Пришлось встать и брести к лесу, увязая в болоте и чувствуя, как яростно печет солнце, как нагреваются макушка и плечи, несмотря на длинные волосы. Надо было идти, потому что еще немного, и она здесь точно изжарится. Алина кое-как натянула на голову уголочек крыла – мышцы были непослушными, как бывает в занемевшей ноге, и приходилось придерживать его рукой. А когда она пыталась им пошевелить, получалось только беспорядочное дерганье и хлопанье, как у испуганной курицы. Словно у птенца, учащегося летать. Алина шла по вспаханному тха-охонгами затопленному лугу, а лес был все так же далеко и почти не приближался. В голову то и дело ударяло какое-то далекое жужжание, и перед глазами снова все плыло. А жужжание приближалось… и вдруг будто струна лопнула, и принцесса отчетливо услышала: – Госпожа, госпожа, просыпайтесь… завтрак скоро… Да как же добудиться-то? Госпожа… Ваше величество, как хорошо, что вы здесь! Простите, что попросила позвать… вот… Разбудить не могу. У Алины резко закружилась голова, и она остановилась, покачнулась от странных, почти безумных ощущений. Ко лбу словно прикоснулась теплая рука – перед глазами сразу все потемнело, – и пятая Рудлог распахнула глаза, увидев склонившуюся над ней обеспокоенную Василину, и потянулась к ней, схватилась за ладонь, задыхаясь от крика и боясь, что ее снова утянет обратно. Потому что одновременно со своей спальней она видела ослепительное белое солнце и далекий тропический лес и ощущала грязь под ногами. Тело прошило теплом – и кошмар выпустил ее и тут же подернулся дымкой, забываясь, уползая за эмоции, за счастье, за облегчение. – Какая ты холодная, – встревоженно сказала Василина. Выглядела она очень усталой. – Заболела, Алиш? – Нет, – жалобно ответила принцесса, подползла к краю кровати и прижалась к сестре, обхватив ее за бедра. – Кошмар приснился. Опять. Мне почему-то часто стали сниться плохие сны, Вась. Королева присела на кровать, кивнула горничной, отпуская, и крепко обняла вцепившуюся в нее Алинку. И пятая принцесса затихла, постепенно согреваясь. И перестала плакать. А королева долго гладила ее по спине и не могла, не имела сил оторвать от себя этого испуганного ребенка. А нужно было: фамильное чутье, тревожившее ее уже более часа, вдруг оформилось в осознание, что Марина здесь, рядом. Что она вернулась. Марина Рана в боку ныла и дергала, но все оказалось не так страшно, как я думала. Горячий душ смыл мои слезы, оставив голову пустой, и я, стараясь не шевелить левой рукой и не тревожить бок, яростно терла себя губкой, убирая сажу и копоть. Вода на пол лилась черная, грязная, оставляя жирные следы, и я почти заснула там. Очнулась от того, что стала сползать вниз. Пошатываясь и зажимая рану ладонью, вышла из душа и оперлась о мраморную плиту перед зеркалом. И только потом решилась осмотреть себя. От вида разорванной кожи замутило, и вдруг ударила боль. Вода сняла засохшую корку, и кровь текла по бедру, капала на плитку пола. Летающее чудовище прихватило своим крюком кожу, порвало мышцы, но, слава богам, несмотря на мою худобу, не задело внутренние органы и не проникло в брюшную полость. Нужно было сразу идти к врачам. Я разогнулась – страшно кружилась голова, – потянулась к красному полотенцу с нашим гербом и, кое-как укутавшись, вышла в спальню. Меня уже ждали, и лица старших сестер не предвещали ничего хорошего. Василина и Ангелина шагнули ко мне одновременно, сжали в объятьях; Вася заплакала, Ани так вцепилась в плечо, что еще немного – и проткнула бы не хуже стрекозы. Отпустили. Я стояла, глядя на них, они смотрели на меня – и тишина становилась звенящей, и очень хотелось опустить глаза. – Ты даже не подумала зайти и сказать, что все в порядке, – сквозь слезы, очень зло произнесла Василина. Я села на кровать и обхватила голову руками. В боку разгорался пожар. – Ты подставила всех нас. Нарушила свое слово. – Вась, я… Прости. – Детский лепет! – крикнула она и глубоко вздохнула, чтобы остановить рыдания. Вот от кого я не ожидала. Стоящая рядом Ани смотрела так, что хотелось спрятаться, но именно от нее я ждала разноса. – Детский лепет, – повторила Василина твердо. – Как ты могла, Марина? Как ты могла? Как теперь доверять тебе? Ты поставила под удар не только себя, но и всю семью!!! Я думала, в твоей голове есть хотя бы немного ответственности! Она сжимала кулаки и повышала голос, а я нехотя косилась на нее. Сказать, что ранена, – точно убьют. – С этого дня, – сказала Василина яростно, – никакой работы. Никаких выездов. Ты сидишь во дворце до тех пор, пока мы не будем уверены, что ситуация с темными разрешилась. И видят боги, если мне понадобится запереть тебя в камере, я это сделаю! В твоей голове больше глупости, чем у Каролины! Я начала злиться. – Ты забыла, что я не маленькая девочка, чтобы ставить меня в угол, Вась, – очень четко проговорила я. – Я, – жутким тоном ответила она, – имею право решать, что ты можешь, а что нет, Марина. – Не имеешь, – голос мой сипел и срывался. – Ани оговаривала, что мы можем жить как хотим. Василина как-то нехорошо сощурилась – но тут Ангелина взяла ее за руку. И шагнула ко мне. Я едва удержалась, чтобы не поежиться от светлого взгляда ее ледяных глаз. Сестра подавляла, несмотря на то что была меньше меня. – Я, – проговорила она с таким презрением, что мне захотелось орать и кусаться, – крайне разочарована в тебе, Марина. И я поддержу Василину. Я начала задыхаться. Вскочила, забыв про боль и пережитый страх. Меня – под домашний арест?! – Мне двадцать три года, – рявкнула я, – и пока за эти годы семья не давала мне ничего, кроме понимания, что я у вас кривое колесо! Я с шестнадцати лет зарабатываю себе на жизнь, и мне нахрен не нужны ни этот статус, ни ваша опека! Идите к черту, сестрички! Вы даже не дали мне объясниться! – Марина. Закрой рот, – сухо процедила Ани. – А то что? – внятно и с вызовом спросила я и увидела, как она дернула рукой, словно хотела влепить мне пощечину. Воздух похолодел. – Катя – одна, ей никто не пришел бы на помощь, – я попыталась дышать глубоко, потому что на язык уже просились слова, которых мне не простят. Рана стреляла болью. – Я не могла ее оставить. Да как вы не понимаете! Я бы не простила себе, если бы ее убили!!! – Катя – не член семьи, – тяжело проговорила Ани. Она даже отошла на несколько шагов – видимо, боролась со своими искушениями. – А ты – не боец и не спецназовец и можешь только помешать в таких ситуациях. Ты ответственна перед семьей, перед страной, перед нашими предками. И в таких случаях приходится принимать нелегкие решения. И да, – она повысила голос – и он сорвался в конце, – нести ответственность за последствия этих решений всю жизнь! Всю жизнь, Мари, – добавила она убежденно. – Василина этим занимается каждый день, от ее решений каждый день зависят жизни людей! А ты – разве ты настолько глупа, чтобы не понимать этого? Или Катерина для тебя ближе родных? – Почему мне нужно делать выбор? – спросила я дрожащим голосом. То ли от холода, то ли от потери крови меня начало трясти. – Ты представляешь, что было бы с нами, если бы тебя убили? – тихо и страшно спросила Василина. Она уже не плакала – стояла неестественно ровно, кусая губы и обхватив себя руками. – А если бы они начали шантажировать меня тобой? Поставили бы перед выбором, трон или ты? – Ну надо ведь принимать нелегкие решения, – едко сказала я, – пришлось бы выбрать трон. Ты бы поплакала немного, конечно, но что делать… Я увидела только, как Вася расширила посветлевшие глаза, как-то судорожно вздохнула, побелела, махнула ладонью – и меня унесло к стене, впечатав в камень. От шока и боли сознание начало уплывать, и я перестала видеть – только слышала глухие отдаляющиеся голоса. – Боги, боги, Марина!!! Я не хотела! Марина!!! – отчаянный голос Василины. – Она ранена, Вась. Смотри. Осторожнее. – Ани, я не хотела, не хотела! – рыдания и какой-то жуткий сип. Руки, трясущие меня, прижимающие к теплому телу. – Я зову врачей. Успокойся. Успокойся, Вась. Старшая сестра, как всегда, собранна. – Ненавижу ее! Боги, как я ее ненавижу! Я поседела за эту ночь!!! Мариша, Мариша, – рыдания, укачивания, – милая, прости… Я так за тебя волновалась! Какая же ты дура! Как мне хочется тебя убить! Мариша… сестренка… малышка моя… Я хочу сказать, как мне горько и обидно, но вместо этого изо рта течет слюна, я захлебываюсь кашлем и хриплю. Венценосная сестричка что-то выговаривает мне, причитает, качает – долго, больно, – затем меня куда-то несут. Открывают веки, светят в глаза. Белый человек надо мной похож на смерть, только у смерти не может быть такого встревоженного лица. – В операционную! Бок жжет – его стерилизуют, вена ноет – в ней игла. Анестезия, но я все чувствую. Как меня чистят, как шьют. Боль бесконечна, а у меня перед глазами – сотни чудовищ, странные высокие леса с огромными деревьями, две луны на небе и Алинка с повисшими черными крыльями на руках у какого-то мужчины. Вася, поднимающаяся из лавы и взрезающая себе вены. Ангелина, парящая птицей над горячим песком, и волна огня, расходящаяся от нее. Высокий красноволосый мужчина идет к ней сквозь этот огонь – его кожа покрывается ожогами, его волосы сгорают в пламени. Что это? Страхи, метафоры, картины будущего или прошлого? Становится горячо – я тону в лаве, захлебываюсь в ней, а огненный бык вгрызается в мое тело там, где рана, и вырывает кусок мяса. – Мартин, – сиплю я, потому что моего друга, моего дорогого мужчину разрывает на куски огромная стрекоза. – Я – это навсегда, – говорит он мне обескровленными губами и нежно целует в уголок рта. – Добавить анестетика! Бред заканчивается писком аппаратуры – я вижу волны звука, синие, желтые, красные, они подбрасывают меня вверх-вниз, все выше и выше – и я улетаю куда-то в темное небо, с которого глазами-звездами смотрит на меня Люк. Глава 7 Пятница, 30 декабря, Форштадт Люк Дармоншир С утра Люк отдался в руки виталиста. Голова трещала, есть не хотелось – поганый алкоголь подавали на форштадтском балу. Маг быстро вывел остатки похмелья из организма, и теперь Дармоншир, приняв ванну, жадно пил воду, пока перед ним выставляли завтрак. Не хотелось предстать перед княгиней с опухшей мордой. Леймин, выслушав его, покачал головой.