Итак, Галлоглас унюхал, что я путешественница во времени. Я мельком взглянула на Хэнкока и поняла: он тоже это знает. – Довольно! – вдруг крикнул Уолтер. Галлоглас и Хэнкок мгновенно умолкли. Причину я увидела на мизинце Уолтера: там поблескивало кольцо с изображением Лазаря и гроба. – Значит, вы тоже рыцарь, – недоуменно протянула я. – Да, – лаконично ответил Уолтер. – И по своему положению выше Хэнкока. А как насчет Галлогласа? Я до сих пор так и не могла понять, кто здесь кому подчиняется и в какой степени. Мой вопрос был продиктован отчаянной попыткой хоть как-то в этом разобраться. – По своему положению, мадам, я выше всех присутствующих, за исключением вашего мужа, – сообщил Рэли. – В это число входите и вы. – Ваша власть на меня не распространяется! – огрызнулась я. – Мне просто хочется знать, какова ваша роль в делах семейства де Клермон. Вам понятен мой вопрос, Уолтер? Сердитые синие глаза Рэли уперлись в глаза Мэтью. – Она всегда себя так ведет? – Обычно да, – сухо ответил Мэтью. – К этому не сразу привыкаешь, но мне даже нравится. Возможно, со временем понравится и тебе. – В моей жизни уже есть одна требовательная женщина. Второй не нужно, – усмехнулся Рэли. – Если вам, госпожа Ройдон, так любопытно узнать, какое положение я занимаю, извольте. Я командую английской ветвью братства. Поскольку Мэтью входит в Конгрегацию, он этого делать не может. Другие члены семейства выполняют иные обязанности. Или отказываются выполнять. – Уолтер зыркнул на Галлогласа. – Значит, вы один из восьмерых провинциальных мастеров, подчиняющихся непосредственно Филиппу, – сказала я, обдумывая услышанное. – Удивлена, что вы не являетесь девятым рыцарем. Девятый рыцарь был загадочной фигурой. Кто он – знали лишь на самых высших уровнях. Рэли так громко и смачно выругался, что даже вышколенный Пьер не удержался от возгласа. – Ты утаиваешь от жены, что являешься членом Конгрегации и шпионом королевы, и в то же время рассказываешь ей о внутреннем устройстве братства! – Она спросила. Я ответил, – простодушно сказал Мэтью. – Думаю, на сегодня хватит разговоров об ордене Лазаря. – Твоя жена не удовлетворится услышанным. Она будет землю носом рыть, пока не узнает все. – Рэли хмуро скрестил руки на груди. – Я избавлю вас от волнений, а Мэтью – от ваших расспросов… Девятый рыцарь – Генри. Он не желает принимать протестантскую веру, что делает его весьма уязвимым. Здесь ему могут предъявить обвинение в государственной измене. В Европе он легкая добыча для любого недовольного, кто мечтает лишить ее величество трона. Филипп предложил ему эту должность, дабы оградить Генри от тех, кто способен злоупотребить доверчивостью его натуры. – Генри? Мятежник? Я смотрела на кроткого великана. Открытие за открытием! – Я не мятежник, – сдержанно возразил Генри. – Но покровительство Филиппа де Клермона не раз спасало мне жизнь. – Видишь ли, Диана, граф Нортумберленд – могущественный и влиятельный человек, – спокойно пояснил Мэтью. – Это делает его ценной пешкой в руках беспринципного игрока. Галлоглас выразительно кашлянул: – Нельзя ли оставить разговоры о братстве и вернуться к более насущным вопросам? Конгрегация потребует от Мэтью утихомирить брожения в Берике. Королева, наоборот, велит ему подогреть тамошние страсти. Расчет прост: пока шотландцы заняты ловлей ведьм, им не до коварных замыслов в отношении Англии. Новую жену Мэтью только что обвинили в ведьмовстве, а отец требует возвращения Мэтью во Францию. – Ну и клубочек, – поморщился Мэтью, сдавливая себе переносицу. – И как ты предлагаешь распутать этот клубок? – спросил Уолтер. – Галлоглас утверждает, что Филиппу нельзя приезжать сюда. Однако я боюсь, что и Мэтью не стоит ехать во Францию. – Никто и не говорил, что разом выдержать наскоки трех мастеров и жены будет легко, – с кислым видом заявил Хэнкок. – Так какой из чертовых путей выберешь ты? – спросил у Мэтью Галлоглас. – Если Филипп в ближайшее время не получит монету, собственноручно вплавленную мной в другую печать, он отправится меня разыскивать, – ответил Мэтью. В его голосе снова появилась отрешенность. – Это испытание верности. Мой отец любит устраивать испытания. – Отец в тебе не сомневается. Когда вы встретитесь, все недоразумения тут же разрешатся, – гнул свою линию Генри. – Ты всегда говорил, что у меня должен быть свой замысел, иначе я рискую быть вовлеченным в чужие. Скажи, что? нам необходимо сделать, и мы обо всем позаботимся. Мэтью молча перебрал имеющиеся возможности, поочередно отбрасывая их. У кого-нибудь другого анализ этих сложнейших комбинаций, превосходящих шахматные, занял бы несколько дней. Мэтью понадобилось несколько минут. Его лицо оставалось почти спокойным, но были другие признаки борьбы, происходящей у него внутри: напряженные плечи, рассеянные жесты и покачивание головой. – Я поеду, – наконец сказал он. – Диана останется здесь под защитой Галлогласа и Хэнкока. Уолтер отправится к королеве и придумает какую-нибудь причину, оправдывающую мое отсутствие при дворе. С Конгрегацией я разберусь сам. – Диане нельзя оставаться в Вудстоке, – твердо заявил Галлоглас. – Особенно сейчас, когда Кит порядком напакостил в деревне, распространяя ложь и пытаясь разузнать о ней. В твое отсутствие ни королева, ни Конгрегация не станут спасать твою жену от суда. – Мэтью, мы с тобой вместе можем уехать в Лондон, – сказала я. – Большой город, где ведьм более чем достаточно. Там меня особо и не заметят и уж тем более не испугаются моей силы. Ты отправишь посланцев во Францию с известием, что жив и здоров. Тебе незачем ехать туда самому. Тебе не надо снова видеться с отцом. – В Лондон! – недовольно сощурился Хэнкок. – Да вы, мадам, не продержитесь там и трех дней. Мы с Галлогласом отвезем вас в Уэльс, в городок Абергавенни. – Нет! – Мне было не оторваться от красного пятна на воротнике Мэтью. – Если Мэтью отправится во Францию, я поеду с ним. – С наступлением зимы война поутихла, – сказал Уолтер. – Возможно, Сет-Тур окажется лучшим местом для Дианы. С тобой, Мэтью, рискуют связываться лишь немногие. Но никто не отваживается вставать на дороге у твоего отца. – У тебя есть выбор, – с жаром сказала я мужу. Ни друзья Мэтью, ни его семья не собирались использовать меня в качестве инструмента давления, чтобы заставить его поехать во Францию. – Да. У меня есть выбор. И я выбираю тебя. – Он провел большим пальцем по моей губе. У меня сердце ушло в пятки. Значит, он все-таки решил поехать в Сет-Тур. – Не делай этого! – взмолилась я. Я боялась произнести лишнее слово, чтобы не выдать, из какого времени мы явились. Там Филипп давно был мертв, и я представляла, какой пыткой станет для Мэтью новая встреча с живым отцом. – Филипп говорил мне: моя судьба – найти себе истинную пару. И когда я встретил тебя, мне не оставалось иного, как принять решение, сделанное судьбой. Но одного моего принятия мало. Каждый момент, до самого конца жизни, я буду выбирать тебя, ставя этот выбор выше отца, выше своих интересов и даже выше интересов семейства де Клермон. Губы Мэтью прижались к моим, погасив все возражения. Поцелуй был самым убедительным аргументом. – Значит, решено, – тихо заключил Галлоглас. Продолжая глядеть на меня, Мэтью кивнул: – Да. Мы с Дианой вместе поедем домой. – Приготовления к вашему путешествию мы возьмем на себя, – сказал Уолтер. – У твоей жены уставший вид, а поездка в это время года будет не из легких. Вам обоим нужно хорошенько отдохнуть. Друзья Мэтью переместились в гостиную, оставив нас одних. Но мы и не думали ложиться спать. – Я надеялся, что наше пребывание в тысяча пятьсот девяностом окажется не таким, – признался Мэтью. – Оно виделось мне куда спокойнее. – О каком спокойствии ты говоришь? Конгрегация, суды в Берике, королевская разведка, Рыцари Лазаря… И все требуют твоего внимания. – Принадлежность к Конгрегации и мое положение шпиона должны были бы помогать, а не чинить препятствия. – Мэтью посмотрел в окно. – Я думал, мы переместимся в Олд-Лодж, вдова Битон охотно возьмется тебя обучать, мы разыщем в Оксфорде манускрипт и через несколько недель покинем шестнадцатый век. Я прикусила язык, чтобы не указать Мэтью на недочеты в его стратегии. Уолтер, Генри и Галлоглас и так весь вечер тыкали его носом. Но он все прочитал у меня на лице. – Я проявил близорукость, – вздохнул Мэтью. – Дело не только в том, что я не сумел правдоподобно объяснить твое появление, и даже не в ограждении тебя от ловушек вроде судов над ведьмами и войн. Я переоценил свою память. То есть я помню общую канву своих действий на королевской службе и событий, касающихся Конгрегации. Помню контрмеры, которые осуществлял в интересах отца. Но из памяти выветрились подробности. Например, я знаю дату, но не помню, какой это был день недели. А это значит, я не уверен, кто из посланцев должен появиться в этот день и когда ожидать следующей почты. Я был готов поклясться, что простился с Галлогласом и Хэнкоком еще перед Хеллоуином. – Дьявол всегда прячется в деталях, – произнесла я известное изречение. Я провела по засохшему следу, оставленному слезой Мэтью: несколько пятнышек возле глаза, тоненькая полоска на щеке. – Удивляюсь, как я сама не подумала, что твой отец может прислать тебе письмо. – Я сам ждал его письма со дня на день. Всякий раз, когда Пьер приносил почту, я внутренне сжимался. Но сегодня курьер уже приезжал и ничего не привез. Если честно, меня вышиб из колеи отцовский почерк. Я совсем забыл, какую твердую руку имел отец в прошлом. Когда в тысяча девятьсот сорок четвертом году мы привезли отца из нацистского лагеря, его тело было настолько истерзано, что даже кровь вампира не помогала. Филипп был не в состоянии держать ручку, а ведь он так любил писать. Представляю, каково ему было видеть собственные неразборчивые каракули. Я знала, что во время Второй мировой войны Филипп был схвачен и оказался в плену у нацистов. Те проводили над ним эксперименты, пытаясь узнать, сколько боли способен выдержать вампир. – Возможно, богиня хотела, чтобы мы вернулись в тысяча пятьсот девяностый не только для моего обучения. Новая встреча с Филиппом может вскрыть твои старые раны, чтобы затем их исцелить. – Только вначале их разбередит, – сказал Мэтью, опуская голову. – Но потом тебе станет легче. – Я разгладила его непокорные волосы. – Ты так и не вскрыл отцовское письмо. – Я знаю, что? там написано. – И все равно его стоит прочесть. Наконец Мэтью сломал печать. Его палец вытолкнул монету из воскового ложа, и она упала в подставленную ладонь. Когда он развернул плотный лист, я уловила легкий запах лавра и розмарина. – Это греческий? – спросила я, заглядывая через его плечо.