Третьим полицейским был Алан Пэнгборн. — По долгу службы, миссис Бомонт, — ответил он. — Можно с ним поговорить? 2 Тэд Бомонт не вел регулярных дневниковых записей, но иногда делал заметки о каких-то событиях в жизни, которые его заинтересовали, позабавили или напугали. Для этого у него была специальная тетрадка в переплете, к которой его жена не проявляла особенного интереса. На самом деле от большинства записей в этой тетрадке Лиз пробирала дрожь, хотя она никогда не говорила об этом мужу. Они были пугающе отстраненными, словно это писал не сам Тэд, а его второе я, что держалось поодаль и составляло отчет о его жизни с позиции стороннего и почти безразличного наблюдателя. Однако длинная запись, сделанная после визита полиции утром четвертого июня, несла в себе необычайно мощный эмоциональный заряд. Теперь я чуть лучше понимаю «Процесс» Кафки и «1984» Оруэлла [писал Тэд]. Нельзя читать эти книги исключительно как политические романы. Это будет большой ошибкой. Я всегда думал, что моя затяжная депрессия, когда я закончил «Танцоров» и вдруг обнаружил, что за ними меня ничего не ждет — ну, кроме выкидыша у Лиз, — была самым болезненным и эмоционально тяжелым переживанием в нашем браке, но то, что случилось сегодня, кажется еще хуже. Я уговариваю себя, что причина лишь в свежести впечатлений, но, сдается мне, дело не только в этом. Я говорю себе: если те, прежние раны — моя черная полоса и потеря первых близнецов — уже затянулись, так что остались лишь шрамы, значит, и эта новая рана затянется… но почему-то не верю, что время залечит ее до конца. От нее тоже останется шрам. Он будет короче, но глубже — как выцветающая отметина от нежданного удара ножом. Я уверен, что полицейские действовали строго в рамках закона, согласно присяге (если они еще принимают присягу; хотя, думается, принимают). И все-таки у меня было — и не прошло до сих пор — ощущение, что мне угрожает опасность быть затянутым в безликую бюрократическую машину, и она, эта машина… не люди, а механизм… будет крутиться без устали, выполняя свою работу, пока не перемелет меня окончательно. Потому что работа машин — перемалывать людей в фарш. И мои крики никак не ускорят и не замедлят процесс перемола. Лиз заметно нервничала, когда поднялась ко мне в кабинет и сказала, что пришли полицейские. Они хотят меня видеть, но не говорят зачем. Она сказала, что среди них был Алан Пэнгборн, шериф округа Касл. Кажется, я его пару раз видел, но запомнил его лицо только по фотографиям, время от времени появлявшимся в «Вестнике Касл-Рока». Мне стало любопытно. Я даже обрадовался, что у меня появился повод оторваться от пишущей машинки, где мои персонажи уже неделю упорно ведут себя совершенно не так, как хочется мне. Если у меня и были какие-то мысли, в чем тут может быть дело, я думал, что это связано с Фредериком Клоусоном или с какими-то нежелательными последствиями той статьи в «Пипл». Так оно и оказалось, хотя не в том смысле, в каком думал я. Не знаю, удастся ли мне правильно передать настроение этой встречи. Не знаю даже, имеет ли это значение. Просто мне кажется важным попробовать. Они стояли в прихожей, у подножия лестницы, трое крупных мужчин (полицейских не зря называют «быками»), роняющих на ковер капли воды. — Тадеус Бомонт? — осведомился один из них — это был шериф Пэнгборн, — и вот тогда-то и начало происходить то изменение эмоционального фона, которое я хочу описать (или хотя бы обозначить). Любопытство и радость короткого отдыха от пишущей машинки еще оставались, но теперь к ним прибавилось замешательство. И чуть-чуть беспокойства. Полное имя, но без «мистера». Как будто судья обращается к обвиняемому, готовясь зачитать приговор. — Да, верно, — ответил я. — А вы — шериф Пэнгборн. Я знаю, потому что у нас есть дом в Касл-Роке. — Я протянул ему руку для рукопожатия. Жест, доведенный до автоматизма у всякого хорошо воспитанного американца. Он взглянул на мою руку, и у него сделалось такое лицо… как будто он открыл холодильник и обнаружил, что рыба, купленная на ужин, протухла. — Я не пожму вам руку, — сказал он, — так что лучше убрать ее сразу и не ставить нас обоих в неловкое положение. Странно, что он так сказал. Это была откровенная грубость, но меня больше встревожило, как он это сказал. Как будто подумал, что я рехнулся. И вот тут я испугался. Даже теперь мне трудно поверить, как быстро, как чудовищно быстро мои чувства промчались от обыкновенного любопытства и маленькой радости вырваться из привычной рутины к неприкрытому страху. В то мгновение я понял, что они пришли вовсе не для того, чтобы просто о чем-то со мной побеседовать. Они были уверены, что я что-то сделал, и в тот первый миг страха — «я не пожму вам руку» — я сам в это поверил. Вот что мне хочется выразить. В то мгновение мертвой тишины, последовавшей за отказом Пэнгборна пожать мне руку, я и вправду поверил, что виновен во всем… и не могу не признать себя виноватым. 3 Тэд медленно опустил руку. Краем глаза он видел Лиз, сцепившую пальцы в замок так крепко, что побелели костяшки, и ему вдруг захотелось разъяриться на этого копа, которого пригласили в дом — и который отказался пожать хозяину руку. На этого копа, чья зарплата — пусть даже малая ее часть — выплачивается из тех налогов, которые Бомонты платят за дом в Касл-Роке. На этого копа, который напугал Лиз. Который напугал и его самого. — Ну ладно, — проговорил Тэд ровным голосом. — Если вы не хотите пожать мне руку, тогда, может быть, скажете, зачем вы здесь? В отличие от полицейских штата Алан Пэнгборн был не в плаще, а в короткой непромокаемой куртке. Он запустил руку в задний карман, достал какую-то карточку и принялся читать по ней вслух. Тэд даже не сразу сообразил, что ему зачитывают «предупреждение Миранды». — Как вы правильно сказали, мистер Бомонт, меня зовут Алан Пэнгборн. Я шериф округа Касл, штат Мэн. Я здесь затем, что мне надлежит допросить вас по делу, связанному с особо тяжким преступлением. Допрос пройдет в отделении полиции штата в Ороно. Вы имеете право хранить молчание… — Господи Боже, пожалуйста… что происходит? — спросила Лиз, а потом Тэд услышал свой собственный голос, наложившийся поверх голоса шерифа: — Черт, погодите минутку. Одну минуту. — Он хотел прореветь эти слова, но хотя его мозг и дал легким команду врубить голос на полную мощность, всегда убивавшую все разговорчики в аудитории, на деле он выдал лишь слабое возражение, которое Пэнгборн даже и не заметил. — …и ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Он убрал карточку в задний карман. — Тэд? — Лиз прижалась к нему, как испугавшийся грома ребенок. Она смотрела на Пэнгборна огромными растерянными глазами. Иногда быстро бросала взгляд на патрульных — таких здоровенных, что им бы только играть в защите за профессиональный футбольный клуб, — но главным образом смотрела именно на Пэнгборна. — Я никуда не поеду. — Голос Тэда дрожал — то басил, то давал петуха, как у подростка. Он все еще пытался разозлиться. — И вы не сможете меня заставить. Один из патрульных прочистил горло. — В таком случае, — сказал он, — мы вернемся с ордером на ваш арест, мистер Бомонт. В нашем распоряжении достаточно информации, чтобы получить его без проволочек. Патрульный взглянул на Пэнгборна. — Справедливости ради стоит добавить, что шериф Пэнгборн хотел взять ордер сразу. Очень на этом настаивал и, наверное, добился бы своего, не будь вы… в каком-то смысле заметной фигурой. Пэнгборн явно был недоволен, возможно, собственно фактом, возможно, тем, что патрульный информирует Тэда о данном факте, а скорее всего — и тем и другим. Патрульный это заметил, пошаркал мокрыми туфлями, словно смутившись, но все равно продолжал: — С учетом сложившейся ситуации, от того, что вы это узнали, вреда не будет, я думаю. — Он вопросительно посмотрел на своего напарника, и тот кивнул. Пэнгборн просто стоял с отвращением на лице. С отвращением и яростью. У него такой вид, подумал Тэд, словно, дай ему волю, он вспорол бы мне брюхо ногтями и намотал бы кишки мне на голову. — Звучит очень профессионально. — Тэд с облегчением обнаружил, что ему все-таки удалось хоть немного прийти в себя и его голос уже не дрожит. Он хотел разозлиться, потому что злость укрощает страх, но злости по-прежнему не было. Было лишь замешательство. Как будто его ударили исподтишка и этот удар чуть не сбил его с ног. — Но не учитывает тот факт, что я совершенно не представляю, о какой ситуации идет речь. — Если бы мы допускали такую возможность, нас бы здесь не было, мистер Бомонт, — сказал Пэнгборн. Выражение гадливого отвращения у него на лице наконец дало желаемый результат: Тэд разъярился. — Мне плевать, что вы там допускали! — взорвался он. — Я сказал, что знаю, кто вы, шериф Пэнгборн. Мы с женой владеем домом в Касл-Роке с тысяча девятьсот семьдесят третьего года — задолго до того, как вы сами хотя бы услышали о существовании этого места. Я не знаю, что вы делаете здесь, за сто шестьдесят с чем-то миль от своего участка, и почему вы смотрите на меня как на пятно птичьего дерьма на новой машине, но могу вам сказать, что никуда не поеду, пока не узнаю, в чем дело. Вы тут грозитесь мне ордером на арест, ну так давайте, берите ордер. Только хочу сразу вас предупредить, в этом случае вы окажетесь по уши в котле с кипящим дерьмом, а подкладывать дрова под котел буду я. Потому что я ничего не сделал. Это черт знает что! Вопиющее безобразие! Теперь его голос включился на полную мощность, и оба патрульных слегка стушевались. Пэнгборн — нет. Он продолжал смотреть на Тэда все тем же убийственным взглядом. В соседней комнате заплакал один из близнецов. — О Господи, — простонала Лиз. — В чем же дело? Скажите! — Иди к детям, солнце, — сказал Тэд, по-прежнему глядя в глаза Пэнгборну. — Но… — Пожалуйста. — В гостиной плакали уже оба близнеца. — Все будет хорошо. Она взглянула на него, словно спрашивая: «Ты обещаешь?» — и пошла успокаивать малышей. — Мы хотим допросить вас в связи с убийством Гомера Гамиша, — произнес второй патрульный. Тэд оторвал взгляд от Пэнгборна и повернулся к патрульному. — Кого? — Гомера Гамиша, — повторил Пэнгборн. — Вы хотите сказать, мистер Бомонт, что это имя вам ничего не говорит? — Как же не говорит? — изумленно пробормотал Тэд. — Когда мы в городе, Гомер отвозит наш мусор на свалку. Делает мелкий ремонт по дому. Он потерял руку в Корее. Ему дали Серебряную звезду… — Бронзовую, — с каменным выражением поправил Пэнгборн. — Гомера убили? Кто убил? Патрульные удивленно переглянулись. Изумление трудно подделать. После горя, из всех проявлений человеческих чувств труднее всего убедительно изобразить именно изумление. Первый патрульный ответил удивительно мягким голосом: — У нас есть все основания полагать, что вы, мистер Бомонт. Поэтому мы сейчас здесь. 4 Тэд уставился на него совершенно пустым взглядом, а потом рассмеялся. — Господи. Господи Боже. Это какой-то дурдом. — Вы не хотите взять плащ, мистер Бомонт? — спросил второй патрульный. — На улице сильный дождь. — Я никуда не пойду, — рассеянно повторил Тэд. Погруженный в свои мысли, он не заметил, каким раздраженным вдруг стало лицо Пэнгборна. — Боюсь, что пойдете, — сказал Пэнгборн. — Так или иначе.