Автобус сильно тряхнуло: он свернул с узкой дороги на еще более узкую и грязную. Те, кому повезло провалиться в сон, тут же проснулись. Мужчины и женщины-солдаты засуетились. Что-то за лобовым стеклом привлекло их внимание. Первой из детей забор увидела я. Утренний туман окутал окружающий ландшафт голубоватой дымкой. Но к забору это не относилось. Он сиял безупречным серебряным цветом, и ветер со свистом прорывался сквозь распахнутые ворота. Множество мужчин и женщин окружили автобус и, словно эскорт, шли рядом, пока он медленно, сотрясаясь на ухабах, въезжал внутрь. Охрана на пропускном пункте отсалютовала водителю. Наконец автобус остановился. Нам приказали стоять неподвижно, пока ворота лагеря не закрылись. Засовы с грохотом опустились. Наш автобус не был первым – первый прибыл сюда год назад. Не был он и последним. Последние новобранцы прибыли спустя долгих три года, и к тому моменту лагерь был заполнен до отказа. Когда в дверях появился солдат в черном дождевике, все в автобусе на мгновение застыли на своих местах. Водитель потянул ручник, и последние надежды на временную остановку канули в Лету. Это был чудовищный громила. Примерно так в фильмах изображают великанов, а в мультиках – злодеев. Солдат СПП сильно надвинул капюшон на глаза, его лицо и волосы оказались в тени. По-видимому, чтобы в дальнейшем мы не смогли его опознать. Хотя все это было не важно. Он говорил не только от своего имени – от имени всего лагеря. – Сейчас вы встанете и начнете выходить из автобуса! – прокричал он. Водитель протянул ему микрофон, однако солдат отклонил его руку. – Вас разделят на группы по десять человек, после чего вы отправитесь на тестирование. Не пытайтесь бежать. Не разговаривайте. Не делайте ничего, кроме того, о чем вас попросят. Нарушившие правила будут наказаны. Я была одной из самой младших в своей десятке. Несколько человек оказались еще младше меня, но большинству было двенадцать или даже тринадцать. И если меня полные ненависти взгляды заставляли съеживаться, то для других, более старших детей они скорее являлись поводом к мятежу. – Засунь это все себе в задницу! – крикнул кто-то из заднего ряда. Мы все повернулись одновременно, как раз в тот момент, когда женщина с рыжими волосами ударила прикладом обреза прямо по губам мальчика. Затем она сделала это еще раз, и он взвыл от боли. Когда подросток сумел выдохнуть, изо рта у него вылетел фонтанчик крови. Со связанными за спиной руками он был абсолютно беспомощен. Оставалось лишь подчиняться. Они начали выталкивать детей из автобуса, по четыре зараз. Однако я все еще не могла оторвать глаз от подростка, вокруг которого словно сгустилось облако тихой ярости. Я не знаю, случилось ли это из-за того, что он почувствовал мой взгляд или из-за чего-то еще, однако мальчик обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. А потом ободряюще кивнул. Его губы разошлись в улыбке, обнажая ряд окровавленных зубов. Я почувствовала, как меня поднимают с сиденья, а затем, не успев прийти в себя, оказалась под проливным дождем. Другой солдат поднял меня с колен и повел к двум девочкам примерно моего возраста. Одежда облепила их тела, словно вторая кожа, прозрачная и обвисшая. Здесь было не меньше двадцати СПП – они выстраивали детей в линейки. Мои ноги покрывал толстый слой грязи, я дрожала в тонкой пижаме, однако никому не было до этого дела. И никто не подошел, чтобы разрезать пластиковую стяжку на запястьях. Стиснув зубы, мы застыли в ожидании. Я откинула голову, подставляя лицо дождю. Казалось, на меня обрушивается само небо, капля за каплей. Из автобуса вытолкнули последнюю четверку. Дети, включая и того мальчика с разбитым ртом, рухнули на землю. Он шел после высокой девочки-блондинки с ничего не выражающим лицом. Последний. Сквозь завесу дождя и мутные стекла автобуса было непросто что-либо разглядеть, однако я уверена, что прямо перед выходом парень склонился к уху девочки и что-то прошептал. Та едва заметно кивнула. В миг, когда ее ноги коснулись земли, она резко откатилась вправо, уворачиваясь от рук СПП. Один из солдат закричал «Стоять!», но девочка уже бежала к воротам. В этот момент все внимание было приковано к ней, и никто даже не посмотрел на последнего, остававшегося в автобусе мальчика. Никто, кроме меня. Он буквально съехал по ступенькам, белая толстовка спереди покраснела от крови. Как и остальным, ему помогла подняться та самая женщина, которая недавно ударила его прикладом. Я видела, как она сжала его руку выше локтя, – моя рука тут же отозвалась болью в этом месте. После ее помощи на предплечье расплывался здоровенный синяк. Парень обернулся и что-то тихо сказал. Лицо его при этом оставалось абсолютно невозмутимым. СПП отпустила его руку, достала обрез из кобуры, а затем, без единого звука, не моргнув глазом засунула обрез себе в рот и спустила курок. Воздух взорвался криком. Возможно, это кричала я, а может, та женщина – в последний момент осознавшая, что она делает. Ей не хватило пары секунд, чтобы остановиться. Ее изумленное лицо – вялые челюсти, вылезшие из орбит глаза, обвисшая кожа – взорвалось кровавым фонтаном, забрызгав автобус бурыми потеками крови с вкраплением волос. Стоявший рядом со мной ребенок упал в обморок, а затем кричать начали все. Тело СПП рухнуло на землю в тот же момент, когда скрутили убегавшую девочку. Дождь стремительно смывал кровавые следы с окон и желтых панелей автобуса, так что вскоре они исчезли вовсе. Все произошло очень быстро. Мальчик смотрел прямо на нас. – Бегите! – воскликнул он, обнажая поломанные зубы. – Что вы стоите? Бегите, бегите! Первой мыслью, которая пронеслась у меня в голове, было вовсе не Кто ты? и даже не Зачем?. Моей первой мыслью было: Мне больше некуда бежать. Всех вокруг охватила паника. Некоторые дети слушались и пытались бежать к забору, однако путь им преграждала плотная стена солдат в черном. Они словно появлялись из ниоткуда. Большинство оставались на месте и кричали, кричали, кричали. Дождь лил как из ведра, и ноги, казалось, буквально вросли в грязь. Стоявшая рядом девочка толкнула меня плечом, и мы упали на землю, чудом отскочив с пути солдата, который ринулся к автобусу. Мальчик по-прежнему находился в дверном проеме. Остальные солдаты приказывали всем падать на землю и не двигаться. Именно так я и поступила. – Оранжевый! – прокричал один из СПИ в рацию. – Непредвиденная ситуация у главных ворот. Мне нужна смирительная экипировка для оранжевых. Все это случилось незадолго до того, как мальчика с разбитым лицом кинули на землю. В этот момент я отважилась поднять взгляд. На меня накатила волна ужаса. Был ли он здесь такой один? Или все остальные тоже могли причинять другим вред? Только не я, – мысль молнией пронеслась у меня в голове. – Не я, это какая-то ошибка, ошибка… Почти безучастно я смотрела, как один из солдат взял в руку баллончик с краской и начертил на спине мальчика огромный оранжевый крест по диагонали. В следующую секунду парень перестал кричать, потому что СПП надел ему на лицо странную черную маску, напоминающую намордник для собак. Я покрылась липким потом. А потом нас стройными рядами повели в лазарет на сортировку. По пути мы видели детей, идущих в противоположном направлении. Они направлялись к нам от ряда жалких деревянных лачужек. Все дети носили белую униформу. У каждого на спине красовался огромный цветной знак «X», поверх которого черным цветом был выбит номер. Я насчитала пять разных цветов: зеленый, синий, желтый, оранжевый и красный. Дети с зелеными и синими знаками шли свободно, их руки не были связаны. У остальных – желтых, оранжевых, красных – руки и ноги сковывали железные кандалы. По низу от одних кандалов к другим тянулась длинная цепь, соединяя маленьких пленников в линию. Оранжевые носили на лице похожую на намордник маску. Нам ужасно хотелось попасть туда, где светло и тепло, а впереди нас ждало странное помещение, на двери которого висел рваный листок с надписью «Лазарет». Доктора и медсестры выстроились по обе стороны коридора. При нашем появлении они нахмурились и закачали головами. Чистая плитка на полу тут же стала скользкой и грязной, и мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы удержаться на ногах. В ноздри ударил запах спирта, смешанного с каким-то лимонным запахом. Один за другим мы поднялись по темной бетонной лестнице на первый этаж. Кроме пустых коек и мягких колышущихся занавесок, здесь ничего не было. Только не оранжевый. Только не красный. У меня скрутило кишки. Перед глазами все еще стояло лицо той женщины. Я никак не могла отрешиться от этого видения. Вот она спускает курок, и в следующую секунду у моих ног приземляется часть окровавленного скальпа. Я не могла забыть лицо моей матери, когда она запирала меня в гараже. Я не могла забыть лицо бабушки. Она придет, – подумала я. – Она придет. Она остановит маму и папу и придет, чтобы забрать меня. Она придет, она придет, она придет… Когда мы поднялись наверх, они все же разрезали пластиковые стяжки у нас на запястьях, а затем вновь разделили нас, отправив половину направо по холодному коридору, а половину – налево. Оба направления выглядели приблизительно одинаково: несколько закрытых дверей и маленькое окошко в дальнем конце. Мгновение я просто смотрела, как дождь барабанит по этому тонкому мутному кусочку стекла. А потом дверь слева со скрипом отворилась, и в проеме показалось полное лицо мужчины средних лет. Он бросил в нашу сторону короткий взгляд, а затем прошептал что-то стоящему в начале группы СПП. Одна за другой двери начали открываться. Перед нами появились доктора. Единственное, что объединяло этих людей, помимо белых халатов, – это написанное на их лицах подозрение. Без каких-либо объяснений СПП начал заталкивать детей в кабинеты. Неодобрительный ропот несчастных был прерван пронизывающим до костей звонком. От неожиданности я подалась назад, и в этот момент двери начали закрываться одна за другой. Смогу ли я еще когда-нибудь увидеть этих детей? Что с нами не так? В голове у меня шумело. Я бросила взгляд через плечо. Мальчика с разбитым лицом нигде не было, однако воспоминания о нем преследовали меня на протяжении всего пути через лагерь. Неужели они отправили нас сюда из-за того, что мы все больны «болезнью Эверхарта»? И что теперь – мы все умрем? Как этот мальчик заставил ту СПП выстрелить себе в голову? Что именно он ей сказал? Я почувствовала, как кто-то взял меня за руку. И эта рука дрожала. Девочка, та самая, что повалила меня на землю, выразительно посмотрела мне в глаза. Светлые волосы прилипли к ее лицу. От верхней губы к носу тянулся тоненький шрам. Ее темные глаза сверкнули, и когда девочка заговорила, я заметила, что, несмотря на снятые брекеты, солдаты оставили ей скобку на передних зубах. – Не надо бояться, – прошептала она. – Не дай им увидеть свой страх. На бирке ее жакета было написано: «САМАНТА ДАЛ». Надпись была приколота к воротничку, словно в напоминание. Мы стояли плечом к плечу так близко, что мои просторные пижамные штаны с одной стороны и ее пурпурный жакет с другой надежно скрывали наши переплетенные пальцы. Ее перехватили по дороге в школу в то же утро, когда пришли за мной. С того момента прошел уже целый день, однако я прекрасно помнила, как вспыхнули ненавистью ее глаза, когда нас заперли в автобусе. Она не кричала, как остальные. Дети, которые недавно исчезли в кабинетах, теперь появились вновь. В руках они сжимали серые пуловеры и шорты. Вместо того чтобы вернуться в наши ряды, они спустились вниз по ступенькам. Все произошло так быстро, что никто не успел издать ни звука. Похоже, вреда им не причинили. Я чувствовала слабый запах маркера и спирта, однако никто не кричал и не истекал кровью. Когда пришла очередь моей соседки, СПП резким движением расцепил наши руки. Больше всего мне хотелось пойти вместе с ней. И не важно, что там за дверью. Лучше уж оказаться там, чем опять стоять одной, без всякой надежды на помощь и поддержку. Меня трясло так сильно, что пришлось обхватить себя обеими руками. Лишь тогда это прекратилось. Теперь я была первой в цепочке. И потому просто стояла, разглядывая узорчатую плитку между черными ботинками СПП и собственными грязными ногами. Я буквально валилась с ног после бессонной ночи, и запах гуталина, исходящий от обуви солдата, вызывал рвотный рефлекс. А потом они вызвали меня. Я очнулась в тускло освещенном кабинете размером с половину моей тесной спаленки дома. И я совершенно не помнила, как вошла сюда. – Имя? Я уставилась на койку и нависающий над ней странный серый аппарат. Он немного светился. Из-за ноутбука выглянуло бледное лицо. Это был болезненного вида мужчина. Очки в тонкой серебристой оправе готовы были соскользнуть с его носа в любую секунду. Голос у него оказался неестественно высоким: он словно не говорил, а пищал. Я прижалась спиной к закрытой двери, больше всего мне хотелось оказаться как можно дальше от этого незнакомца и его странной штуковины. Врач проследил за направлением моего взгляда. – Это сканер. Здесь нечего бояться. Видимо, я выглядела не слишком успокоенной, поэтому он продолжил: – У тебя когда-нибудь было сотрясение мозга или перелом? Ты знаешь, что такое компьютерная томография? В голосе мужчины слышались участливые нотки, и я поневоле сделала шаг вперед. А потом покачала головой. – Через минутку тебе нужно будет прилечь на кушетку, чтобы я мог проверить, все ли в порядке с твоей головкой. Но сначала назови свое имя. Убедиться, что все в порядке с твоей головкой. Как он это узнает?.. – Твое имя, – резко повторил он. – Руби, – ответила я, а затем поспешно добавила фамилию. Он на мгновение задумался, а затем быстро начал печатать на клавиатуре. Мой взгляд вновь оказался прикован к машине. Интересно, это очень больно, когда копаются в твоей голове? И сможет ли он каким-то образом увидеть, что я сделала? – Черт, до чего же они все ленивые, – тихо пробурчал врач. – Они ведь не проводили предклассификацию? Я слабо представляла, о чем он говорит. – Когда тебя забрали, они задавали какие-нибудь вопросы? – вставая, пояснил он. Все-таки эта комнатка была уж слишком маленькой. Всего два шага – и он оказался рядом со мной. Сердце бешено колотилось. – Твои родители называли солдатам симптомы? – Симптомы? – просипела я. – У меня нет никаких симптомов – у меня нет… Доктор покачал головой. Казалось, он едва сдерживает раздражение. – Успокойся, здесь тебе ничего не угрожает. Я не собираюсь причинять тебе вред. Он говорил что-то еще. Плоско и невыразительно, и в глазах его при этом мелькали странные искорки. Речь казалась заученной. – Есть много разных видов симптомов, – произнес он, наклонившись так, что наши глаза оказались на одном уровне. Но я смотрела лишь на кривые передние зубы и на темные круги у него под глазами. От врача пахло кофе и жвачкой. – Разных видов… детей. Я собираюсь сделать снимок твоего мозга, и это поможет нам понять, к какому типу ты относишься. Я затрясла головой. – У меня нет никаких симптомов! Бабушка придет, она придет, я клянусь – она вам все объяснит! Пожалуйста! – Скажи мне, дорогая, может, ты хорошо разбираешься в математике, легко разгадываешь головоломки? Зеленые отличаются повышенной сообразительностью и великолепной памятью. Перед глазами вновь всплыли воспоминания о детях, которых мы видели снаружи. Эти огромные иксы у них на спинах. Зеленые, подумала я. А какие были еще? Красные, синие, желтые и… И оранжевые. Как тот мальчик с окровавленным ртом.