«Наверняка, дело в генетике», — подумал Торкель, но все же стал размышлять над тем, не приобрести ли ему абонемент в спортзал. Они немного постояли молча. Торкелю совершенно не хотелось показаться неприветливым, но он никак не мог сообразить, что бы сказать. За неимением лучшего он решил пойти по проторенной дорожке — разыграть надежную карту. — Кофе? Хочешь кофе? Микаэль кивнул, и Торкель направился ко входу, провел своей карточкой по кодовому замку и придержал стеклянную дверь, пропуская Микаэля. Они пошли через офисное помещение к столовой. — Я читал об этом убийстве. Похоже, расследование не из легких. — Да, так и есть. Торкель шел впереди молча. За все годы они с Микаэлем встречались считаные разы. В основном в начале, когда Урсула только перешла к нему в отдел. Тогда Торкель приглашал их вдвоем домой к себе и Монике. Раза два или три. В то время они с Урсулой были исключительно коллегами и общались только вместе со своими половинками. Пока у них не возникли гостиничные отношения. Сколько же времени они уже продолжаются? Четыре года? Пять, если считать тот поздний вечер в Копенгагене. Вечер, который по крайней мере Торкель, покрываясь холодным потом от угрызений совести, называл единичным эпизодом, который больше никогда не повторится. Так было тогда. Теперь же все переменилось. Угрызения совести и обещание ограничиться одним эпизодом уступили место нескольким неписаным правилам. Исключительно в командировках. Дома — никогда. Никаких планов на будущее. Последний пункт поначалу давался Торкелю с особым трудом. Когда они лежали рядом, голые и удовлетворенные, было трудно, чтобы не сказать невозможно, не мечтать о большем. О продолжении за пределами безликого гостиничного номера. Однако в те немногие разы, когда он переходил грань и нарушал соглашение, ее глаза ожесточались, и его на несколько недель лишали свиданий. Поэтому Торкель усвоил. Никаких планов на будущее. Они обходятся слишком дорого. И вот теперь он стоял в невзрачной столовой, глядя, как чашка наполняется коричневым кофе. Микаэль сидел за ближайшим столиком и потягивал капучино. Торкель уже рассказал про расследование то, что считал возможным, значит, пришло время пустых разговоров. Погода и ветер. (Весна уже чувствуется всерьез.) Как дела у Микаэля на работе? (Примерно как всегда, сплошное мучение.) Как поживает Белла? (Спасибо, хорошо, она в этом году заканчивает юридическую гимназию.) По-прежнему ли Микаэль играет в футбол? (Нет колено не выдерживает. Мениск.) Торкель никак не мог отделаться от мысли что накануне утром спал с женой Микаэля. Чувствовал себя лицемером. Законченным лицемером. Какого черта Урсула назначила мужу встречу здесь? Торкель догадывался о причине и, как ему показалось, получил подтверждение секундой позже, когда за их спинами возникла сама Урсула. — Привет, дорогой. Извини, что опоздала. Урсула проскользнула мимо Торкеля, не обращая на него ни малейшего внимания, и нежно поцеловала Микаэля. Потом она обернулась к Торкелю. — У тебя есть время распивать кофе? — сухо спросила она. Торкель уже собрался ответить, но Микаэль бросился ему на выручку: — Я сидел и ждал у дежурного, и Торкель просто хотел проявить любезность. — Вообще-то у нас много дел, настолько много, что приходится привлекать дополнительный персонал. Не так ли, Торкель? Подтвердилось. Присутствие Микаэля вызвано желанием наказать Торкеля. Наказание, возможно, и не самое утонченное, но эффективно поставившее его на место. Торкель не ответил. Принимать этот вызов не было смысла. Во всяком случае, в присутствии Микаэля. Да и вообще. Когда Урсула в таком настроении, она непобедима. Торкель извинился, но перед уходом старательно пожал Микаэлю руку. Немного гордости он все-таки способен продемонстрировать. Он терпеть не мог убегать поджав хвост. Урсула взяла Микаэля под руку, и они вышли из столовой. — Я плохо разбираюсь в здешних ресторанах, но Билли говорит, что тут поблизости есть отличный грек. — Звучит прекрасно. Они сделали несколько шагов молча, потом Микаэль остановился: — Почему я здесь? — Что ты имеешь в виду? — удивленно спросила Урсула. — Только то, что сказал. Почему я здесь? Что тебе надо? — Ничего. Я просто подумала, что раз я всего в часе езды от Стокгольма, то мы могли бы воспользоваться случаем… Микаэль посмотрел на нее испытующе, явно не удовлетворившись объяснением: — Ты работала и ближе к Стокгольму, чем сейчас, но никогда не звонила. Урсула вздохнула про себя, но не допустила, чтобы это проявилось внешне: — Именно поэтому. Мы слишком редко видимся. Мне захотелось это изменить. Пошли. Она взяла его под руку и мягко повела дальше. Прижимаясь к мужу, она проклинала идею, показавшуюся ей накануне правильной и естественной. Чего она, собственно, хочет? Заставить Торкеля ревновать? Унизить его? Продемонстрировать свою независимость? Что бы это ни было, присутствие Микаэля уже, похоже, выполнило свою функцию. Торкель явно чувствовал себя неловко, и она давно не видела его со столь низко опущенными плечами, как тогда, когда он, не произнеся ни слова, поплелся прочь. Теперь перед Урсулой встал следующий вопрос. Что ей делать с мужем? ~ ~ ~ Просидев чуть более часа в греческом ресторане, Урсула почувствовала, что должна возвращаться в дом Рагнара Грота. Ужин прошел приятно. Приятнее, чем она предполагала. Правда, Микаэль еще пару раз спросил о причине, по которой она его вызвала. Ему, похоже, было трудно поверить в то, что ей просто захотелось с ним повидаться. В общем-то неудивительно. На протяжении многих лет их с Микаэлем отношения были мучительными, и, по правде говоря, чудо, что им удалось их сохранить, впрочем, борьба даже крепче привязала их друг к другу. Когда узнаешь внутренние слабости партнера, это либо укрепляет отношения, либо ставит на них крест. Каждый из них имел свои недостатки. Особенно в качестве родителей. В отношениях с Беллой будто бы существовал некий малюсенький фильтр, тонкая пленка, мешавшая Урсуле по-настоящему сблизиться с дочерью, в результате чего она, к сожалению, часто ставила работу выше семьи. Урсулу много раз терзала мысль о том, что она подсознательно вроде бы предпочитает криминалистические исследования и мертвые тела общению с собственной живой дочерью. Она винила свое детство, родителей, мозг, предпочитающий логику чувствам. Однако факт оставался фактом — пленка имелась, а вместе с ней и горечь по поводу собственной неспособности к воссоединению. Урсула всегда чувствовала, что ей следовало бы больше бывать дома, чаще, проявлять больше интереса. Особенно в те периоды, когда у Микаэля случались рецидивы запоев. Тогда на выручку на протяжении всех лет приходили ее или его родители. Несмотря на очевидные слабости Микаэля, Урсула не могла им не восхищаться. Он никогда не позволял запоям подрывать финансовое благополучие семьи или делать жизнь дома невыносимой. В самых тяжелых случаях он предпочитал исчезать, как раненое животное. Наибольший вред он каждый раз причинял самому себе. Его жизнь представляла собой сплошную долгую борьбу с собственными пороками. В этом, по твердому убеждению Урсулы, крылся ключ ее любви к нему. В том, что он не сдавался. Несмотря на все промахи, ошибочные шаги и лопнувшие надежды, он продолжал бороться дальше. Жестче, чем она. Он падал, совершал промахи, но поднимался и продолжал борьбу. За нее. За Беллу. За семью. А Урсула была предана тем, кто за нее боролся. Неколебимо предана. Это не имело ничего общего с романтикой, с девичьими мечтами об идеальных отношениях, но Урсулу подобные идеалы никогда особенно не вдохновляли. Она всегда ценила преданность выше любви. Человеку нужны люди, готовые прийти на выручку, а если таковые имеются, надо за них крепко держаться. Они того заслуживают. Если тебе в таких отношениях чего-то недостает, следует поискать в других местах. Торкель не был ее первым любовником, хотя наверняка так думал. Да, имелись и прочие. Живя с Микаэлем, она рано начала дополнять его другими. Вначале она старалась вызвать у себя отвращение к себе самой, но у нее не получалось. Как она ни старалась. Ей не удавалось представить это как измену Микаэлю. Без внебрачных приключений она не смогла бы оставаться с ним. Ей требовались и эмоциональные сложности с Микаэлем, и непритязательное физическое общение с кем-нибудь вроде Торкеля. Она походила на батарейку, непременным условием функционирования которой являлось наличие плюсового и минусового полюсов. Иначе она ощущала пустоту. Правда, от обоих она требовала одного. Преданности. А Торкель ее предал. По этой простой причине она и решила свести свои полюса вместе и устроить короткое замыкание — решение детское, непродуманное и принятое в состоянии аффекта. Однако оно все же сработало. И ужин прошел приятно. Урсула рассталась с Микаэлем у ресторана, пообещав вернуться в гостиницу как можно скорее, правда, какое-то время ей потребуется. Микаэль сказал, что взял с собой книгу, так что ему будет чем заняться. Она может не волноваться. После встречи с Микаэлем вечер у Торкеля продолжил идти по нисходящей. Ему позвонил Билли, возвращавшийся из дома Грота, и сообщил, что они ничего не нашли. Ни крови на одежде, ни запачканной глиной обуви, ни каких-либо следов пребывания в доме Рогера или кого-нибудь другого. Ни шин «Пирелли» у машины, ни крови внутри нее или под навесом, служившим гаражом. Ни канистры с легковоспламеняющейся жидкостью, ни пахнущей дымом одежды. Ничего, что могло хоть как-то привязать Грота к убийству Рогера Эрикссона или Петера Вестина. Ничего. Абсолютно ничего.