Власть Филиппа была благотворной не только для кардинала Жуайеза. В пути нас не раз останавливали католические священники. Изможденные, со впалыми щеками и затравленными глазами, они делились последними новостями и благодарили отца Мэтью за помощь. Никто из них не уходил с пустыми руками. – Отца не заботят тонкости христианской веры. В других частях страны он поддерживает протестантов. – Совершенно экуменическая позиция, – усмехнулась я. – Филипп лишь стремится спасти Францию от себя самой. В августе этого года Генрих Наваррский – новый король – попытался навязать парижанам свою религиозную и политическую позицию. Парижане предпочли голодать, но не склонились перед королем-протестантом. – Мэтью запустил пальцы в волосы, что было признаком сильных душевных переживаний. – Они умирали тысячами. С тех пор отец не доверяет людям решать их дела. То же недоверие распространялось у Филиппа и на дела сына. Пьер разбудил нас на рассвете, объявив, что лошади уже оседланы и можно двигаться в путь. Оказалось, он получил известие: через два дня нас ждут в городе, до которого было больше сотни миль. – Это невозможно! Мы не в состоянии мчаться без остановок! – воскликнула я. Я находилась в хорошей физической форме, но нынешние нагрузки не шли ни в какое сравнение с теми, к которым я привыкла в XXI веке. Предстояло проезжать верхом более полусотни миль в день, и это в ноябре, причем по открытой всем ветрам местности. – Выбор у нас невелик, – мрачно сказал Мэтью. – Если мы запоздаем, отец вышлет навстречу очередной отряд слуг, и те будут нас подгонять. Лучше ему не перечить. На изломе дня, когда я была готова реветь от усталости, Мэтью, ничего не спрашивая, пересадил меня на свою лошадь и поехал дальше, пока лошади не выбились из сил. Я выбилась из сил гораздо раньше и не могла даже возразить. В городок Сен-Бенуа, чьи деревянные дома были обнесены каменными стенами, мы приехали к назначенному Филиппом времени. Мы уже находились достаточно близко к Сет-Туру, и потому Пьер и Мэтью махнули рукой на соблюдение внешних приличий. Мне было позволено ехать так, как я привыкла, а не в женском седле. Хотя мы не выбивались из установленного Филиппом графика, он постоянно увеличивал количество людей, высылаемых навстречу. Казалось, он боялся, что мы вдруг передумаем и вернемся в Англию. Часть слуг Филиппа выполняли обязанности сторожевых псов. Остальные расчищали нам путь, привозили пищу, свежих лошадей и ведали нашим отдыхом на людных постоялых дворах, в заброшенных домах и забаррикадированных монастырях. Добравшись до каменистых холмов Оверни, являвших собой давно погасшие вулканы, мы часто видели на соседних вершинах силуэты одиноких всадников. Заметив нас, они тут же исчезали из виду – торопились сообщить о нашем продвижении к Сет-Туру. Так прошло еще два дня. В сумерках мы с Мэтью и Пьером подъехали к вершине очередной горы. Оттуда, сквозь снежную пелену, просматривались очертания родового гнезда семейства де Клермон. Я узнала прямые линии центральной башни. Если бы не она, я бы решила, что вижу совсем другой замок. Стены вокруг него были целыми, как и все шесть круглых башен. Каждая имела медную крышу. От времени и стихий медь позеленела, приобретя цвет бутылочного стекла. Из труб, спрятанных за зубчатым парапетом башен, шел дым. Стены выглядели так, словно над ними потрудился сумасшедший великан, вооруженный фестонными ножницами. Внутри стен я разглядела сад, занесенный снегом, и прямоугольные клумбы. В XXI веке вид крепости – даже полуразрушенной – производил гнетущее впечатление, однако в XVI веке с его чередой религиозных и гражданских войн крепость воспринималась совсем по-иному. У внешней стены, отделяющей крепость от деревни, словно часовой, стояло внушительное караульное помещение. По внутреннему двору сновали фигурки людей. Многие из них были вооружены. В тусклом сумеречном свете, вглядываясь сквозь пелену танцующих снежинок, я разглядела деревянные постройки, стоящие в разных местах двора. Из маленьких окошек лился теплый желтый свет, оживляя серый камень, кое-где припорошенный снегом. Моя кобыла шумно выдохнула, окутав меня облаком теплого, влажного пара. Она была лучшей лошадью из всех, на которых мне довелось ехать с первого дня путешествия. Мэтью восседал на крупном черном жеребце. Нрава этот конь был сурового, готовый укусить каждого, кто приблизится, за исключением седока. Оба животных были из конюшен де Клермона. Они прекрасно знали дорогу домой и торопились поскорее попасть в теплое стойло, где их ждали ведра с овсом. – Dieu! Вот уж никак не ожидал, что попаду сюда. – Мэтью медленно моргал, словно не до конца верил в реальность замка и хотел столь нехитрым способом прогнать иллюзию. – Даже сейчас у тебя есть выбор, – сказала я, касаясь его руки. – Мы можем повернуть назад. Пьер посмотрел на меня с сожалением, а Мэтью печально улыбнулся. – Ты не знаешь моего отца, – сказал он, вновь поворачиваясь к замку. Когда наконец мы достигли Сет-Тура, путь нам освещали факелы. Тяжелые, окованные железом ворота были гостеприимно распахнуты. Четверо караульных молча наблюдали за нашим въездом. Едва мы оказались внутри, ворота тут же захлопнулись. Двое слуг вытащили из стенной ниши длинное бревно и перегородили створки ворот. Шесть дней путешествия по Франции показали мне, что все эти предосторожности продиктованы житейской мудростью. Местные жители подозрительно относились к незнакомцам, опасаясь появления очередной группы беглых солдат, промышлявших грабежом. Они боялись кровопролития и насилия и не хотели власти нового правителя, которого им придется ублажать. Внутри нас ожидала настоящая армия, состоящая из людей и вампиров. С полдюжины солдат занялись нашими лошадьми. Пьер передал одному из них небольшой мешок с письмами. Остальные негромко о чем-то расспрашивали его, боязливо поглядывая в мою сторону. Никто не подошел ко мне и не предложил помощь. Я оставалась в седле, дрожа от холода и усталости, и глазами искала в толпе Филиппа. Уж он-то распорядится, чтобы мне помогли слезть. Заметив мое бедственное положение, Мэтью с завидной легкостью спрыгнул на землю, подбежал ко мне, осторожно высвободил мою онемевшую ногу из стремени и слегка помассировал, возвращая ей подвижность. Я шепотом поблагодарила его. Было бы досадно испортить впечатление о себе, брякнувшись с лошади в истоптанный снег, перемешанный с грязью. – Кто из них – твой отец? – шепотом спросила я, когда Мэтью обошел лошадь, чтобы вынуть из стремени мою другую ногу. – Никто. Он остался внутри замка и, похоже, не спешит нас видеть. И это после нашей безумной скачки сюда, будто мы улепетывали от гончих ада! Не волнуйся, сейчас я разгоню свору глазеющих. Мэтью стал отдавать короткие распоряжения на французском, удаляя со двора любопытных слуг. Вскоре не осталось никого, кроме одного вампира. Тот стоял у основания деревянной винтовой лестницы, что вела к дверям замка. Я снова почувствовала, как столкнулись прошлое и настоящее. В XXI веке вместо деревянных ступеней были каменные. Я поднималась по ним, чтобы впервые встретиться с Изабо. – Здравствуй, Ален, – сказал Мэтью, и его лицо потеплело. – Добро пожаловать домой. Вампир говорил по-английски. Он слегка прихрамывал. У него было жилистое тело, волосы с проседью и добрые глаза, окруженные морщинками. – Спасибо, Ален. Это Диана, моя жена. – Приветствую вас, мадам де Клермон. Ален поклонился. Ближе он не подошел, выдерживая почтительную дистанцию. – Рада знакомству с вами, Ален. В XXI веке мы не встречались, но имя этого слуги ассоциировалась у меня с неизменной верностью и готовностью помочь. Именно ему среди ночи звонил тогда Мэтью, прося, чтобы мне приготовили поесть. – Отец тебя ждет, – сказал Ален, пропуская нас к лестнице. – Пусть подадут еду прямо в мои покои. Что-нибудь незатейливое. Диана устала и проголодалась. Я отправлюсь к нему. – Мэтью снял перчатки и отдал Алену. – Он ждет вас обоих. – Лицо Алена стало предупредительно-нейтральным. – Осторожнее на лестнице, мадам. Ступеньки обледенели. – А он? – спросил Мэтью, подняв глаза на квадратную башню и сжав губы. Ален не ответил. Рука Мэтью все так же держала меня за локоть, и потому подъем не доставил мне хлопот. Но у меня жутко устали ноги. Они начали дрожать. У входа в башню носок башмака зацепился за выбоину в каменной плите. Я покачнулась. Этого было достаточно, чтобы сдерживаемая ярость Мэтью вырвалась наружу. – Филипп просто спятил, – буркнул Мэтью, подхватывая меня за талию. – Диана целыми днями не вылезала из седла. – Его распоряжение было четким и однозначным, сэр. Внезапная официальность Алена служила предостережением. – Не волнуйся, Мэтью. Мы пойдем вместе. Я откинула капюшон плаща, вглядываясь в большой зал. В XXI веке у входа стояли рыцарские доспехи с прислоненными копьями, а в XVI веке на их месте оказался деревянный экран, украшенный резьбой. Когда дверь открывалась, он принимал на себя сквозняки, не пропуская их дальше. Исчезли псевдосредневековые украшения, круглый стол, фарфоровая чаша. Каменные стены были завешаны шпалерами. Теплый воздух от очага смешивался с холодным, проникавшим снаружи, и шпалеры слегка покачивались на возникающем ветру. Я увидела два длинных стола и низкие скамьи по обеим сторонам каждого. Между столами двигались слуги и служанки, расставляя тарелки и кружки к ужину. Зал мог вместить несколько десятков человек. Галерея для менестрелей не пустовала. Музыканты, расположившиеся там, настраивали свои инструменты. – Потрясающе! – прошептала я, едва ворочая окоченевшими губами. Мэтью холодными пальцами взял мой подбородок и повернул к нему. – Ты же вся синяя от холода, – сказал он. – Сейчас я принесу жаровню, чтобы мадам согрела ноги, и теплое вино, – пообещал Ален. – Мы затопим все очаги. Подошел теплокровный слуга – забрать мой мокрый плащ. Мэтью резко повернулся, собираясь направиться в помещение, которое в XXI веке называлось комнатой для завтрака. Я прислушалась, но ничего не услышала. – Он не в настроении, – словно извиняясь, пояснил Ален и покачал головой. – Это и видно. Точнее, слышно. – Мэтью уткнулся глазами в пол. – Филипп ревет, как зверь, требуя нас к себе. Диана, ты уверена, что выдержишь встречу? Если сегодня не хочешь встречаться с моим отцом, я выдержу его гнев и один. Мэтью никак нельзя было входить к отцу одному. Они не виделись более шестидесяти лет. Когда я сражалась со своими призраками, Мэтью был рядом. И к Филиппу мы отправимся вместе. А потом я улягусь в постель и не вылезу оттуда до самого Рождества. – Идем, – решительно сказала я, приподнимая подол платья. Сет-Тур строился слишком давно, когда коридоров еще не знали. Мы прошли через сводчатую дверь, находящуюся справа от очага, и оказались в углу другого помещения. Через несколько сот лет оно станет гранд-салоном Изабо. Сейчас здесь было достаточно просторно. Никакого нагромождения изящной мебели. Та же суровость интерьера, какую я видела во всех других местах на пути сюда. Тяжелая дубовая мебель, которую так просто не украдешь и не сломаешь, если комната станет ареной сражения. А сражения здесь происходили, о чем свидетельствовала глубокая косая борозда на поверхности шкафа. Оттуда Ален провел нас в комнату с теплыми терракотовыми стенами, где в XXI веке мы с Изабо как-то завтракали. Тогда на столе стояла фарфоровая посуда и с ней соседствовало тяжелое столовое серебро. Сейчас здесь находился совсем другой стол и единственный стул. Стол был завален бумагами. Там стояло и лежало что-то еще, однако рассмотреть я не успела. Мы вышли на лестницу с истертыми каменными ступенями. Она вела в незнакомую мне часть замка. Настраиваясь на встречу с отцом Мэтью, я не заметила, как лестница закончилась выходом на широкую площадку. Слева располагалась длинная галерея, заполненная весьма странными предметами, часами, оружием, портретами и мебелью. На мраморной голове древнего бога дремала надетая набекрень золотая корона со вмятинами на ободе. Посередине зловеще поблескивал кроваво-красный рубин величиной с яйцо. – Сюда, – сказал Ален, открывая дверь. За ней оказалось помещение еще с одной лестницей. Эта вела не вниз, а наверх. Сбоку от лестницы я увидела закрытую дверь. По обе стороны от нее стояли жесткие, неудобные скамейки. Ален замер, терпеливо дожидаясь ответа из-за двери. Вскоре оттуда послышалось единственное латинское слово: – Introite[19]. Дверь была плотно закрытой, отчего мне показалось, что это слово пробилось сквозь толстый слой древесины. Мэтью слегка вздрогнул. Ален тревожно посмотрел на него и толкнул дверь. Она бесшумно открылась, повернувшись на массивных петлях. Позволивший нам войти сидел лицом к огню, отчего его волосы казались мерцающими. Сидячая поза не могла скрыть его высокого роста. У него были широкие, атлетические плечи. Он что-то писал, и методичное поскрипывание пера уравновешивало хаотичный треск поленьев в очаге и завывания ветра снаружи. – Sedete[20], – загремел его бас, нарушив относительную гармонию других звуков. Теперь уже я чуть не подскочила. Если первое слово дошло, заглушенное дверью, от второго у меня зазвенело в ушах. Хозяин кабинета привык, чтобы ему повиновались немедленно и беспрекословно. Ноги сами понесли меня к двум ожидавшим нас стульям. Я была рада подчиниться, поскольку очень устала. Сделав три шага, я вдруг сообразила, что Мэтью по-прежнему стоит в проеме. Я вернулась к нему и крепко взяла за руку. Он ошеломленно смотрел вниз и будто стряхивал с себя воспоминания. Потом мы быстро прошли в кабинет Филиппа. Я плюхнулась на стул. Мне принесли обещанное вино и решетчатую жаровню под ноги. Ален сочувственно посмотрел на нас, затем кивнул и ушел. Мы остались ждать. Если для меня ожидание было трудным, для Мэтью оно граничило с пределом возможностей. С каждой минутой он напрягался все сильнее, почти вибрируя от сдерживаемых эмоций. Когда его отец заметил наше присутствие, я тоже находилась на грани срыва. Я смотрела на свои руки и думала, хватит ли мне сил, чтобы задушить этого злодея. И вдруг мой лоб обожгло двумя льдинками. Подняв голову, я обнаружила, что смотрю в рыжевато-коричневые глаза греческого бога. Впервые увидев Мэтью, я испытала инстинктивное желание бежать без оглядки. Но Мэтью, встретившийся мне сентябрьским вечером в зале Бодлианской библиотеки, все же имел облик ученого. Мрачного, задумчивого, где-то не от мира сего. Сейчас я оторопела не потому, что Филипп де Клермон был чудовищем. Совсем наоборот: он был самым удивительным созданием, какое я встречала среди людей или существ нечеловеческой природы. Глядя на Филиппа де Клермона, никто бы не подумал, что его плоть смертна. Черты лица поражали совершенством и какой-то сверхъестественной симметричностью. Прямые темные брови нависали над золотисто-карими глазами с зелеными крапинками. Их оттенок менялся каждую секунду. Постоянное нахождение на солнце и открытом воздухе добавило к его каштановым волосам золотистые, серебристые и бронзовые пряди. Рот Филиппа был мягким и чувственным, что сейчас не мешало его губам оставаться гневно сжатыми. Мне самой пришлось плотно сжать губы, иначе я бы осталась сидеть с отвисшей челюстью. Я выдержала его оценивающий взгляд. После этого глаза Филиппа медленно и целенаправленно переместились на Мэтью. – Изволь объясниться. Эти слова Филипп произнес ровным тихим голосом, но в них ощущалась его ярость. Я оказалась в обществе двух сердитых вампиров. Теперь, когда первоначальный шок от встречи с отцом миновал, Мэтью попытался взять ситуацию в свои руки. – Ты велел мне прибыть в Сет-Тур. Я здесь, живой и здоровый, вопреки истеричным донесениям твоего внука. Мэтью бросил на отцовский стол серебряную монету. Упав, она немного покружилась вокруг невидимой оси и замерла.