Заголовок получился довольно ровным, хотя вид несколько портили три малюсенькие кляксы и вихляющая начальная буква «Н». Ладно, не все сразу. Обмакнув перо, я продолжила. Поставить воду кипятиться. Взбить два яичных желтка. Добавить к ним белого вина и взбивать дальше. Когда вода закипит, поставить ее остывать, затем влить туда желтки, взбитые с вином. Снова поставить на огонь и, помешивая, довести до кипения, добавив шафран и мед. Получившаяся смесь выглядела отталкивающе. Пронзительно-желтого цвета, она имела консистенцию жидкого творога. Однако Том без возражений проглотил это варево. Когда затем я спросила Шарля о точных пропорциях меда и вина, он лишь всплеснул руками, ошарашенный моим невежеством, и молча удалился. Я всегда втайне мечтала пожить в прошлом, но и представить не могла, до чего трудной окажется эта жизнь. Я вздохнула. – Чтобы освоиться здесь, тебе мало записной книжки, – сказал Мэтью, поднимая глаза от писем. – Тебе понадобится своя комната. Почему бы не обосноваться в кабинете? Комната достаточно светлая и может служить тебе библиотекой. Или можешь превратить ее в алхимическую лабораторию. Впрочем, если ты собираешься трансмутировать свинец в золото, для таких занятий нужно более уединенное место. Пожалуй, комната возле кухни – это то, что нужно. – Комната возле кухни не лучший выбор. Шарль и так на меня косо смотрит. – Он на всех косо смотрит. И Франсуаза тоже. Единственный, для кого она делает исключение, – как раз Шарль. Его Франсуаза почитает как непризнанного святого и даже прощает ему пристрастие к выпивке. В коридоре послышались тяжелые шаги. Дверь открылась, и на пороге появилась Франсуаза. Как всегда, у нее было недовольное лицо. – Тут люди пришли к госпоже Ройдон, – объявила служанка, отходя в сторону. Я увидела седовласого старика лет семидесяти с мозолистыми руками. Рядом с ним смущенно переминался с ноги на ногу молодой мужчина. Оба – люди. – Здравствуй, Сомерс, – хмуро произнес Мэтью, обращаясь к старику. – А это никак молодой Джозеф Бидуэлл? – Он самый, господин Ройдон, – закивал молодой и, спохватившись, снял шапку. – Госпожа Ройдон позволит снять с нее мерки, – сказала им Франсуаза. – Мерки? Мэтью взглянул на меня, затем на Франсуазу, требуя незамедлительного объяснения. – Туфли. Перчатки. Пополнить гардероб мадам, – сказала служанка. В отличие от нижних юбок, туфли шились по ноге. – Это я попросила Франсуазу послать за ними, – пояснила я, надеясь, что Мэтью мне подыграет. Услышав мою странную речь, Сомерс выпучил глаза, но тут же справился с изумлением и вновь придал лицу почтительно-нейтральное выражение. – Путешествие моей жены сюда оказалось на редкость трудным, – сказал Мэтью, включаясь в игру. Он вышел из-за стола и встал рядом со мной. – Все вещи из ее гардероба пропали. Как ни печально, Бидуэлл, но у нас нет ни одной пары туфель, которые ты бы смог взять за образец. Мэтью положил мне руку на плечо. Я поняла его предостережение: молчать и больше не пытаться ничего объяснять. – Вы позволите, госпожа Ройдон? – спросил Бидуэлл. Он нагнулся и развязал шнурки чужих башмаков, которые отвратительно держались на моих ногах. Эта обувь могла навести сапожника на мысль, что я совсем не та, за кого себя выдаю. – Начинай, – ответил за меня Мэтью. Франсуаза поглядела на меня с сочувствием. Она знала, каково приходится, когда Мэтью Ройдон заставляет молчать. Обнаружив, что нога у меня теплая, парень заметно удивился. Наверное, представлял меня вампиршей. – Занимайся делом! – сурово напомнил ему Мэтью, явно уловив замешательство сапожника. – Да, сэр… милорд… господин Ройдон. Парень бормотал все известные ему титулы, за исключением «ваше величество» и «князь тьмы». Полагаю, они тоже вертелись у него на языке. – А где твой отец, дружище? – уже мягче спросил Мэтью. – Заболел он, господин Ройдон. Вот уже четыре дня, как не встает. Из поясной сумки сапожник достал кусок фетра, на который поочередно поставил мои ступни, обведя их контуры палочкой древесного угля. Сделав какие-то пометки, он быстро покончил со снятием мерок. Затем Бидуэлл вытащил забавного вида книжицу, где вместо страниц были квадратики разноцветной кожи, сшитые вместе. Ее он протянул мне, предлагая выбрать цвет обуви. – Мастер Бидуэлл, а какие цвета нынче в моде? – спросила я, отмахиваясь от книжицы. Мне требовался совет, но никак не тест с вариантами выбора. – Леди, собирающиеся ко двору, выбирают белый, с отделкой золотом или серебром. – Мы не собираемся ко двору, – быстро сказал сапожнику Мэтью. – Тогда черный или вот еще – желто-коричневый. Бидуэлл полистал свою книжицу, найдя квадратик цвета карамели. Мэтью согласился, не дав мне и рта раскрыть. Теперь настал черед старика. Он тоже удивился, взяв мою руку и ощутив мозоли на ладонях. Женщины из высшего общества, выходившие замуж за таких мужчин, как Мэтью, не занимались гребным спортом. Заметил Сомерс и бугор на среднем пальце правой руки – последствия привычки слишком плотно сжимать ручку. Опять-таки леди не утруждали себя письмом. Он надел мне на правую руку мягкую замасленную перчатку. Перчатка была значительно крупнее моей руки. В кромку была воткнута игла с грубой ниткой. – Скажи, Бидуэлл, у твоего отца есть все необходимое? – спросил сапожника Мэтью. – Да, господин Ройдон, спасибо, – ответил Бидуэлл и поклонился. – Шарль пошлет ему заварного крема и оленины. – Серые глаза Мэтью прошлись по тощей фигуре молодого сапожника. – И вина тоже. – Старый мастер Бидуэлл будет признателен за вашу доброту, – сказал Сомерс. Манипулируя ниткой, он уменьшал размер перчатки, чтобы та плотно сидела на моих пальцах. – Еще больные есть? – спросил Мэтью. – У Рейфа Мидоуза девчонку свалила сильная лихорадка. Мы уже боялись за старину Эдварда, но его только боком зацепило, – лаконично ответил Сомерс. – Надеюсь, дочка Мидоуза поправилась? – Нет. – Сомерс оборвал нитку. – Три дня назад похоронили, да упокоит Господь ее душу. – Аминь, – произнесли все, кроме меня. Франсуаза едва заметным кивком указала на Сомерса. Поняв намек, я запоздало пробормотала «аминь». Пообещав, что туфли и перчатки будут готовы через несколько дней, оба ремесленника поклонились и ушли. Франсуаза тоже хотела уйти, однако Мэтью ее задержал. – Больше никого к Диане не звать! – отчеканил он. – Пусть Эдварду Камберуэллу найдут сиделку, чтобы присматривала за ним, и снабжают едой и питьем. Франсуаза смиренно сделала реверанс и ушла, наградив меня еще одним сочувственным взглядом. – Боюсь, люди в деревне поймут, что я чужеродный элемент, – сказала я, поднося руку к вспотевшему лбу. – Я не умею произносить гласные звуки, как они. Понижаю голос в конце фразы, тогда как нужно повышать. Я не знаю, когда нужно говорить «аминь». Мэтью, пусть кто-нибудь научит меня молиться. Я должна с чего-то начать и… – Сбрось обороты, – сказал он, обнимая меня за талию. Даже через корсет и несколько слоев ткани его прикосновение было успокаивающим. – Это не устный экзамен в Оксфорде и не твой дебют на сцене. Зубрежка и репетиции здесь не помогут. И прежде чем звать Бидуэлла и Сомерса, тебе следовало бы спросить меня. – Как тебе удается без конца представать в новом обличье? – удивилась я. А ведь Мэтью делал это постоянно, из века в век. Разыгрывал свою смерть, чтобы затем появиться в другой стране, говорить на другом языке и называться другим именем. – Первый и самый главный фокус: перестать делать вид. – Не обращая внимания на мое явное замешательство, он продолжил: – Вспомни, о чем я говорил тебе в Оксфорде. Ты не сможешь жить под лживыми масками, выдавая себя за человека, когда на самом деле ты ведьма, или пытаясь сойти за женщину Елизаветинской эпохи, когда ты проникла в эту эпоху из двадцать первого века. Но сейчас это твоя жизнь. Живи в этом времени, а не пытайся играть роль. – Но мой американский акцент, манера ходить… Я и сама заметила, что мои шаги шире, чем у здешних женщин, однако Кит стал открыто насмехаться над моей мужской походкой и привлек к ней всеобщее внимание. – Ты приспособишься. Какое-то время люди буду чесать языки. Но в Вудстоке не прислушиваются ни к чьему мнению. Вскоре к тебе привыкнут, и сплетни прекратятся. Его слова меня не убедили. – Много ли ты знаешь о сплетнях? – Достаточно, чтобы утверждать: ты свежая пища для болтовни. Через неделю они найдут себе новую тему. – Мэтью посмотрел на мою записную книжку, заметив неровный почерк и кляксы. – Ты слишком крепко сжимаешь перо, поэтому чернила не вытекают как надо, а кончики перьев ломаются. Ты и за свою новую жизнь держишься слишком крепко. – Никогда бы не подумала, что жизнь в шестнадцатом веке окажется такой трудной. – Ты быстро учишься. В Олд-Лодже ты среди друзей и тебе ничто не угрожает. Только пока не надо больше никого сюда звать… И что же ты успела записать?