Одни эпизоды я беру из моей жизни и описываю почти без изменений, другие сочиняю, пусть и на основе собственного опыта. «Шантарам» и «Тень горы» – это романы, а не автобиографии; мои персонажи и диалоги – продукт фантазии. Для меня не имеет большого значения, насколько мои книги достоверны фактически; важнее другая достоверность – психологическая. Я радуюсь, когда меня спрашивают, как поживает Карла или как я запомнил все эти разговоры – разговоры, на сочинение которых у меня ушло столько лет. Очень хорошо, что люди думают, будто все это правда от первого слова до последнего, – значит я достоверно сочинил. Но одной достоверности мало – нужно дать читателю то, за чем он будет возвращаться еще и еще, перечитывать и каждый раз находить что-то новое, на более глубоком уровне. Поэтому я использую множество аллегорических отсылок: в «Шантараме» – к дантовскому «Аду» и к Библии, в «Тени горы» – к «Энеиде» и «Эпосу о Гильгамеше». Аллегории подобны призракам: незримые и вездесущие, они пронизывают мой текст, рассказывая свои собственные истории – о древних битвах и горящих кораблях, о поиске любви и веры. Они как эхо в пещере, как отблески того же творческого пламени. И если благодарный читатель после моих книг обратится к первоисточникам – что ж, значит я исполнил свой долг перед теми, кто пришел раньше и сделал нас теми, кто мы есть. «Шантарам» был и остается международным суперхитом, «Тень горы» также обречена на успех. Долгожданное продолжение «Шантарама» не укладывается ни в какие рамки – и в этом-то самая прелесть. Главный герой Лин по прозвищу Шантарам – бывший заключенный, бежавший из австралийской тюрьмы, – колесит по Бомбею на мотоцикле, не боится ввязываться в драки, цитирует классиков и доблестно пытается залечить разбитое сердце. После прочтения первого романа Грегори Дэвида Робертса, «Шантарам», собственная жизнь покажется вам пресной… Робертса сравнивали с лучшими писателями, от Мелвилла до Хемингуэя. Мастерски написанный готовый киносценарий в форме романа, где под вымышленными именами выведены реальные лица… Он раскрывает нам Индию, которую мало кто знает. В Австралии его прозвали Благородным Бандитом, потому что он ни разу никого не убил, сколько бы банков ни ограбил. А после всего он взял и написал этот совершенно прекрасный, поэтичный, аллегорический толстенный роман, который буквально снес мне крышу. Это поразительный читательский опыт, – по крайней мере, я был поражен до глубины души. Я только что видел первый вариант сценария и уверяю вас: фильм будет выдающийся. В своем романе Робертс описывает то, что сам видел и пережил, но книга выходит за рамки автобиографического жанра. Да не отпугнет вас ее объем: «Шантарам» – одно из самых захватывающих повествований о человеческом искуплении в мировой литературе. Удивительно то, что после всего пережитого Робертс смог вообще что-нибудь написать. Он сумел выбраться из бездны и уцелеть… Его спасением была любовь к людям… Настоящая литература способна изменить жизнь человека. Сила «Шантарама» – в утверждении радости прощения. Надо уметь сопереживать и прощать. Прощение – это путеводная звезда в темноте. Книга насыщена колоритным юмором. Чувствуешь пряный аромат хаоса бомбейской жизни во всем его великолепии. Поистине эпическое произведение. Это необъятный, не умещающийся ни в какие рамки, непричесанный, неотразимый, неожиданный роман. Если бы меня спросили, о чем эта книга, я ответил бы, что обо всем, обо всем на свете. Грегори Дэвид Робертс сделал для Индии то же, что Лоренс Даррелл для Александрии, Мелвилл для южных морей и Торо для озера Уолден. Он ввел ее в круг вечных тем мировой литературы. Это увлекательная, неотразимая, многогранная история, рассказанная прекрасно поставленным голосом. Подобно шаману – ловцу привидений, Грегори Дэвиду Робертсу удалось уловить самый дух произведений Анри Шарьера, Рохинтона Мистри, Тома Вулфа и Марио Варгаса Льосы, сплавить это все воедино силой своего волшебства и создать уникальный памятник литературы. Рука бога Ганеши выпустила на волю слона, чудовище бегает, выйдя из-под контроля, и тебя невольно охватывает страх за храбреца, вознамерившегося написать роман об Индии. Грегори Дэвид Робертс – гигант, которому эта задача оказалась по плечу, он блистательный гуру и гений, без всякого преувеличения. Человек, которого «Шантарам» не тронет до глубины души, либо не имеет сердца, либо мертв, либо то и другое одновременно. Я уже много лет не читал ничего с таким наслаждением. «Шантарам» – это «Тысяча и одна ночь» нашего века. Это бесценный подарок для всех, кто любит читать. Это потрясающая, трогательная, страшная, великолепная книга, необъятная, как океан. Это всеобъемлющий, глубокий роман, населенный персонажами, которые полны жизни. Но самое сильное и отрадное впечатление оставляет описание Бомбея, искренняя любовь Робертса к Индии и населяющим ее людям… Робертс приглашает нас в бомбейские трущобы, опиумные притоны, публичные дома и ночные клубы, говоря: «Заходите, мы с вами». Посвящается Богине Часть 1 Глава 1 Источник всего сущего – свет – может проявляться по-разному, и проявлений этих намного больше, чем звезд во Вселенной, поверьте. Порой всего лишь одной доброй мысли довольно, чтобы твой свет воссиял. В то же время один лишь неверный поступок способен испепелить заповедный лес в твоей душе, так что для тебя померкнет сияние всех звезд под всеми небесами. И дотлевающие угли потерянной любви или утраченной веры будут внушать тебе, что все кончено и жить больше незачем. Но это не так. И никогда так не было и не будет. Что бы ты ни делал и где бы ни очутился, сияние останется с тобой. Все светлое, что кажется умершим внутри тебя, вновь оживет, если ты по-настоящему этого захочешь. Сердце просто не в силах отрешиться от надежды, потому что сердце не умеет лгать. Перевернув страницу в книге жизни и подняв глаза, ты вдруг встретишь улыбку абсолютно незнакомого человека, и поиск пойдет по новому кругу. Но это не будет повторением прежнего. Всякий раз это нечто иное, нечто особенное. Так и твой заповедный лес, заново выросший на пепелище, может оказаться более густым и мощным, чем был до пожара. И если ты удержишься в этом сиянии, в этом новом круге света внутри себя, не помня зла и никогда не сдаваясь, рано или поздно ты вновь окажешься там, где любовь и красота сотворили мир: в самом начале. В начале начал. – Ого, да это Лин! Вот так начало дня! – прокричал Викрам из влажного сумрака. – Как ты меня нашел? Когда ты вернулся? – Только что, – сказал я и шагнул с веранды через порог широченных французских дверей. – Мне сказали, ты должен быть здесь. Выйди на минутку. – Нет уж, лучше ты заходи, дружище, – рассмеялся Викрам. – Кое с кем познакомишься. Я не спешил принять это приглашение. Двери закрылись, и после залитой солнцем улицы мои глаза различали в глубине комнаты лишь сгустки теней, рассеченные двумя лезвиями яркого света, который прорывался сквозь щели в опущенных жалюзи. И в этих узких лучах клубился дым с запахами гашиша и жженой ванили, последний – от курения плохо очищенного героина. Позднее, вспоминая тот день, тяжелый дурманящий аромат, смутные тени и разрезающие комнату лучи, я задавался вопросом: уж не сама ли судьба пыталась меня уберечь, задерживая на входе и не пуская внутрь? И еще я спрашивал себя: насколько иной была бы моя жизнь, развернись я тогда и уйди прочь? Варианты действий, которые мы выбираем, являются ветвями на гигантском дереве возможностей. И так уж вышло, что Викрам и незнакомцы в той комнате стали ветвями, которые на протяжении трех сезонов дождей тесно переплетались с моей ветвью в этих урбанистических джунглях любви, смерти и воскрешения. Одну деталь я запомнил особо отчетливо: когда я (сам еще не понимая почему) в нерешительности застыл на пороге и возникший из сумрака Викрам взял меня за локоть, чтобы увлечь вглубь комнаты, я внезапно содрогнулся всем телом от прикосновения его влажной руки. Самым примечательным объектом в этом просторном помещении была монументальная, длиной метра три, кровать у левой стены. На кровати лежал, вытянувшись и сложив руки на груди, мужчина в серебристой пижаме, не подававший признаков жизни. Во всяком случае, я не заметил ни малейшего движения его грудной клетки. По краям кровати слева и справа от него сидели двое и сосредоточенно набивали чиллумы[1]. Изрядную часть стены прямо над головой мертвого – или спящего мертвым сном – занимало изображение пророка Заратустры, почитаемого парсами[2]. Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядел у противоположной от входа стены три кресла, разделенные парой массивных старинных комодов; и в каждом из кресел кто-то сидел. Еще там был огромный и очень дорогой персидский ковер на полу, а на стенах – множество фотографий людей в традиционных одеяниях парсов. У правой стены, напротив кровати, на мраморном столике разместился музыкальный центр. Неторопливое вращение двух потолочных вентиляторов почти не тревожило густые клубы дыма, витавшие в комнате. Викрам провел меня мимо кровати и представил человеку, сидевшему в ближайшем из трех кресел. Европейской внешности; ростом явно выше меня, судя по длинному телу и еще более длинным ногам (развалившись в кресле, он принял такую позу, словно лежал в ванне, высоко задрав колени). На вид ему было лет, наверно, тридцать пять. – Это Конкэннон, – сказал Викрам, подталкивая меня вперед. – Он из ИРА[3]. Рука, пожимавшая мою, была теплой, сухой и очень сильной. – К чертям собачьим ИРА! – произнес он с характерным североирландским акцентом. – Я ольстерец, из Ассоциации обороны[4], хотя такие нюансы выше понимания сраных дикарей вроде этого Викрама. Мне понравился решительный блеск в его глазах, но не понравилась его грубость. Кивнув в знак приветствия, я прервал рукопожатие. – Не слушай его, – сказал Викрам. – Он вечно хамит и обливает всех грязью, зато оттянуться по полной может так, как никто из иностранцев, а уж я-то их повидал. Говоря это, он подвел меня к среднему креслу. Сидевший в нем молодой человек как раз в тот момент раскуривал чиллум с гашишем от спички, которую ему поднес сосед из третьего кресла. Пламя втянулось в трубку, а затем выплеснулось на выдохе, взметнувшись над головой курильщика. – Бом Шанкар![5] – крикнул Викрам, протягивая руку к трубке. – Лин, это Навин. Он частный детектив. Клянусь честью, настоящий детектив! Навин, это Лин, о котором я тебе рассказывал. Он врачует людей в трущобах. Молодой человек поднялся и пожал мне руку. – Вообще-то, я не так чтобы настоящий детектив, пока что, – промолвил он и криво улыбнулся. – Не беда, – сказал я, улыбаясь в ответ. – А я не так чтобы настоящий врач, если на то пошло. Третий человек, перед тем подносивший спичку к чиллуму, затянулся в свою очередь и предложил трубку мне. Я изобразил вежливый отказ, и тогда он передал ее одному из мужчин, сидевших на кровати. – Винсон, – представился он; рука при пожатии напомнила мне лапу большого добродушного пса. – Стюарт Винсон. Много о вас наслышан, старина. – Да о Лине здесь наслышана любая подзаборная шавка, – заявил Конкэннон, принимая трубку у одного из людей с кровати. – Викрам трещит о тебе с утра до ночи, как сопливая фанатка о любимой поп-звезде. Лин то, Лин сё, Лин туда, Лин сюда и хрен знает куда еще. Признайся, Викрам, ты у него отсасывал? Он и впрямь так хорош или это просто байки? – Боже правый, Конкэннон! – воскликнул Винсон. – А что такого? – удивился Конкэннон. – Что такого? Я всего лишь задал человеку вопрос. Индия пока еще свободная страна, не так ли? По крайней мере, в тех ее частях, где говорят по-английски. – Не обращай внимания, – сказал мне Винсон, пожимая плечами. – Уж таков он есть и ничего не может с собой поделать. У него типа херачий синдром Туретта[6]. Американец Стюарт Винсон обладал крепким телосложением, широкими и правильными чертами лица и копной светлых волос, как будто растрепанных сильным порывом ветра, что придавало ему вид бесшабашного морского бродяги, этакого яхтсмена-одиночки в кругосветном плавании. На самом же деле он был наркоторговцем, и весьма преуспевающим. Я слышал о нем, точно так же как он слышал обо мне. – А это Джамал, – сказал Викрам, пропустивший мимо ушей слова Винсона и Конкэннона и теперь знакомивший меня с человеком на левой стороне кровати. – Сам импортирует сырье, сам его перерабатывает, сам фасует и сам же выкуривает. Все-в-одном. – Все-в-одном, – повторил Джамал. Он был тощий, с глазами-хамелеонами и весь в священных амулетах с головы до ног. Впечатленный таким благочестием, я бегло оглядел коллекцию и успел опознать символику пяти крупнейших религий, прежде чем зацепился взглядом за его улыбку. – Все-в-одном, – сказал я. – Все-в-одном, – повторил он. – Все-в-одном, – сказал я. – Все-в-одном, – повторил он. Я был готов продолжить эту интересную беседу, но меня прервал Викрам. – Билли Бхасу, – объявил он, представляя мне тщедушного человечка с кожей кремового цвета, который сидел на кровати по другую сторону от неподвижного тела. Билли Бхасу соединил ладони в приветствии, после чего продолжил чистку одного из чиллумов. – Билли Бхасу – «доставала», – сообщил мне Викрам. – Он может мигом достать все, что угодно. Все, что только пожелаешь, от девчонки до мороженки. Испытай его. Прямо сейчас. Попроси достать мороженое, и ты получишь его тут же. Только скажи! – Но я не хочу… – Билли, достань Лину мороженое! – Один момент, – сказал Билли, откладывая в сторону чиллум. – Нет, Билли, – сказал я с протестующим жестом. – Я не хочу мороженого. – Но ты ведь любишь мороженое, я знаю, – сказал Викрам. – Не настолько, чтобы посылать за ним гонца. Сиди спокойно, приятель. – Если уж он собрался что-то достать, – прозвучал из тени голос Конкэннона, – я голосую за то и другое: за мороженое и за девчонку. За двух девчонок. И побыстрее шевели своей жопой! – Ты его слышал, Билли? – спросил Викрам. Он шагнул к кровати и начал стаскивать с нее Билли, но в этот миг раздался новый голос, глубокий и звучный, исходивший от распростертого на кровати тела. При звуках его Викрам замер, как под дулом пистолета.