В коридоре шаркали по ушам люди, шкурили наждаком нервы. Оболочка, говорил Илья себе. Это просто оболочка, упаковка. Голова вбок завалилась – не у мамы. Там матери нет. Это пустой смятый пакет из-под молока в мусорке. – Ну прости пожалуйста. И тут тренькнуло. В кармане. Телефон хазинский. Проклюнулся кто-то через скорлупу. Достал, ввел пароль. Сообщение. – Что там с Ниной? Мама. Илья моргнул. – Она не отвечает, – отозвался он. – Она в больнице. Она тебе не сказала? – Нет. – Хоть ей-то ты мог бы позвонить! Илья потер лоб, убрал телефон. Мог бы. В больнице? Нина? Потом. Не сейчас. Наконец вышла девочка Вика, вынесла мамины вещи – пустой кошелек, выключенный мобильник, на который Илья названивал, цепочку с крестиком. Ключа от дома нигде не было. – Пойдемте подписывать бумажки. Вышел из морга – уперся в дровяную новодельную церквушку, обещанную этой Викой. Зашел зачем-то; внутри битком. У входа свечная лавка. Коптят что надо. К батюшке бабская очередь. Кто у главврача утешиться не может – приходит к попу за подстраховкой. Последний раз Илья столько крестов у людей на коже синей краской видел. И Христовых ликов. И куполов. Но на зоне все другое значит. А где оно то самое значит, интересно? О чем бы ему договориться? Чтобы мать там устроили на нормальное место? Чтобы у Ильи состояние аффекта во внимание приняли? Набрал богу. Постоял, послушал у себя в груди. Шли долгие гудки. Никто не отвечал. Связи не было. Или, может, у него тоже режим «не беспокоить» включен был. Вроде все и правильно сделал, а все равно – в ад. На земле жизнь так организована, чтобы все люди непременно в ад попадали. Особенно в России. 8 Но еще на улице, не дойдя до дома, вернулся в Хазина. Читал на ходу, как все. Читал на пешеходном переходе. На лестнице читал. На кухне. Нина в больнице?.. А Петя-то знает об этом? Вернулся к бесконечному разговору Хазина с Ниной. Стал внимательней вчитываться, чем он кончился. Что-то тикало-тянуло внутри. «У меня все просто супер». Последнее, что она написала Пете: в пятницу утром. Стало почему-то беспокойно – за нее, Илье постороннюю. Наверное, из-за летнего сновидения с шарлоткой. Вот глупо. Перешла Нинина любовь из сна к настоящему Илье, как картинка с переводилки на кожу. Есть тут что-нибудь про больницу? Про то, что с ней могло стрястись? Поднялся в самый верх, в самую зарю отношений – как телефон их запомнил. С чего все началось у них? С того же, с чего у людей в городе всегда начинается. В прошлый, две тысячи пятнадцатый год. Было одиннадцатое января, воскресенье. – Это Петр. Вчера в «Тройке» познакомились. Прием! – Прием-прием! Помню вас, Петр! Как слышите? – Нина отыскала в арсенале телефонных картинок изображение спутниковой антенны, вклеила ее в свое сообщение. – Слышу не очень, оглох после вчерашнего. Но было весело. – Слишком! Так что я пишу тебе из комы. Остро нуждаюсь в детоксе! – картинки шприца и ванны. – Так может, борща? – Что, прямо сейчас? – Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Давай в три в «Пробке»? – Давай! Только, чур, я опоздаю на час! Продолжилось только через неделю, когда уже праздники кончились. Семнадцатого января Нина написала ему первой: – Петр! Надеюсь, ты не из тех, кто быстро сдается! У меня правда рожала кошка, положение было безвыходное! – оконфузившийся эмодзи с круглыми глазами. – Русские не сдаются. Кошке привет. Как у нее дела? – Машет тебе лапкой. Просит тебя уточнить в твоих госорганах, может ли она рассчитывать на материнский капитал! – и карикатурные мешки с долларами. – Требую фото кошки вместе с хозяйкой. – Ну она сейчас не в форме. Валяется в постели совершенно неглиже. Я про кошку. – Тем более! – Ладно, погоди. И дальше картинка, кадр из мультика «Том и Джерри»: мышь в спальном колпаке и сердитый кот лежат в одной кровати. Петя ничего не ответил, но не сдался, действительно. Выждал еще неделю – остыл – и двадцать третьего января снова пошел на приступ. – Привет! Хочу тебя в кино пригласить. Ты свободна сегодня? – Сегодня у меня международный женский день. Подружка из Минска приехала! – и следом картиночка: две девочки в бантах и трико танцуют парой. – А завтра какой у тебя день? – Суббота. А у тебя? – Пойдем завтра тогда! На «Ограбление по-американски». – Ни за что! Подсказка шепотом: согласна на «Бердмэна». – Ладно… Есть сеанс в 19:30 в «Октябре». – Давай так: идем в «Пионер» в восемь смотреть на английском, зато билеты и попкорн с меня! – попкорновый эмодзи. – На английском??? – Готова переводить тебе на ухо. – Ок. Тогда заеду за тобой завтра в семь, если ничего не изменится. – А ты любитель планировать, да? После кино и случилось, посчитал Илья. Как у людей бывает? Пошли потом ужинать, бокалы винные прозвенели, после – бар, клуб, круговерть – вроде второе свидание, а вроде и третье… Воскресным похмельным полуднем Петя Нине писал: – Спасибо за вечер… И за ночь… – Спасибо за сына… И за дочь… Михаил Сергеевич, каналья! Почему с этого номера? – смеялась Нина. – Ну хватит уже. Просто хотел сказать, что было круто. – Согласна! Сорри, – эмодзи скалил зубы клеткой: придурочное извинение. – Наконец ты со мной хоть в чем-то согласна! – Ну, по крайней мере, я готова к диалогу! Убеждай меня дальше! – На сегодня есть планы? – Если честно, планы были. Но, если совсем честно, не такие интересные. – Тогда я бронирую «Живаго»! – Коварный обольститель! Моя любимая книга! Все, крашусь.