— Ты это брось, — пробормотал он. — Хреновы шуточки. Детишки, мать их. Ну а кто же еще? В яме не было гроба, и свороченной надгробной плиты рядом не наблюдалось. Что совершенно логично, потому что здесь не было захоронено ничье тело. Ему не требовалось идти в контору, где на стене висела подробная карта кладбища, чтобы в этом убедиться. Этот шестиместный участок принадлежал главе городского управления Дэнфорту Китону по прозвищу Бастер. И заняты здесь были всего два места, где лежали отец и дядя Бастера. Вот они, справа. Надгробия стоят прямо, никто их не трогал. Была и другая причина, по которой Могильщик так хорошо помнил этот участок. Именно здесь те нью-йоркцы установили фальшивое надгробие, когда делали свой репортаж о Тэде Бомонте. Бомонту с женой в городе принадлежал летний дом. На озере Касл. За домом следил Дейв Филлипс, а сам Могильщик помогал Дейву загудронировать подъездную дорожку — прошлой осенью, когда еще не начался листопад и дел было немного. А потом, этой весной, Бомонт, явно смущаясь, спросил у него, можно ли будет поставить на кладбище фальшивое надгробие, чтобы какой-то фотограф смог сделать «трюковой кадр», как он это назвал. — Если нельзя, вы так и скажите, — совсем уже засмущавшись, проговорил Бомонт. — Ничего страшного на самом деле. — Да ставьте, раз надо, — благодушно ответил Могильщик. — Журнал «Пипл», вы говорите? Тэд кивнул. — Вот это да! Здорово, правда? О ком-то из нашего города напишут в «Пипл»! Надо будет потом раздобыть номер! — А я вот не знаю, надо оно или нет, — сказал Бомонт. — Спасибо, мистер Хольт. Могильщику нравился Бомонт, хоть тот и был писателем. Сам Могильщик с трудом одолел восемь классов — причем восьмой со второй попытки, — и далеко не все в городе называли его «мистером». — Да уж, эти журналюги… Дай им волю, они бы, наверное, сняли вас голышом да еще с причиндалом, заправленным в задницу датского дога, верно? Бомонт рассмеялся, что с ним случалось нечасто. — Да, им бы такое понравилось, — сказал он и похлопал Могильщика по плечу. Фотографом оказалась девица из тех, кого Могильщик называл «отборнейшими городскими сучками». Городом в данном случае был, конечно, Нью-Йорк. Ходила она так, как будто ей в интересное место вогнали веретено и еще одно — в задницу, причем оба непрерывно вертелись. Она взяла микроавтобус в прокате в портлендском аэропорту и набила его под завязку всевозможным фотооборудованием, так что было вообще непонятно, как там еще помещаются она сама и ее ассистент. Если бы в микроавтобусе вдруг не хватило места и надо было бы выбирать, от чего избавляться — от ассистента или от части аппаратуры, — Могильщик даже не сомневался, что одному сладкому педику из Большого Яблока пришлось бы ловить попутку от аэропорта. У Бомонтов, приехавших следом за микроавтобусом на своей машине, был такой вид, словно все происходящее их смущает, но в то же время и веселит. А поскольку они находились в обществе отборнейшей городской сучки вроде бы по доброй воле, Могильщик решил, что веселье все-таки перевешивает смущение. Но чтобы уж точно в этом убедиться, он подошел к Бомонту и спросил, не обращая внимания на презрительный взгляд городской сучки: — Все в порядке, мистер Би? — Господи, нет. Но мы как-нибудь справимся, — сказал тот и подмигнул Могильщику. Могильщик подмигнул в ответ. Убедившись, что Бомонты твердо намерены довести начатое до конца, Могильщик отошел в сторонку и стал наблюдать — как любой человек, он никогда не отказывался от бесплатного цирка. Фотограф притащила с собой еще и фальшивый надгробный камень, старомодный, с закругленным верхом. Он был больше похож на рисунки из комиксов Чарлза Аддамса, чем на настоящие надгробные камни, которые сам Могильщик устанавливал здесь недавно. Фотограф суетилась вокруг него, заставляя своего ассистента переставлять камень с места на место. Один раз Могильщик подошел и спросил, не надо ли подсобить, но девица лишь рявкнула: «Нет, спасибо», — в своей чванливой нью-йоркской манере, так что Могильщик отошел и больше уже не совался. Наконец она добилась, чего хотела, и велела ассистенту заняться светом. На установку прожекторов ушло еще около получаса. Все это время мистер Бомонт просто стоял и смотрел, периодически поднося руку к лицу и потирая маленький белый шрам на лбу. Его глаза завораживали Могильщика. А ведь он делает свои собственные фотографии, подумал Могильщик. И его снимки наверняка будут получше, чем у нее. И уж явно останутся на подольше, загрузятся в память. Он отложит ее про запас, а потом пропишет в какой-нибудь книге, а она даже ни сном ни духом. Наконец фотограф объявила, что можно снимать. Она заставляла Бомонтов вновь и вновь пожимать друг другу руки над этим камнем, как будто нельзя было щелкнуть их с первого раза, тем более что в тот день было чертовски промозгло. Она орала на них точно так же, как на своего писклявого кривляку-ассистента — этаким пронзительным нью-йоркским голосом, — и заставляла позировать снова и снова, потому что или свет не тот, или их лица не те, или в ее чертовой заднице что-то не то. А Могильщик все ждал, когда же мистер Бомонт — судя по слухам, не самый долготерпеливый товарищ на свете — взорвется и скажет ей пару ласковых. Но мистер Бомонт — и его жена тоже — скорее забавлялись, чем злились, и оба безропотно выполняли все приказы отборнейшей городской сучки, хотя погода в тот день была пакостной. Сам Могильщик на его месте взбесился бы очень скоро. Секунд этак через пятнадцать. И эта чертова яма была прямо здесь, на том месте, где они установили тот фальшивый надгробный камень. Да что уж там, если нужны дополнительные доказательства, вот они — круглые ямки в земле, оставленные высокими каблуками отборнейшей городской сучки. Да, она точно была из Нью-Йорка; только нью-йоркская дамочка напялит туфли на шпильках, когда еще не подсохла весенняя грязь, и станет разгуливать в них по кладбищу, делая снимки. Если только это не… Мысли резко оборвались, и по спине Могильщика вновь пробежал неприятный холодок. Когда он разглядывал исчезающие следы от шпилек, его взгляд наткнулся на другие следы, посвежее. 2 Следы? Это следы? Да нет, откуда здесь взяться следам? Просто придурок, который выкопал эту яму, разбросал часть земли чуть подальше. Вот и все. Но это было не все, и Могильщик Хольт знал, что не все. Еще до того, как он подошел к первому комку грунта на зеленой траве, он увидел глубокий отпечаток ботинка в куче земли, ближайшей к яме. Да, следы. Ну и что? А ты думал, что тот, кто тут рылся, парил в воздухе с лопатой в руках, как Каспер — доброе привидение? На свете есть много людей, у которых хорошо получается врать себе, но Могильщик Хольт был не из их числа. И этот нервный, насмешливый голос у него в голове не отменял того, что видели его глаза. Он был заядлым охотником, а прочесть эти следы не составляло труда. Как бы ему самому ни хотелось обратного. Здесь, на ближайшей к яме куче земли, был не только след от ботинка, но и круглое углубление размером почти с обеденную тарелку, чуть левее отпечатка подошвы. А с обеих сторон от следа и углубления, но ближе к краю, виднелись бороздки в земле — явные следы пальцев. Пальцев, которые слегка соскользнули, прежде чем ухватиться как следует. Чуть дальше от первого следа виднелся второй. А за вторым, на траве — фрагмент третьего, который образовался, когда земля отвалилась целым куском от ступившего туда ботинка. Хотя она и отвалилась, но была еще достаточно влажной, чтобы сохранить отпечаток… как и те три-четыре куска земли, которые Могильщик приметил с самого начала. Если бы он не приехал сюда так рано, когда трава была еще влажной, солнце успело бы высушить землю, и эти вывороченные комья рассыпались бы на мелкие, ничего не значащие кусочки. Он очень жалел, что не пришел позже, что не поехал сначала на кладбище Благодати Господней, как, собственно, и собирался, когда выходил из дома. Но он приехал сюда, и что уж теперь говорить. Фрагменты следов сходили на нет футах в десяти от (могилы) ямы в земле. Хольт подозревал, что следы наверняка сохранились и дальше в сырой траве, и, наверное, нужно будет сходить проверить, хотя проверять не хотелось. Но пока что он перевел взгляд на самые четкие отпечатки — на небольшой кучке земли рядом с ямой. Бороздки, оставленные соскользнувшими пальцами; круглое углубление чуть впереди; след башмака рядом с ним. О чем это говорит? Ответ пришел в голову сразу, как секретное слово на старом шоу Граучо Маркса «Ставка — ваша жизнь». Он увидел все ясно и живо, как будто сам при этом присутствовал, и именно поэтому ему так отчаянно не хотелось ввязываться в это дело. Дело-то было скверное. Потому что смотрите: в свежевырытой яме стоит мужик. Да, но как он там оказался? Да, но кто выкопал эту яму: он сам или кто-то другой? Да, но почему эти маленькие корешки все перекручены, измочалены и разорваны, как будто землю разгребали голыми руками, а не рассекали лопатой, чисто и аккуратно? Ладно, не берем в голову все эти «но». Возможно, лучше о них забыть. Даже думать забыть. Вернемся к нашему мужику. Он стоит в яме, слишком глубокой, чтобы просто оттуда выпрыгнуть. И что он делает? Кладет руки на край и подтягивается наверх. Ничего сложного. То есть если ты взрослый мужик, а не мальчишка. Могильщик взглянул на ближайшие к нему следы и подумал: Если это мальчишка, то нога у него будь здоров. Размер двенадцатый, если не больше. Руки на край. Подтягиваешься вверх. Руки скользят по влажной земле, и ты вцепляешься пальцами, оставляя вот эти короткие бороздки. Выбравшись наполовину, опираешься для равновесия на одно колено — вот она, круглая ямка. Ставишь другую ногу рядом с коленом, переносишь вес на нее, встаешь и уходишь. Плевое дело. То есть какой-то мужик выкопался из могилы и усвистел по своим делам, так получается? Может, он там внизу малость проголодался и решил заглянуть в «Завтрак у Нэн», взять себе чизбургер и пивко? — Какая, к чертям собачьим, могила? Обычная, на хрен, яма в земле! — сказал он вслух и испуганно вздрогнул, когда рядом сердито чирикнул воробей. Да, просто яма в земле — он сам так сказал. Но тогда почему он не видит никаких следов от лопаты? Да и вообще никаких отметин, которые обязательно должны быть при любых земляных работах. Почему здесь только одна цепочка следов, уходящая прочь от ямы? Почему нет следов вокруг ямы, ведь если мужик здесь копал, он должен был время от времени наступать на вынутую из ямы землю, как это всегда и бывает, когда человек роет яму? Ему вдруг пришло в голову, что надо бы поразмыслить, как теперь поступить. Провалиться ему, если он знал. По идее здесь вроде как совершено преступление, но можно ли предъявлять обвинения в ограблении могилы, если на разрытом участке не было никакого тела? В худшем случае это можно назвать вандализмом, а если тут было что-то еще, Могильщик Хольт не стремился это выяснять. Может быть, лучше всего завалить эту яму вырытой из нее же землей, принести новой, если не хватит, и благополучно о ней забыть? В конце концов, сказал он себе в третий раз, здесь никто и не был похоронен. Перед его мысленным взором тут же возник тот дождливый весенний день. Ох ты, черт! Тот фальшивый надгробный камень выглядел в точности как настоящий! Когда ты своими глазами видишь, как этот хлипкий педиковатый ассистент таскает его на себе, тебе, конечно, понятно, что камень поддельный. Но когда они установили его, положили эти искусственные цветы и все прочее, можно было подумать, что он настоящий, и под ним кто-то и вправду… Волоски у него на руках встали дыбом. — Ты давай прекращай это дело, — приказал он себе, а когда рядом снова сердито чирикнул воробей, Могильщик искренне обрадовался этому пусть и не очень приятному для слуха, но донельзя обычному и настоящему звуку. — Давай, мать, голоси, — сказал он и подошел к последнему фрагменту следа. За ним, как он и подозревал, виднелись и другие следы на примятой траве. На большом расстоянии друг от друга. Глядя на них, Могильщик мог бы сказать, что мужик не бежал, но и времени не терял. Шагов через сорок он увидел еще одну метку, оставленную на пути того парня: перевернутую корзину с цветами, валявшуюся чуть поодаль цепочки следов. Похоже, раньше она стояла на дороге того мужика, и он запросто мог бы ее обойти, но вместо этого отшвырнул пинком и продолжил свой путь. По мнению Могильщика Хольта, с людьми, которые так поступают, лучше не связываться, если только на это нет чертовски веских причин. Мужик шел через кладбище по диагонали, видимо, направляясь к низкой стене, отделявшей кладбищенскую территорию от шоссе. Шел как человек, которому есть куда пойти и чем заняться. Хотя воображение у него было развито не сильнее, чем способность к самообману (эти два свойства обычно идут рука об руку), на миг Могильщику показалось, что он прямо видит этого человека: здоровенный, крепкий мужик с великанским размером ноги шагает сквозь это тихое предместье мертвых в кромешной тьме, ступает уверенно и твердо, пинает корзину с цветами, подвернувшуюся под ноги, не остановившись даже на полсекунды. Он не боялся — уж он-то точно. Если здесь по ночам и бродили ожившие мертвецы, как утверждали некоторые горожане, то это они боялись его. И храни Боже любого, кто перешел бы ему дорогу. Птица снова чирикнула. Могильщик вздрогнул. — Забудь об этом, дружище, — еще раз сказал он себе. — Закопай эту треклятую яму и забудь о ней думать. Яму-то он закопал и честно пытался о ней забыть, но уже ближе к вечеру, когда Могильщик осматривал Стэкпоулское кладбище, его разыскал Дейк Бредфорд и сообщил ему новость о Гомере Гамише, которого утром нашли меньше чем в миле от Старого городского кладбища, на шоссе номер 35. Весь город полнился домыслами и слухами. И тогда, пусть и с большой неохотой, Могильщик Хольт пошел поговорить с шерифом Пэнгборном. Он не знал, связаны ли следы и яма с убийством Гомера Гамиша, но подумал, что лучше все рассказать, а дальше пусть разбираются те, кому платят за это деньги. Глава 4 Смерть в маленьком городке