– А это вы зря, – усмехнулся Андрей Петрович, – в отличие от других стран у России непредсказуемо не только будущее, но и прошлое. Все, кто правил ею в последнее время, то и дело перелицовывали ее историю, как обычный кафтан. Ладно, начнем, – сказал он, поудобнее устраиваясь на своем «ложе». – Итак, в XIX столетии Россия пару раз воевала. Ее Крымская кампания закончилась поражением от французов и англичан. Кавказская война была успешней. Затем бомбой убили царя Александра Второго. – Александра Второго? – удивился новичок. – Да, воспитанника Жуковского, – продолжил повествование Андрей Петрович, постепенно вживаясь в давно забытую профессорскую роль. – Интересно, что он как раз таки затеял реформы, был настроен весьма либерально, в отличие от батюшки своего, Николая Первого. Его наследник Александр Третий правил почти полвека, нраву был крутого, однако назван Миротворцем, потому как в годы его правления Россия не проиграла ни одной войны. Либерализма он не терпел и умер в своей постели от почки. А вот следующему венценосцу Николаю Второму предстояло стать последним русским царем. Тогда, в начале XX века, Россия ввязалась в войну с Японией, которую ей, увы, выиграть не удалось. – С кем ввязалась? – переспросил новичок. – С Японией, это такая отсталая и захудалая по тем временам страна. Ну, а потом началась уже Первая мировая. – Мировая что? – опять не понял пришелец. – Война, – пояснил Андрей Петрович. – Мировая, потому как сошлась в ней куча стран, среди них и Германия, и Англия, и Франция, ну и, конечно, Россия. Ну а как же без нее? Я, конечно, не историк, но матушка-Россия напоминает мне даму из коммуналки, которая считает своим долгом принять участие в каждой кухонной склоке, даже если она ее не касается. – Танюх, гляди-ка, дед-то прям про тебя это сказал, ведь и ты у нас влезаешь во все драки на кухне, – послышалось справа. Звякнули о решетку браслеты или кольца, и показалась узкая женская ладонь с длинными и черными ногтями. – Да пошел твой дед, а с ним и все умники, – гнусаво отозвалась ее товарка. – Мля, вот от таких умников все наши проблемы. Научили, мля, на свою голову, вон полысели уж все… Все кругом умные, а ни вздохнуть, ни пернуть… – Да ну тебя! – отмахнулась от подруги первая девушка и сказала, обращаясь к Андрею Петровичу, – прикольно, дед, гони дальше. Только вот когда я что-то умное слушаю, мне покурить охота. Будь другом, дай сигаретку, а я тэбе за это… поцелую! Андрей Петрович никак не отреагировал, только вздохнул и спросил: – Продолжим? – О да, чрезвычайно интересный рассказ. У вас прирожденный дар рассказчика, – все в той же насмешливой манере похвалил новичок. – Четыре года длилась эта война, а закончилась двумя революциями, после чего царь отрекся от трона. Потом была Гражданская война, – продолжил повествование Андрей Петрович. – Потом появился Советский Союз. Название было такое, потому что хотели управлять, советуясь с уполномоченными лицами, представлявшими разные народы. Андрей Петрович умолк. Молчал и пришелец. Глянув в его сторону, Андрей Петрович заметил, что тот скрючился, да так, словно у него живот схватило. – Вам плохо? – спросил он с тревогой. – Да нет… так, неудобство, чинимое организмом, не извольте беспокоиться, сейчас пройдет, – смущенно ответил новичок. – Понятно, – кивнул Андрей Петрович и вдруг громко гаркнул: – Дежурный! Товарищ старший сержант! – Ну что же вы так, – укорил он новичка, – молчали, нравы у нас немного пещерные… В плане удобств. Их в камере попросту нет. Эх, надо было мне раньше заметить. То-то я чувствую, что пропадаете вы временами, а вы вон оно что. Эх, раньше надо было сказать, они может теперь уже легли спать, не добудишься. Дежурный! Тов-а-а-а-рищ старший сержант! Казалось, их никто так и не услышал, однако спустя некоторое время послышались чьи-то ленивые шаги. – Че орем? – донесся извне недовольный голос. – До ветру выпустите, – попросился Андрей Петрович. – До ветру будешь на воле ходить. А здесь на парашу, понятно? – процедил тот же голос. – Понятно, понятно. Выпустите, пожалуйста, на парашу, здесь новенький, – взмолился Андрей Петрович. Дежурный постоял, подумал, потом, зазвенев ключами, направился к ним. – И че вам не спится, – пробурчал он, отворяя дверь, – утром положено всех выводить, нет же, таскайся тут с вами. Вон, этот спит и никому не мешает, сразу видно, приличный и порядочный человек. Руки за спину, вниз смотреть. На выход. Пришелец хотел было вспылить, но, скрипнув зубами, подчинился… За его спиной глухо лязгнула дверь, раздались удаляющиеся шаги конвоира, и он вновь окунулся в густой казематный полумрак, остро пахнущий немытым человеческим телом. Подождав, пока глаза привыкнут к темноте, он сделал пару шагов вперед и огляделся. Прислонившись спиною к стене, свесив седую голову на грудь, тихо похрапывал Андрей Петрович. Все в той же неудобной позе продолжал спать на полу и тот, третий, только теперь рядом с ним расплывалась темным пятном небольшая зловонная лужица. Странно, но заметив ее, он не ощутил привычного чувства брезгливости. Что-то зашуршало в камере справа, стукнуло, шепотом произнесли бранное слово, прозвучал очень глубокий вздох, и все смолкло. Повисла гулкая неуютная тишина казенного дома. Ватная, вязкая, ненастоящая. Она колыхалась в такт тяжелым ударам его сердца. Отойдя подальше от пьянчужки, он опустился на пол, прислонился к стене и устало прикрыл глаза. В голове у него теснились вопросы, вопросы, вопросы… Но тяжелое колыхание в груди, там, слева, отдавалось волной и забивало все мысли. Да, мысли. Все услышанное им нуждалось в осмыслении. Но мыслей почему-то не было. Точнее они были, но к ним словно вериги были приделаны… И если раньше они неслись быстрее самых резвых скакунов, то теперь брели тяжелее бурлаков в жаркий полдень. А все, что он сейчас услышал, протискивалось сквозь его сознание, будто яростный поток, нашедший щель в плотине: тугие струи бьют по ту сторону, трещит и стонет крепь, и видно, что поток не удержать… Он не мог поверить, что все это происходило не с кем-то, а именно с ним. Перед глазами мелькали картины, и слова, которые он услышал, становились образами. Ему хотелось зажмуриться, чтобы хоть миг не видеть и не слышать, как сквозь его сознание проходит Будущее. Голова от этого гудит, будто пустой и пыльный колокол. Бу-ду-ще-е… Странное и страшное творилось внутри. Сознание металось меж Сциллой всего того громадного, восхищающего и ужасающего одновременно, что происходило с людьми и миром в эти неполные двести лет, и Харибдой того, что все это было не где-то, не в придуманном поэтом аллегорическом мире, а здесь, в России! Стране, где он когда-то жил… Или живет? О Господи, о чем это он. Как можно верить тому, что он в будущем? Ведь этого не может быть. Ведь это же не фантазия какая-нибудь или поэтическая метафора, а самая настоящая жизнь, его жизнь! Он же был сейчас на дуэли… Но с другой стороны, если так, где же все? Где тот лес, где Данзас, где барон? М-да, ответа нет. А может, все инсценировка? Быть может, это театр? Задумка чья-то? Кого-то из друзей. А может быть, врагов? Но полноте. Кто тот, кому такое по плечу, кому подвластно столько… Украсть его с дуэли. О да, они, конечно, под запретом. Но все же встрять вот так меж двух людей, которые идут к барьерам? Нет, ни один из тех, кого он знает, такое б не свершил. Если… Если, конечно, он не император… Но ему какая от этого радость? Зачем ему вмешиваться в этот спор? Вот если кто его на это подкузьмил… Но кто? Кому до этого есть дело? Нет-нет, тут что-то все-таки не так… С другой стороны, если глядеть, а как же те дома, которые мельком он видел, этот… аутотомобил? И это тоже государь? А если допустить, что эти все виденья явились следствием ушиба головы? Ударили по голове, чтоб оглушить и незаметно принести сюда, а на него нашли такие видения… Надо осмыслить. Или уснуть. Эх, право, какие счастливцы те, кто может нынче просто спать. Уснуть и видеть сны. А у него, что называется, сна ни в одном глазу. Голова тяжелая и пустая, с усилием приходится держать ее прямо. А в глазах сна нет ни на гран… …Он почти уже подошел к барьеру, барон же медлил: то ли трусил, то ли целился. Уж виден антрацитовый глаз его пистолетного ствола, что должен полыхнуть огнем. Кисть его руки, будто сама, пошла вверх, локоть плотно прижат к телу; Денис всегда говорил, что непременно должна быть опора. Курок взведен, кремень надежен, порох сух. Указательный палец уже лег на «собачку» спускового крючка и выбрал слабину. Он выстрелит непременно в паузе своего дыхания. Чтобы не сбить прицел, чтобы навсегда прервать зловонное дыхание врага. Его выстрел должен быть очень точен. И непременно в самое сердце, туда, куда враг поразил его своим зловонным жалом… Время вышло. Кончилось совсем. Даже один-единственный миг настоящего, который у него был, готов был вот-вот оборваться по мановению чужого перста. Еще один шаг – и все. Промаху не быть. Все, что должно произойти, – уже случилось… – Однако быстро вы освоились в наших палестинах, быстро, – сказал вдруг кто-то. Удивленно оглянувшись на этот голос, он, с трудом отпуская остатки сна, увидел, как заснеженный лес мигом преобразился в темный каземат, а ненавистный барон – в позевывающего Андрея Петровича… – Я, собственно, и сам не понимаю, как это со мной произошло, но… – хотел было поделиться навеянным новичок, но Андрей Петрович, по-своему истолковав это предисловие, поспешил его успокоить: – Не стоит оправдываться голубчик, ведь это как раз таки говорит о том, что естественные рефлексы, у вас, слава богу, не расстроены, а это, уж вы мне поверьте как специалисту, очень и очень обнадеживает. Да-с, обнадеживает, – повторил он с нажимом, заметив протестующий жест новичка. – Вот послушайте, был у меня как-то такой случай. Застрял я однажды в одном богом забытом аэропорту. Была сильная пурга. Вскоре аэропорт открыли, и стала там командовать некая тетка, решающая, когда кому отправляться. Все бегали за ней, заискивая, совали ей в руки разные подношения. А та, принимая их как должное, шла с гордо поднятой головой. Те, кому не везло, спали прямо на полу аэропорта, в надежде, что им повезет завтра… И был среди нас один спесивый англичанин, который сначала возмущался, глядя на все это, презрительно фыркал, говоря какие-то слова о человеческом достоинстве. Но через пару дней он тоже бегал за этой теткой, отпихивая конкурентов локтями, что-то лопоча на английском, и тоже, как и все, спал на полу, скандаля с другими по поводу лучшего места… Вот так-то, голубчик, так что не конфузьтесь, если уж в России спит на полу чопорный англичанин, то русскому – сам Бог велел. Надеюсь, вы меня понимаете. – Не совсем, – неуверенно ответил новичок. – Что именно? – поинтересовался Андрей Петрович. – Я не понял, что означает слово «аэропорт», – ответил пришелец. – М-да, – озадаченно произнес Андрей Петрович и, поразмыслив, добавил: – Вы знаете, я все-таки остаюсь при своем мнении и хотел бы продолжить свои наблю… я хотел сказать беседы с вами в более свободной обстановке, тем более если я вас правильно понимаю у вас нет особо срочных дел, и вы могли бы мне составить, скажем, на некоторое время компанию. – Я, собственно, не знаю, что и думать в отношении того, что со мной происходит, но полагаю, что это недоразумение в скором времени разрешится, и я смогу вновь приступить к своему делу, столь неожиданно прервавшемуся в лесу, – неуверенно сказал новичок. – Ну вот, вы опять за свое, – сокрушенно вздохнув, сказал Андрей Петрович, но продолжил: – Хорошо, хорошо, потом закончите свое дело, ну а пока вы здесь, доверьтесь мне… Вот завтра, то есть уже сегодня, придет начальство. Нужно придумать, что вам говорить, чтобы вас отпустили со мной. Вот вы что собираетесь говорить? – Правду, – не мешкая, ответил новичок. – То есть что вы Пушкин? – поинтересовался Андрей Петрович. – Понятно, тогда вас сразу же сочтут сумасшедшим! – Простите, а вы что, предлагаете мне стать лжецом?! – поинтересовался, в свою очередь, неизвестный. – Я согласен, – спокойно ответил ему Андрей Петрович, – да уж, выбор я вам предлагаю небольшой, что и говорить… Ну, хорошо. Положим, вы скажете правду, и что дальше? – Я не понимаю вас… – удивился новичок. – Что дальше думаете делать? – переспросил его Андрей Петрович. – Право, я о таком и не думал… что делать дальше… что делать… – пришелец замялся; видно было, что ответа на этот извечный русский вопрос у него пока нет, – вы хотите сказать… – Увы, – вздохнул Андрей Петрович, – увы. То, что вы говорите, не укладывается в общепринятое материалистическое восприятие мира, да и нематериалистическое, впрочем, тоже. – А как же укладываются, как вы назвали… в общепринятое материалистическое и нематериалистическое восприятие мира ваши попытки убедить меня в том, что сейчас XXI век? – с ехидцей спросил неизвестный. – Укладываются, потому что мы в нем живем, – пожав плечами, ответил Андрей Петрович. – Нет, сударь, не пытайтесь меня одурачить! Мы с вами живем в XIX веке! – сказал как отрезал пришелец. – Хорошо, хорошо, – ответил примирительно Андрей Петрович, – давайте-ка предположим, что правы мы оба. Что вы и есть Пушкин Александр Сергеевич, как вы изволили выразиться, сочинитель, живущий в XIX столетии, который каким-то таинственным образом оказался в 2008 году. Допустим… Но в это же никто не поверит. Согласитесь, поверить достаточно трудно. Вот даже вы, будучи… немного… Ну это неважно, исключаете возможность того, что… э-э-э… Пушкин мог бы оказаться в будущем. Даже вы… И на что же вы рассчитываете при встрече с гражданином начальником? Вас, не задумываясь, сочтут сумасшедшим. Помешанным. Причем, учитывая ваш темперамент, – буйным. Вас отправят в лечебницу, дом скорби – место, где содержат умалишенных, понимаете? Новичок сердито дернул головой, показывая, что понимает и не нуждается в столь подробных объяснениях. – А там с такими не церемонятся, – продолжал своим спокойным тоном Андрей Петрович, – накачивают препаратами и… – Он только махнул рукой. – Им же там абсолютно не важно, кем вы себя считаете. У них четкая задача: сократить количество личностей, находящихся в вас, до одной. – Что же вы предлагаете? – отрешенно спросил новичок. – Отвечать, что не помните, кто вы, как оказались там, где вас схватили и откуда у вас пистолет и эта одежда. А все, что нужно, за вас скажу я, – ответил Андрей Петрович. – А при чем здесь одежда? – удивился неизвестный.