— К вам, Павел Николаевич. — Да ну? Зачем ко мне оттуда? Я и в Перми-то, признаюсь, всего два-три раза проездом бывал. — Да я не из-за вас, Павел Николаевич, меня сюда другое привело. Тут переминавшийся и смущенно покашливавший участковый не выдержал и сказал: — Пока вы тут беседуете, можно я к ребятишкам на вышку схожу, а? Миронов оценил деликатность пария, подмигнул: — Ну давай, только недолго. — Ага! — Рустам выскочил, прикрыв за собой дверь. — Хороший парень, — проводил его глазами хозяин. — Мне с ним часто приходится по всяким делам. Старается. Ну так зачем вы ко мне в такую даль летели? Миронов достал блокнот, вынул из-под обложки фотографию промывальщика и протянул бурмастеру. — Посмотрите, пожалуйста, Павел Николаевич, знаком вам этот человек? Ветров сощурился близоруко, достал из кармана застиранной ковбойки очки. — А, как же, знаком! Это Казанцев Толик, Толька-Шпрота. Сейчас отчество вспомню, — наморщил лоб. — Ага, Витальевич! Казанцев Анатолий Витальевич. А он что, натворил чего? Да он же безобидный. Хотя... Э-э-э! — махнул рукой с какой-то отчаянностью. — Говорил же ему, что достукается. Значит, и он дошел? Всем им, видно, одна дорога, хоть хороший, хоть плохой... — Когда вы с ним последний раз встречались, Павел Николаевич? — Когда? Сейчас подумаю. — Он снова наморщил дочерна загорелый обветренный лоб. — Да уж лет пять, пожалуй... Точно! В августе шестьдесят девятого кончили скважину с опережением и с нефтью. Наградили нас тогда хорошо, нефть-то здесь только начиналась, к орденам представили, к медалям, ну и деньгами, разумеется, большую премию дали. И отдыха два месяца. Я домой уехал, семья тогда не со мной жила, негде здесь-то было. А когда вернулся, бригада собралась, кроме него, нас на новый участок перебросили, я в управлении записку ему оставил, думал, нагонит, да нет, так и не приехал. — И с тех пор вы его не видели, не слышали о нем? — Не видел, точно. А слышать слышал. Через полгода письмо от него получил. Извинялся. Попутал, мол, бес, Павел Николаевич, дружков старых встретил, загулял с ними, вот и не приехал, а посему прошу простить и не поминать лихом. Но обратно не просился, знать, вольная жизнь снова закрутила. Я ему сам написал, позвал, да он и не ответил... А может, и письма моего не получил, они ж как перекати-ветер. Ну а потом от ребят слышал, болтается, мол, по Сибири, то там его видели, то здесь. Приветы через них пересылал. А однажды даже баночку икры, не знаю, где он ее взял. Только не украл, вы не подумайте, он хоть и бичует, но чужого не возьмет. Не брал раньше... — А как вы познакомились? — Познакомились как? Да обычно. Тогда с рабочими плохо было. Не они на работу просились, а мы сами разыскивали и сговаривали кого придется. Бурильщик один у меня этим занимался, Витька Петров, разъезжал вроде агента какого, когда свободен был или нужда была. Вот он и привел как-то троих. Матушки-светы! Всякие виды я до того видел, но таких бродяжек! Как сейчас помню... В рванье, худущие, как в войну беженцы. Шишковали они, прослышали про кедровый бизнес и удумали, подались артелью в тайгу. Как водится у таких — без ума и без запасов. Заплутали. Едва там и не остались, да местные случайно нашли и вывели. А местный-то, сибирский мужичок себе на уме: накормить накормил, да милиционеру сдал, чтоб, значит, с глаз подале. А тут помощник мой про них и прослышал. Ну и поладили с сержантом, тому тоже до райцентра киселя хлебать не хотелось. Вот и привез. Двое-то, правда, немного поработали. Один, Климов Владимир Степанович, умер месяца через четыре, а работал ничего, да и со специальностью, трактористом когда-то был. Другой — Шундиков — еще раньше сбежал. А Казанцев остался, два года почти в нашей бригаде работал. — А что он за человек? — Что за человек? Да как всякий человек, сложный. Досталось ему. Деревенский он. В войну пацаном еще... в колхозе робил, под немцем побывал, с Орловщины он. А в конце войны женился в шестнадцать годков на солдатке-вдове, мужиков-то тогда... пацаны за мужиков шли. А вдова-то веселая оказалась, попалась на рынке с хлебом краденым, а тут дите, он на себя все и взял. Ну и врезали ему по законам времени на всю катушку. Сел пацаном, а вышел мужиком... Вдова уж который раз замуж вышла, сын почти тогда же помер, других родных не осталось, родители еще в войну с голодухи умерли, брат на фронте голову сложил. Вот он и остался там же, на Колыме. Миронов знал уже в общих чертах биографию Тольки-Шпроты по тем данным, что удалось собрать за короткий срок оперативным порядком, они почти полностью совпадали с рассказом бурмастера, лишь о самооговоре в полученных бумагах ни слова не говорилось. — Ну а на Колыме, — продолжал Ветров, — сами знаете, какая работа. Геологи, экспедиции, когда чё, когда ничё, сезонная, одним словом. А деньги приличные. Так бичами и становятся. Но Казанцев еще ничего. Он тем хлебом на всю жизнь напуганный, его и зона блатным не сделала, работал, когда, конечно, работа была, разнорабочим был, шурфовщиком, золото даже мыл. А потом сюда подался. — Почему, не знаете? — Ревматизм у него, а там все с водой. Да и начальник его, геолог, с которым он работал, то ли уехал куда-то, то ли умер. А он, как ребенок, как собака, привязчив. — Ясно. А у вас как он? — Нормально работал. Сначала так себе, потом стараться стал. Правда, слаб он, а у нас всякое бывает. И с дисциплинкой не всегда... Привык к вольной жизни. И к уважению! По рассказам, его ведь там за классного специалиста почитали, а так ведь порой и повыдрючиваться можно, цену свою поставить. Он и здесь порой пытался. А в общем мужик был хороший. Непутевый только. Ни кола ни двора... С вахты сменимся, кто куда, а он в общагу. А общага — барак! Там салажня в основном живет да блатняки, а он уж, слава богу, не мальчик. И в отпуск тоже. Вся бригада — кто по домам, кто на юг, к морю, а он тут же и оставался. Сговорил я его однажды ко мне съездить, пожить месячишко, по лесу нормальному походить, порыбачить, так он на четвертый день удрал и сюда вернулся. — Почему? — Отвык он, совсем отвык от нормальной жизни. Боится ее. Жить не умеет, держаться не умеет, как деревянный ходил, через слово — спасибо да пожалуйста. Совестился... А тут он среди своих, тут ему просто. — Да... А вы, Павел Николаевич, рассказывали о нем кому-нибудь? О прежней жизни его, о Колыме? Может, посылали к нему кого-нибудь? — Нет, посылать не посылал. Да и не рассказывал. Чужая беда — чего зря трепать-то. Вам вот первому, да вам по службе положено. Да что он натворил-то? Или нельзя сказать? — Почему нельзя, можно. И Миронов рассказал Ветрову о событиях на Кутае, умолчав о купеческом кладе и стрельбе. — Вот как... — помолчав, медленно произнес бурмастер. — Ну, если он говорит, что привет от меня передали, значит, так и есть. Только я никого не просил об этом. Значит, кто-то обо мне знает и об отношениях наших прежних... — А кто о них знал? — Вся бригада старая да и другие тогдашние товарищи. — Кто-нибудь из них здесь есть? — Нет, на буровой никого, все сменились. Колька Ермачков сам сейчас бурмастером, Витька Петров тоже. Володька Карпов в управлении, институт закончил, старшим инженером по монтажу. Вот и все. А остальные все разъехались, кто куда, кто в Татарию, а кто в Баку. — Адреса знаете? — Неужто и их разыскивать будете? — Там посмотрим, может, кого и придется. — Да... Ну и работка у вас, не позавидуешь. Всех, конечно, не знаю, но кое-кого помню, остальных те подскажут. — Тогда, пожалуйста, Павел Николаевич, я сейчас запись нашего разговора оформлю, а вы пока адреса вспомните и запишите, хорошо? — Хорошо, товарищ майор, сделаю. Вот только просьба у меня. — Какая просьба? — Можно мне Казанцеву письмишко написать? Можете вы его передать, если, конечно, можно. — Пишите. Только я его прочесть должен. И ему не передам, а дам прочесть, письмо же придется к делу приобщить. Устроит вас? — Конечно, конечно, сейчас напишу. Минут через пятнадцать вертолет снова поднимал их в небо. Павел Николаевич стоял на крылечке своего вагончика и, приложив руку козырьком ко лбу, провожал их. Рыжий парень в рваном свитере даже помахал. — Ну как, Владимир Геннадьевич, успешно? — спросил Рустам. Миронов пожал плечами. Рустам протянул ему сверток. — Что здесь? — Рыба. Балычок. — Что? — Балычок, говорю, ребята передали. — Где взяли? — Сами изладили. — Да здесь и реки-то нет! — Как это нет? Вон там, — махнул Рустам рукой, — километров двадцать всего. — И они туда ходят? По болотам? — Да здесь же, Владимир Геннадьевич, свои мерки, десять верст не конец. А рыбалка все же развлечение. — И когда они успевают? — А меж сменами! В райотделе ждал другой сюрприз. Дозвонившись до управления, Миронов получил новое распоряжение: по адресным отметкам в командировочном удостоверении и маршрутных листах, сообщенным из Ленинграда Кологривовым, разыскать в Тюменской области геолога Малышева, его рабочих или установить новый район его работ. Здравствуй, Толя! Майор Миронов рассказал мне обо всем, что с тобой приключилось. Меня очень огорчила твоя беда. Прошу тебя, расскажи обо всем, о чем тебя будут спрашивать, ничего не скрывай. Я не верю, что ты можешь совершить что-нибудь плохое, но даже если это так и ты в чем-то виноват, все равно ничего не скрывай. А потом, когда все выяснится, приезжай-ка обратно сюда! Можешь работать у меня или у Коли Ермачкова, он теперь сам бурмастер, может, слыхал? Работу тебе найдем обязательно и жилье тоже. У нас сейчас благоустроенное общежитие начинают строить, отдельную комнату выбьем, а пока в балке́ поживешь. Ну а если тебя осудят, будем ждать твоего возвращения. Не падай духом! Всякое в жизни бывает, ты это лучше меня знаешь. Привет тебе от Екатерины Ивановны, Володи и Лены. Они теперь здесь со мной вместе живут. Лена скоро замуж выйдет, а Володя кончает институт заочно и тоже бурмастером пойдет. Тебя все они помнят и тоже ждут. Да ты ведь сможешь и у нас пожить, Ленкина комната осенью освободится. Парень у нее что надо, тоже наш нефтяник, из Баку приехал, Ревазом зовут, боюсь только, что он ее потом увезет в свой Азербайджан. Правда, пока не собираются, а там, может, и совсем обживутся. А если сможешь, то приезжай на свадьбу, в конце октября будет. От всех ребят привет. Смотри там, будь человеком, слышишь, а мы будем тебя ждать. Если чего надо, напиши, не стесняйся.