Ой, да ладно… ни о чем ты не жалеешь. И не говори, что жалеешь, а то и вправду накликаешь неудачу. Это, черт возьми, самое лучшее место для Энни и мальчиков. И для тебя, кстати, тоже. Так что давай-ка не будем страдать этим самым. Хороший совет. Пэнгборн давно понял, что голова всегда дает нервам дельный совет, которому они не могут последовать. Они отвечают: «Да, сэр. Вы все так хорошо объяснили. Очень правильно вы говорите». И все равно продолжают дрожать и звенеть. И все-таки это его работа. Он еще и не такое видал, разве нет? За свою бытность шерифом он соскоблил с асфальта останки почти сорока человек, разогнал бессчетное количество драк, разобрал сотню случаев издевательства над супругами и детьми — и это лишь те, о которых заявляли в полицию. Но все в мире стремится к равновесию: для города, где не так давно орудовал свой собственный маньяк, с убийствами в Касл-Роке обстояло на удивление тихо. Всего четыре, и только один из преступников сбежал — Джо Родуэй, который прикончил жену, вышибив ей мозги. Будучи немного знакомым с дамой, Пэнгборн почти огорчился, когда получил телекс из полицейского управления в Кингстоне, Род-Айленд, с сообщением, что Родуэй сидит у них в камере. Еще одно из четырех — даже и не убийство, а гибель в автоаварии, а два оставшихся — банальные бытовые убийства, одно с применением ножа, другое — голыми руками. Причем второе можно было квалифицировать как насилие в семье, зашедшее слишком далеко, но с одной необычной деталью, отличавшей его от множества ему подобных: жена забила мужа до смерти, пока он валялся пьяный. Одно-единственное апокалипсическое выступление в отместку за почти два десятка лет издевательств. Последний набор синяков на теле женщины еще отливал яркой, здоровой желтизной, когда ей зачитывали приговор. Пэнгборн нисколечко не огорчился, когда судья отпустил ее с миром после шестимесячного пребывания в женской исправительной тюрьме, а оставшиеся шесть лет дал условно. Возможно, судья Пендер поступил так лишь потому, что было бы неуместно выдать подсудимой то, что она действительно заслужила, а именно — медаль. Пэнгборн давно убедился, что реальные убийства в маленьких городках обычно совсем не похожи на убийства в маленьких городках из романов Агаты Кристи, когда семеро человек по очереди пыряют ножом старого ловеласа полковника Сторпинга-Желвака в его загородном доме в Запруде-на-Ряске во время свирепой зимней бури. В реальной жизни, когда прибываешь на место, почти всегда застаешь там преступника, который тупо таращится на лужи крови и пытается сообразить, какого хрена он тут натворил и как могло получиться, что все так стремительно вышло из-под контроля. Даже если преступник сбегал, обычно он не уходил далеко, и всегда находилась пара-тройка свидетелей, которые могли точно сказать, что именно произошло, кто это сделал и куда он ушел. Ответ на последний вопрос в большинстве случаев — в ближайший бар. В реальной жизни убийства в маленьком городке, как правило, очень простые, жестокие и идиотские. Как правило. Но правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Иногда молния все-таки ударяет дважды в одно и то же место, и время от времени в маленьких городках случаются убийства, которые не раскроешь прямо на месте. Убийства вроде такого. Только этого Пэнгборну и не хватало. 2 Констебль Норрис Риджуик вышел из патрульной машины, припаркованной сразу за машиной Пэнгборна. Сигналы вызовов двух полицейских раций раздавались в теплом весеннем воздухе. — Рэй уже едет? — спросил Пэнгборн. Рэй был Рэем Ван Алленом, окружным судмедэкспертом и коронером. — Ага. — А что супруга Гомера? Ей уже сообщили? Пэнгборн говорил, отгоняя мух от лица Гомера. Собственно, от лица-то осталось не много. Только острый, торчащий вверх нос. Если бы не протез вместо левой руки и не золотые зубы — когда-то они красовались во рту Гомера, а теперь их обломки усыпали его морщинистую шею и рубашку на груди, — Гомера, наверное, не узнала бы даже родная мать. Норрис Риджуик, чем-то похожий на Барни Файфа, помощника шерифа из старого сериала «Шоу Энди Гриффита», переминался с ноги на ногу и разглядывал свои ботинки, словно вдруг воспылал к ним интересом. — Ну… Джон сейчас на дежурстве, а Энди Клаттербак — в Оберне, в окружном суде… Пэнгборн вздохнул и поднялся на ноги. Гамишу исполнилось — и теперь уже навсегда — шестьдесят семь. Они с женой жили в маленьком чистом домике рядом со старым железнодорожным депо меньше чем в двух милях отсюда. Их дети выросли и разъехались кто куда. Это миссис Гамиш позвонила сегодня утром в контору шерифа и, чуть не плача, сказала, что проснулась в семь и обнаружила, что Гомер — который иногда спал в одной из старых детских, потому что она, миссис Гамиш, храпит — вообще не ночевал дома. Вечером, в семь часов, он, как обычно, уехал играть в боулинг и должен был вернуться к полуночи, самое позднее — к половине первого, но все постели оказались пустыми, а его пикапа нет ни в палисаднике, ни в гараже. Шейла Бригем, диспетчер дневной смены, сообщила о поступившем звонке шерифу Пэнгборну, и тот перезвонил миссис Гамиш из телефона-автомата на автозаправке «Сонни Джэкеттс Суноко», где в тот момент заправлялся. Она рассказала все, что ему надо было знать о машине — «шевроле»-пикап, 1971 года выпуска, белый, с пятнами темно-бордовой грунтовки в проржавевших местах, с ружейной стойкой в кабине, номерной знак штата Мэн 96529Q. Пэнгборн передал информацию по рации всем патрульным (только троим, потому что Клат выступал свидетелем на суде в Оберне) и сказал миссис Гамиш, что перезвонит сразу, как только появятся какие-то новости. Он не особенно волновался. Гамиш любил накатить пивка, особенно по вечерам, когда играл с приятелями в боулинг, но идиотом он не был. Если старик выпил больше, чем того требует безопасность за рулем, он скорее всего заночевал на диване в гостиной у кого-то из своих партнеров по боулингу. Но оставался один вопрос. Если Гомер решил заночевать у кого-то из своих товарищей, почему он не позвонил жене и не предупредил? Он же знал, что она будет переживать. Хотя было поздно, возможно, он думал, что она уже спит, и не хотел ее беспокоить. Это один вариант. А вот второй, еще лучше: Гамиш звонил жене, но та крепко спала и, возможно, храпела, как трактор. А дверь в комнату с телефоном была плотно закрыта. Пэнгборн попрощался с расстроенной миссис Гамиш, повесил трубку и подумал, что ее муженек объявится самое позднее к одиннадцати утра, поджав хвост и страдая похмельем. Эллен, конечно, скажет ему пару ласковых. А Пэнгборн мысленно похвалит Гомера за то, что старику хватило ума не садиться за руль и не ехать тридцать миль между Саут-Пэрисом и Касл-Роком в пьяном виде. По прошествии часа после звонка Эллен Гамиш ему вдруг пришло в голову, что, анализируя ситуацию, он упустил нечто важное. Если Гамиш остался на ночь у кого-нибудь из приятелей, такое явно случилось впервые. Иначе его жена сама бы об этом подумала и уж точно бы подождала какое-то время, прежде чем звонить шерифу. А потом Алана осенило, что Гомер Гамиш несколько староват, чтобы менять привычки. Если он заночевал у приятеля вчера ночью, он должен был делать так раньше. Но если судить по звонку жены, такого за ним не водилось. А если он раньше спокойно садился за руль пьяным и ехал домой, то что мешало ему поступить так и вчера… Однако что-то же помешало. Значит, старый пес все-таки выучился новому трюку, подумал Пэнгборн. Такое случается. Или он просто напился сильнее обычного. Черт, он мог выпить не больше, чем всегда, а развезло его хлеще. Говорят, так бывает. Он попытался забыть о Гомере Гамише хотя бы на время. Ему надо было разобрать кучу бумаг, а он сидел, катая по столу карандаш и размышляя о старом хрыче, который сейчас обретается черт знает где на своем пикапе, об этом старом грибе с ежиком редких седых волос и протезом вместо руки, которую он потерял в местечке под названием Пусан в необъявленной войне, случившейся в те времена, когда большинство нынешних ветеранов Вьетнама еще пачкали свои пеленки… все эти мысли уж никак не помогали разбираться с бумагами. И уж точно не помогали искать Гамиша. Но когда он уже направлялся в каморку Шейлы Бригем, чтобы попросить ее вызвать Норриса Риджуика и узнать, не выяснил ли что-нибудь Норрис, тот позвонил сам. То, что доложил Норрис, превратило крошечный ручеек беспокойства в мощный холодный поток, который обрушился на Алана и заставил оцепенеть. Он всегда потешался над теми, кто звонит на радио в прямом эфире и рассуждает о телепатии и предвидении. Потешался, как человек, для которого интуиция и предчувствия давно стали частью работы — настолько, что он даже и не замечает, когда ими пользуется. Но если бы в эту минуту Алана спросили, какие у него есть мысли насчет Гомера Гамиша, он ответил бы так: Когда позвонил Норрис… ну, вот тогда у меня появилась уверенность, что старик либо серьезно травмирован, либо мертв. Причем скорее второе. 3 Норрис по случаю остановился у фермы Арсено на шоссе номер 35, примерно в миле к югу от Старого городского кладбища. Он даже не думал о Гомере Гамише, хотя от фермы Арсено до дома Гамишей было меньше трех миль, и если Гомер вчера возвращался домой из Саут-Пэриса наиболее разумным маршрутом, он должен был проезжать мимо фермы. Норрис даже не сомневался, что никто из Арсено не видел Гомера вчерашним вечером, потому что если бы они его видели, то уже минут через десять он бы вернулся домой целым и невредимым. Норрис остановился у фермы Арсено лишь потому, что они держали лучший на все три городка придорожный продуктовый лоток. Норрис был из тех холостяков, которые любят готовить, и имел неодолимое пристрастие к свежему сахарному гороху. Вот он и остановился, чтобы узнать, когда тот появится в продаже. И уже потом, исключительно для проформы, решил спросить Долли Арсено, не видела ли она случайно пикап мистера Гамиша прошлой ночью. — А знаете, — сказала миссис Арсено, — это забавно, что вы о нем упомянули, потому что я его видела. Поздно ночью… нет, если подумать, наверное, все-таки рано утром. Шоу Джонни Карсона еще шло, но уже близилось к завершению. Я как раз собиралась взять еще порцию мороженого, посмотреть шоу Дэвида Леттермана, ну, хотя бы начало, и лечь спать. В последнее время я плохо сплю, а тот человек на другой стороне дороги действовал мне на нервы. — Какой человек, миссис Арсено? — тут же насторожился Норрис. — Не знаю… просто какой-то человек. Но мне не понравился его вид. Было темно, я его и не видела толком, а мне все равно не понравился его вид, как вам такое? Звучит глупо, я знаю, но эта психиатрическая лечебница… Джунипер-Хилл… она совсем рядом, а когда видишь одинокого мужчину на загородном шоссе почти в час ночи, тут поневоле занервничаешь, даже если он в костюме. — В каком костюме… — начал Норрис, но это было бесполезно. Миссис Арсено, истинная деревенская сплетница, раз открыв рот, уже не могла остановиться и обрушила на Норриса Риджуика нескончаемый поток слов. Он решил переждать это бедствие, а все ценное выудить по ходу дела. Он достал из кармана блокнот. — В каком-то смысле, — продолжала она, — из-за этого костюма я еще больше разнервничалась. Это как-то неправильно, чтобы человек был в костюме в такое время, если вы понимаете, что я имею в виду. Наверное, не понимаете. Возможно, вы думаете, что я просто глупая старуха, и, наверное, так и есть, я и вправду глупая старуха, но за пару минут до того, как подъехал Гомер, мне показалось, что тот человек собирается подойти к дому, я даже встала проверить, заперта ли дверь. Он смотрел в эту сторону, понимаете, я видела, как он смотрел. Наверное, потому, что свет в окне еще горел, хотя было поздно. Может быть, он и меня тоже видел, занавески-то прямо прозрачные. Я не разглядела его лицо… луны ночью не было, и я давно не верю, что нам здесь поставят фонари, не говоря уж о кабельном телевидении, как у них в городе… но я видела, как он повернул голову. А потом начал переходить дорогу… то есть мне так показалось, что он переходит дорогу или думает перейти, если вы понимаете, что я имею в виду… и я подумала, он сейчас подойдет, постучит в дверь и скажет, что у него машина сломалась, и спросит, можно ли от нас позвонить, и я думала, что мне делать, если он постучится, и стоит ли вообще отвечать. Да, наверное, я глупая старуха, потому что мне сразу вспомнилась та серия из «Альфред Хичкок представляет», где был один псих, который умел зачаровывать птичек, чтобы те слетались к нему с деревьев, и рубил людей топором, а куски складывал в багажник своей машины, а поймали его лишь потому, что у него не работал задний подфарник или что-то такое… но с другой стороны… — Миссис Арсено, можно задать вам вопрос… — …мне не хотелось быть кем-то вроде того филистимлянина, или сарацина, или гоморрца, или кто там прошел мимо и не помог человеку, — продолжала миссис Арсено. — Ну, вы помните, в этой притче о добром самаритянине. Так что я малость растерялась. Но сказала себе… К тому времени Норрис уже забыл о горошке. Ему наконец удалось прервать миссис Арсено, сказав ей, что человек, которого она видела ночью, возможно, имеет какое-то отношение к «ведущемуся расследованию», как он это назвал. Он заставил ее вернуться к началу и рассказать еще раз — очень подробно, — что она видела, по возможности, если не трудно, опустив «Альфред Хичкок представляет» и притчу о добром самаритянине. Если вкратце, как Норрис изложил это по рации шерифу Алану Пэнгборну, все происходило так: миссис Арсено смотрела «Шоу Джонни Карсона» в одиночестве, муж и сыновья уже спали. Ее кресло стояло у окна, выходящего на шоссе номер 35. Штора была поднята. Примерно в ноль тридцать или ноль сорок миссис Арсено выглянула в окно и увидела мужчину, стоявшего на другой стороне дороги… а именно, на стороне Старого городского кладбища. Человек шел оттуда или откуда-то еще? Миссис Арсено не могла сказать наверняка. Ей показалось, что, возможно, он шел от кладбища — иными словами, прочь из города, — но она не могла объяснить, почему у нее создалось такое впечатление. Потому что, когда она в первый раз выглянула в окно, там было только пустое шоссе, а перед тем как подняться, чтобы взять мороженое, она снова выглянула в окно, и мужчина уже был там. Он просто стоял и смотрел на освещенное окно — возможно, прямо на нее. Она подумала, что он собирается перейти через дорогу или уже начал переходить (скорее всего он просто стоял, подумал Алан, а все остальное — фантазии нервной женщины), когда на гребне холма показались огни. Увидев приближавшуюся машину, человек вытянул руку с поднятым большим пальцем, как делают все голосующие на дороге. — Это была машина Гомера, да. И сам Гомер был за рулем, — сказала миссис Арсено Норрису Риджуику. — Сначала я подумала, что он просто проедет мимо, как сделал бы всякий нормальный человек, если кто-то голосует на пустом шоссе посреди ночи, но он все-таки остановился, и тот человек подбежал к пассажирской дверце и сел в машину. Миссис Арсено, которой было сорок шесть, а с виду — лет на двадцать больше, покачала седой головой. — Гомер, наверно, был сильно пьян, если решился взять пассажира в такой поздний час, — заключила она. — Тут надо быть или изрядно надравшись, или законченным дураком. А я знаю Гомера почти тридцать пять лет. Он не дурак. — Она секунду помедлила. — Ну… не совсем. Норрис попытался узнать больше подробностей о костюме того мужчины, но безуспешно. Действительно жалко, подумал он, что уличные фонари заканчиваются как раз у ограды городского кладбища, но в маленьких городках типа Касл-Рока всегда туго с деньгами. Миссис Арсено была уверена: это был именно костюм, а не куртка и не пиджак. И точно не черный — что оставляло широкий диапазон выбора из других цветов. Миссис Арсено могла добавить, что костюм не был белым, но если давать показания под присягой, она готова поклясться, что он был не черным. — Я не прошу вас давать показания под присягой, миссис Арсено, — заверил Норрис. — Когда беседуешь с представителем закона при исполнении служебных обязанностей, — ответила миссис Арсено, чопорно запустив руки в рукава свитера, — это одно и то же. Все, что она знала, можно было резюмировать так: она видела, как Гомер Гамиш подобрал пассажира примерно без четверти час ночи. Вы скажете, не тот случай, чтобы звонить в ФБР. Но все выходит гораздо серьезнее, если добавить, что Гомер подобрал пассажира милях в трех от своего дома… но до дома так и не доехал. Кстати, насчет костюма миссис Арсено была права. Человек, голосующий на шоссе в нескольких милях от города почти в час ночи, — это само по себе уже странно. В такое время всякий обычный бродяга давно дрыхнет в пустом хлеву или в сарае на чьей-нибудь ферме. Но если добавить еще и то, что человек был в костюме и галстуке («Каком-то темном, — сказала миссис Арсено, — только не заставляйте меня говорить под присягой, какого именно цвета, потому что я все равно не смогла бы сказать»), то выходит совсем уж невесело. — Что мне теперь делать? — спросил Норрис, закончив доклад по рации. — Оставайся на месте, — ответил Алан. — Поболтай с миссис Арсено о сериях «Альфред Хичкок представляет». Я тоже люблю эту программу. Но не успел он проехать и полмили, как место встречи с Норрисом пришлось перенести примерно на милю к западу от фермы Арсено. Парнишка по имени Фрэнк Гавино возвращался с рыбалки на речке Стриммер-Брук и увидел чьи-то ноги, торчавшие из зарослей сорняков на южной стороне шоссе номер 35. Он помчался домой и рассказал матери. Она позвонила в контору шерифа. Шейла Бригем передала сообщение Алану Пэнгборну и Норрису Риджуику. Шейла следовала инструкции и не называла по рации никаких имен — слишком много вокруг развелось юных радиолюбителей, пытающихся прослушать полицейские частоты, — но по ее расстроенному голосу Алан догадался, что даже она понимает, чьи это ноги. Единственное, что случилось хорошего за все утро, так это то, что Норрис успел проблеваться еще до приезда Алана, и ему хватило ума отбежать на северную сторону дороги, подальше от тела и тех улик, которые там могли быть. — Что теперь? — спросил Норрис, прерывая ход мыслей шерифа. Алан тяжко вздохнул и прекратил отгонять мух от останков Гомера. Все равно это было без толку. — Теперь мне придется поехать к Эллен Гамиш и сообщить, что сегодня утром она стала вдовой. Ты останешься здесь. Попытайся отгонять от трупа мух. — Э-э… шериф, а зачем? Тут их вон сколько. А он уже… — Мертв. Да, я вижу. Не знаю зачем. Потому что так будет правильно, я считаю. Мы не можем вернуть ему руку, но мы можем хотя бы не давать мухам срать на то, что осталось от его носа. — Понял, — смиренно проговорил Норрис. — Я понял, шериф. — Норрис, как думаешь, у тебя получится называть меня просто Аланом, если ты хорошо постараешься? Если потренируешься? — Да, шериф. Думаю, да. Алан хмыкнул и обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на участок канавы, который, по всей вероятности, будет огорожен желтыми полицейскими лентами с надписью «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН», когда он сюда вернется. Окружной коронер уже будет здесь. И Генри Пейтон из Оксфордской полиции штата. Фотографа и ребят из отдела расследований особо тяжких преступлений при Генеральной прокуратуре, возможно, еще не будет — если только кто-то из них не окажется где-то поблизости на расследовании другого дела, — но и они скоро приедут. К часу дня сюда прибудет и передвижная лаборатория полиции штата при полном комплекте рвущихся в бой криминалистов и судмедэкспертов, вкупе с парнем, чье дело намешивать гипс и снимать отпечатки протекторов, которые Норрису хватило ума или везения не переехать колесами его патрульной машины. (Алан скрепя сердце выбрал везение.) И все ради чего? Чтобы подтвердить, что подвыпивший старик остановился и по доброте душевной подвез незнакомца (Давай забирайся, приятель, Алан буквально слышал его голос, мне тут ехать всего пару миль, но хоть немножко тебя подброшу), а незнакомец ответил тем, что забил старика до смерти и угнал его машину. Алан предполагал, что мужчина в костюме попросил Гомера остановиться — скорее всего под предлогом, что ему надо отлить, — и как только они остановились, он схватил старика, вытащил из машины и…