какая-то чрезмерная утонченность, и она казалась Офелии жутковатой. Девушка заметила тюфяк, лежавший прямо на полу, – возможно, это был один из украденных матрасов. Она поняла, что не ошиб- лась, увидев голубые песочные часы, подвешенные над головой графа, точно игрушка над детской люлькой. Дотянуться до них и разбить смог бы лишь тот, кто не находился под действием одурманивающей сонливости. Что касается двери, то теперь, благодаря моноклю, Офелия поняла, почему не увидела ее: она была скрыта за иллюзорной стеной. Верх коварства! – Господин граф, – повторила Офелия. – Вы меня слышите? В длинной белокурой бороде Миража не дрогнул ни один волосок. Может быть, он был туговат на ухо, но девушку встревожило это молчание. Придерживая монокль, она наклонилась и приложила ухо к его рту. Он не дышал. У Офелии тоже перехватило дыхание. Неужели она пришла слишком поздно? На теле графа не было никаких признаков травмы или агонии. Неужели его убил шок от иллюзии? Девушка торопливо расстегнула перчатки и пощупала пульс графа – сначала на запястье, потом на шее. Ей пришлось признать очевидное: старый опекун шевалье был мертв… и умер он недавно – тело еще не успело остыть. Офелия встала. Помочь ему она уже не могла, но могла попытаться спасти других. Девушка направилась во вторую темную комнату, называвшуюся «ИГРА В ЧЕТЫРЕ РУКИ». На этот раз, прежде чем переступить порог, она осмотрелась, придерживая монокль под очками. Здесь не осталось никаких следов увеселений, ни иллюзорных, ни реальных; такая же изысканная обстановка, как у графа Харольда: изобилие цветов, табакерок, подушек, книг, флаконов и… снова висящие над матрасом, так высоко, что не дотянуться, голубые часы. Несмотря на монокль, рассеивающий иллюзии, девушка почувствовала гнетущую тяжесть, от которой у нее загудело в голове. Она оказалась во второй комнате-ловушке. Попасть в плен нескончаемых горячечных иллюзий – такая пытка была хуже любых телесных страданий. Офелия заметила мужчину, который лежал с запрокинутой головой, и бросилась к нему. На закрытых веках незнакомца она увидела татуировку Миражей. Возможно, это был начальник полиции – первая жертва похитителей. Он тоже уже не дышал, несмотря на отсутствие ран и следов борьбы, – этакая марионетка, у которой просто перерезали нити. И однако, его тело было еще теплым. Офелия медленно отошла, зажав ладонью рот, чтобы не закричать от ужаса. Теперь она понимала, что дверь внизу оставили открытой неслучайно. В «Иллюзионе» вместе с ней сейчас находился еще кто-то. Кто-то, пришедший специально, чтобы прикончить пленников. Девушка выскочила из «ИГРЫ В ЧЕТЫРЕ РУКИ», проскользнула через галерею с экранами и вышла к лестнице. Ноги сами несли ее к выходу, подальше от этого заведения, но она не могла убежать – теперь, когда была так близка к цели. Отступиться сейчас – значило погубить и Торна, и Арчибальда. Еще две комнаты. Только две комнаты – и она уйдет отсюда. С бесконечными предосторожностями, готовясь кинуться прочь при первом подозрительном звуке, Офелия толкнула дверь с табличкой «ЧУЛКИ ИЗ ЧЕРНОГО БАРХАТА» и огляделась, не вынимая монокля. Эта комната была точной копией двух предыдущих. Офелия похолодела, обнаружив посреди подушек и столиков полулежащего в кресле человека. Голова его бессильно свешивалась набок. Арчибальд! В спешке Офелия чуть было не опрокинула проигрыватель. Ей пришлось присесть перед креслом, чтобы рассмотреть лицо Арчибальда, скрытое тусклыми спутанными волосами. Оно было ужасно. Офелия так сильно тряхнула Арчибальда, что чуть не выронила монокль. – Пожалуйста, прошу вас, не умирайте, – прошептала она. Его рука упала с подлокотника и бессильно повисла в воздухе. Арчибальд не просыпался. Офелия лихорадочно нащупывала его пульс. Если она и сюда опоздала, то никогда себе этого не простит. Но вот она вздохнула с облегчением: сердце посла билось. Очень слабо, но еще билось. Арчибальд уцелел, несмотря на козни убийцы и прерванную связь с Паутиной. – Я вытащу вас отсюда, – пообещала Офелия. Она поискала среди подушек матрас. Удерживать в глазнице монокль, закрывая второй глаз, становилось все труднее. Наконец матрас обнаружился, но пришлось отыскивать и песочные часы. Они оказались на ковре. По-видимому, повесить их над матрасом похитители просто не успели. Изо всех сил Офелия наступила на колбу часов и раздавила ее. Тело Арчибальда исчезло из кресла. Оставалось надеяться, что посла сразу обнаружат в его спальне в Лунном Свете и окажут необходимую помощь. Если повезет, показания Арчибальда позволят вычислить шантажиста, автора анонимных писем. Офелия сунула осколки часов в карман, чтобы прочитать их потом. Может быть, с их помощью она сможет размотать клубок преступлений. Но сейчас нужно было уходить, и как можно быстрее. Офелия на цыпочках пересекла темную комнату и выскользнула на лестницу. Но все эти предосторожности оказались тщетными: дорогу ей преградил силуэт, похожий на воздушный шар. – Мадемуазель Главная семейная чтица, – сказал со вздохом барон Мельхиор. – Поверьте, мне очень хотелось бы избежать этой ситуации. Искусство умирать Барон Мельхиор шел Офелии навстречу, постукивая по паркету тростью с золотым набалдашником. На нем был редингот, расшитый павлиньими перьями, и девушке показалось, что за ней наблюдают десятки выпученных глаз. Что касается глаз барона Мельхиора, то в них читалось глубокое сожаление. – Держите руки на виду, – ласково сказал он. Офелии пришлось выпустить блокнот, который она нащупала в кармане. Ей следовало предупредить Ренара об опасности, когда еще была такая возможность. Сейчас уже слишком поздно. – Вы пришли одна? – Нет, – выдохнула Офелия. Барон Мельхиор улыбнулся, и кончики его усов слегка приподнялись. В этой улыбке была не ирония, а сожаление. – Вы пришли одна. Не хочу вас обидеть, но вы не умеете лгать. Офелия почувствовала, как в ней просыпается гнев. Она считала этого человека жертвой, а он оказался преступником! – О вас так не скажешь, вы отличный комедиант. – Не судите слишком строго. Мои намерения всегда были благородными. – Ваша сестра знает, как используется ее «Иллюзион»? – Ее бывший «Иллюзион», – подчеркнул барон Мельхиор. – Нет, Кунигунда не знает, что здесь происходит. Это заведение, с его устаревшими иллюзиями, такое убожество! – и он брезгливо сморщился, показав на экран, где в этот момент из воды вынырнула нимфа и поманила их к себе. – Я придал ему более достойный и современный вид. По мере того как барон к ней приближался, Офелия отступала. Барон преграждал ей путь к лестнице. Спрыгнуть вниз через перила означало переломать себе все кости. И, насколько Офелия могла заметить, вокруг не было ни одного зеркала. Положение выглядело безнадежным. Рукой, обтянутой черной перчаткой и унизанной золотыми перстнями, барон Мельхиор указал на табличку с надписью «ТРИ ЗАГАДОЧНЫЕ ДАМЫ». – Я как раз приканчивал нашего дорогого господина Чернова, когда услышал шум в соседней комнате. Не ожидал встретить вас. Как вы сюда попали? И как смогли пройти комнату-ловушку? Должен признаться, мадемуазель Главная семейная чтица, вы застали меня врасплох. Девушку охватило леденящее чувство безысходности. Барон Мельхиор не даст ей выйти отсюда живой. – А я полагала, что вы ненавидите насилие. – Да, я его ненавижу. Если бы я знал, что Филибер так грубо с вами обойдется, то никогда бы не прибег к его услугам. Офелия внимательно смотрела на барона Мельхиора в красном свете лампочек. Он казался искренним. Это могло бы сбить ее с толку, если бы она не заметила, что он медленно, но неуклонно перемещается, чтобы отрезать ей путь к отступлению и как можно дальше оттеснить от лестницы.