— Ты решила мне пожаловаться на врача? Тут я ничем не могу помочь тебе. Врачу виднее, здорова ли ты и надо ли тебя выписать из больницы. Не отрывая глаз от Глеба, она не изменилась в лице, его слова явно не произвели на нее никакого впечатления. Ему, правда, хотелось произнести другие слова, назвать ее жалобы бабьим нытьем, и он, наверно, так и сказал бы, если бы она не произнесла следующую фразу: — Я боюсь здесь оставаться, Глеб. Мне кажется, что здесь со мной вот-вот должно что-то произойти. Он убьет меня здесь. — Кто? — отступив на шаг, спросил Корозов, хотя мог бы не спрашивать, потому что догадывался, кого имела в виду Римма. — Парень, который хотел зарезать меня, — ответила она. Можно было представить себе, как в четырех стенах палаты ее страхи растут и множатся с каждым днем. И не только с каждым днем, но с каждым часом и с каждой минутой. Ее состояние, особенно ночью, когда вся больница погружена в сон и страхи в темноте превращаются в чудовищ, выползая из каждой щелки и каждого угла, было понятно Глебу. Потому он попытался успокоить: — Не надо бояться. Его, может быть, уже нет в живых. Приблизившись к Глебу, она почему-то шепотом спросила: — А разве полиция нашла его труп? На этот вопрос Глеб мог бы ответить отрицательно, потому что знал от Акламина, что пока нет положительных результатов. Однако он предпочел не говорить так, свел брови к переносице и ответил уклончиво: — Мне ничего неизвестно. — Нет, Глеб, — Римма снова все тем же шепотом произнесла: — он жив, я чувствую это. Я чувствую, что мне нельзя здесь оставаться! — Взяла Корозова за руку выше локтя и заглянула в глаза. Этот заговорщицкий шепот несколько смутил Глеба, и он, чтобы разрядить обстановку и успокоить женщину, пообещал: — Если только в этом дело, я поговорю сейчас с врачом, чтобы он тебя завтра выписал. — Ты совсем не понял меня, Глеб! — как спичка, вспыхнула она, возмущенная его непониманием. — Разве мне важна эта выписка? Я могла бы и без выписки уйти отсюда! Но куда я пойду? Домой? Меня там сразу найдет убийца! — Она не отпускала из своих пальцев его руку. Обстоятельства, в которых она находилась, представились Глебу непростыми. В принципе, она права. Дома она совсем будет незащищенной, да и не только дома, но и везде, так же, как в этой больнице. И он дал совет: — Найми охрану. В городе есть охранные фирмы. В конце концов, можно переговорить с полицией. Они могут что-нибудь порекомендовать. С сожалением вздохнув, Дригорович отошла к белой стене. Прижалась к ней спиной и затылком, грудь еще больше открылась. Глеб на секунду замешкался, не зная, что еще ей предложить. Неожиданно для него Римма произнесла то, чего он никак не ожидал от нее услышать: — Защити меня, Глеб! Возьми под защиту твоей охраны. Ну хотя бы на первое время, пока я не окрепну окончательно. Эта просьба показалась ему крайней нелепостью, ведь они не были настолько знакомы, чтобы он проявлял о ней подобную заботу. В конце концов, с такой просьбой она имела возможность обратиться к кому угодно из бывшего окружения ее мужа. Наверное, знала многих, и, несомненно, ее многие знали. Совершенно непонятно, почему решила обратиться именно к нему. Но по всему видно: это обдуманное решение. Не зря же позвонила. Впрочем, вдруг рассудил он, перед ним обыкновенная женщина, со всеми ее слабостями и страхами, недостатками и достоинствами. Видимо, страх загонял ее в тупик. Вероятно, просто не могла отыскать выход из создавшегося положения, не находила среди своих знакомых никого, кому бы могла довериться, и боялась неизвестных охранных фирм. Потому блуждала мыслями и хваталась за первую попавшуюся соломинку, вдруг всплывшую перед нею. Этой соломинкой нежданно-негаданно оказался он. Скорее, вот так сделала выбор. Отказать женщине в помощи было бы непорядочно. Однако над ним, как дамоклов меч, висело недоверие Римме после ее отказа описать внешность парня в зеленой рубахе. В этом вопросе Глеб не мог поверить в ее искренность. К тому же ему пришло в голову, что ей было бы логичнее обратиться к Млещенко. С ним у нее явно налажен неплохой контакт при продаже дома. Он пригласил ее на торжество и посещал в больнице. У него, правда, не было своей охраны, но были неплохие связи, и он, определенно, мог бы постараться для нее. Впрочем, черт их разберет. Все покрыто мраком, и этот мрак настораживал Корозова. Однако как-то надо было смягчить свой ответ и он, улыбнувшись, приглушил голос, сказал: — Я не готов принять решение сразу. Подумаю над твоей просьбой до завтра. — Так ведь завтра уже почти наступило. Осталось чуть-чуть, — подталкивала она. — Так ведь еще не наступило. Иди ложись спать и ничего не бойся. Вздохом Римма высоко подняла грудь, опустила глаза, запахнула полы халата и оторвала спину от стены. По ее лицу он заметил, что она не хотела ждать, но смирилась с предложением, при этом заметив как бы между прочим: — Увы, Глеб, когда не из чего выбирать, приходится выбирать то, что есть. Ее замечание удивило его, показалось странным. Подумалось, что она имела в виду не его ответ на ее просьбу о помощи, а свой выбор в его пользу. Между тем ему все-таки не очень верилось, что у нее не осталось выбора. У такой женщины всегда предложения выстраиваются в очередь. Наверно, многие бы захотели оказаться покровителями или взять под свое крыло такую красавицу. Но не он. Нет, не он. А она, как ни странно, не захотела выбрать из тех многих никого. Проводив ее до палаты, он подождал, когда она скроется за дверью. Врач и медсестра в это время безучастно стояли в конце коридора, беседуя между собой в ожидании окончания разговора Глеба с Риммой. От двери палаты Корозов, стараясь тише ступать по плитке пола, чтобы не создавать шум, направился к ним. Подойдя, обратился к врачу: — Дригорович просила меня забрать ее из больницы. Она опасается нового покушения и не хочет больше здесь находиться. Но она говорит, что вы не отпускаете ее. Врач посмотрел на медсестру — та понимающе отвернулась и медленно отправилась к своему столу. Глеб и Валентин посмотрели ей в спину, провожая взглядами. Когда она отошла на расстояние, Корозов негромко вымолвил: — Что вы скажете? В ответ вместо слов последовало какое-то отсутствующее пожатие плечами, что удивило Глеба. Показалось, что голова Валентина сейчас занята совсем иными мыслями, которые не давали ему покоя, выводили из равновесия и давили на него так сильно, что весь он походил на выжатый лимон. И все это Ганилевскому мешало сосредоточиться. По большому счету Глеб был недалек от истины. Валентина мучили раздумья о разрыве с Софьей. Угнетали воспоминания о том, как и что именно произошло с ним. А точнее, даже не только с ним, а с ними. Из-за Дарьи, которая оказалась злым роком в его судьбе. Все это из-за слабости его характера, который он сам не терпел, но ничего поделать с собой не мог. Помолчав, Валентин все-таки монотонно сказал несколько слов: — Дригорович не только вам сказала о своих страхах, но и своему лечащему врачу, и мне каждый день твердит о них. У нее какая-то мания, она всего вокруг боится. Но что прикажете делать мне? Подчиниться ее страхам или долечить до конца? Я врач. Я лечу. Впрочем, если вы настаиваете, под вашу ответственность я выпишу ее. Покладистость врача смутила Глеба. Тот даже не поинтересовался, кто такой Корозов, в каких родственных или иных отношениях находится с Дригорович. Глеб озадачился, не зная, как должен прореагировать на это. Высказал врачу свое мнение: — Мне показалось, что у нее нервное перенапряжение, возможно, ей следует сменить обстановку. — У всех у нас нервы, всем нам надо сменить обстановку. Все мы, как в сумасшедшем доме! — вскинул брови Ганилевский, рассеянно посмотрел вокруг, испытывая большую неудовлетворенность происходящим окрест себя. — Вам рано говорить об этом, молодой человек. Вы еще не съели свой пуд соли! — выразил несогласие Корозов и качнулся вперед на Валентина. Тот чуть посторонился, словно освобождал место на полу для мнимого падения тела Глеба, спросил: — Так как, забираете ее под свою ответственность? Если да, то можете приезжать за нею завтра к обеду. Вздохнув, Глеб хотел сказать, что врач не совсем правильно понял его, он не обещал забрать Римму из больницы, просто высказал ее пожелание и свое мнение. Однако, видя, как безразлично Ганилевский ведет беседу, не стал отвечать на его вопрос. Но задал свой: — У вас что-то случилось, молодой человек? Мне не нравится ваш внешний вид. Нескладно, безучастно пожав плечами, Валентин отозвался вялым неэмоциональным голосом: — Все, что случилось, уже прошло, уже не страшно. Хотелось бы знать, что будет впереди. — Надо надеяться на хорошее, — произнес Глеб. А самому пришла мысль, что, видимо, завтра он все-таки пришлет машину за Дригорович. Но куда отвезет ее, решит после разговора с Акламиным. То ли в служебную квартиру, то ли на съемную, обеспечив охраной. Распрощавшись с Ганилевским, Корозов пошел по коридору к выходу. Взгляд Валентина тоскливо провожал его до самой двери. Проводив мужа взглядом до двери больницы, Ольга молчала, сев удобнее на заднем сиденье автомобиля. Водитель с охранником тоже некоторое время помалкивали. Шум города за стеклами авто заметно затих. Машин на дороге стало мало. Свет в окнах больницы в основном погас. Лишь отдельные окна продолжали пялиться яркими пятнами. Больница засыпала. Водитель слегка потянулся и полуобернулся к Ольге, прервав молчание: — Глеб, как трехжильный, — проговорил ей. — Пашет, даже когда все спят. Железный камень! Мчит, как курьерский поезд, без остановок! Чего в этих словах было больше — восхищения или удивления, — Ольга не уловила. Видно было одно: водитель не ждал от нее никакого ответа. Просто выдал свою мысль и отвернулся. Но она все ж выдохнула в ответ: — Это правда. Автомобиль стоял на парковке перед больницей с включенными габаритами. Свет фонаря освещал парковку, тротуар и дорогу. Улица отдыхала от дневной людской суеты. Лишь изредка по тротуару мелькали редкие запоздавшие прохожие да небольшими группками проскакивала молодежь. Без особого шума. Приспустив стекло, кинув взгляд вдоль улицы, водитель заметил: — Тихо. Днем дышать было нечем. По тротуару к автомобилю приближалась группа из трех человек: стройная девушка в юбке, топе, с хвостиком на голове и два шустрых парня по бокам. С короткими волосами. В куртках. Эти куртки никак не вязались с погодой на улице. Правда, вечером жара немного спала, но не так, чтобы напяливать на себя куртки. Они что-то рассказывали спутнице, забегая то и дело вперед, смотря в лицо и похохатывая. Казалось, каждый из них хотел выделиться, обратить на себя больше внимания. Но она молчала с типичной улыбкой-маской на губах. Вызвать другую, более оживленную и заинтересованную, парням не удавалось. Напротив машины компания приостановилась. Парни порылись по всем карманам куртки и штанов. Достали сигареты. Один из них стал чиркать зажигалкой. Но та не высекала огня. Парень тряс ее, опять и опять пробовал высечь пламя, наконец громко выругался: — Сдохла, безмозглая! — отбросил в сторону. Из машины было видно, как зажигалка в полумраке описала полукруг и упала на асфальт тротуара метрах в пяти от парней. Тот, что бросил, посмотрел на авто и направился к водительской двери, стукнул в приоткрытое стекло костяшками пальцев: — Эй, Вася, не спишь? — Сам ты Вася! — нехотя подал голос водитель и посмотрел в щель на тусклое в блеклом свете фонаря лицо парня. — Чего надо? — Зажигалку подбрось! — Парень перекосил губы и сплюнул, показывая этим плевком, что сам черт ему не брат. — Не курю, — отозвался водитель. — Да ладно, Вася, не жмотничай. — Парень, похоже, совсем не собирался отступать, его словно бы подогрел такой ответ водителя, потянул за ручку двери, но дверь не подалась, закрытая изнутри на замок. — Ну ты упаковался, Вася! Под замком сидишь! Открой, дай прикурить! Молча отвернувшись от парня, водитель поднял стекло и глянул на охранника: — Нарывается. По шее просит. В эту минуту к парню подошли остальные двое и тоже загалдели: — Жмоты, сколько вас там? Гоните зажигалку! — И второй парень ударил ногой по колесу автомобиля. После этого остальные стали пинать другие колеса и двери авто. Охранник резко выдернул из-за спины травмат, водитель сунулся за своим в бардачок. Но Ольга положила им на плечи ладони: — Не обращайте внимания. Мне все это не нравится. Но пока ничего страшного не происходит. Однако молодой, крепко сбитый водитель болезненно сморщил лицо, переживая за машину. Парни стали бить ногами еще сильнее. Делали это упорно молчком и методично. Только у одного из них изредка прорывалось монотонное тупое требование дать зажигалку. Их спутница сбоку попыталась сквозь стекла заглянуть в салон. Но стекла были затемнены, света в салоне не было, а уличный свет был не очень сильным. Его даже не хватало для того, чтобы из машины хорошенько рассмотреть лица этой троицы. Разумеется, сквозь стекла девушка также ничего не увидела и отвернулась. А ее попутчики начали каблуками долбить по кузову авто. Достав из бардачка свой травмат, водитель пробормотал: — А все же стоило бы этим Васям вправить мозги! Между тем Ольга, сжимаясь от недоброго предчувствия, снова запретила выходить из автомобиля, догадываясь, что все это происходит неспроста: — Похоже, они намереваются выманить нас из машины. Не надо идти у них на поводу. Парни на улице затихли, устроили себе передышку, но от автомобиля не отходили. Видя, что таким манером явно не могут добиться желаемого, первый парень коротко произнес второму всего одно слово, и оно прозвучало, как приказ. Этот второй одним махом выдернул из кармана шило, подошел к переднему колесу и вогнал острие в резину. Водитель как ошпаренный подскочил на месте, ударился головой о потолок, заскрипел зубами, выругался, оглядываясь на Ольгу. Потом закрутился на сиденье, крикнул охраннику, превозмогая желание распахнуть дверь и садануть виновнику кулаком по мозгам: — Ну ты посмотри, что этот гаденыш делает! Он же может все колеса вспороть! На чем поедем? Куковать здесь до утра придется. Глеб нам головы оторвет за это. Ты чего сидишь? Делай что-нибудь! Ты же охрана! В свою очередь, охранник резко огрызнулся на яростный выкрик водителя: