От резкости слов в груди болезненно заныло. Лиза сжала губы, но дальше припираться не стала. Быстро выбравшись через разрез, она, нагнувшись, побежала к кустам. За спиной бахнуло, и тут же Вербицкий выстрелил в ответ. Лиза сама не знала, как добралась до лошади, дрожащими руками отвязала повод и неловко взгромоздилась в седло. Юбка ужасно мешалась, пришлось ее задрать совершенно неприличным образом. «Ну, с Богом», – сказала она и направила лошадь к дороге. Свежий ветер привел Лизу в чувства. Почему Вербицкий был с ней так груб? Отец часто повторял: «Не смотри на то, что человек говорит, смотри на то, что он делает». Подумав об этом, Лиза Ваганова резко натянула повод, и лошадь заржала, опасно поднимаясь на дыбы. Он прогнал ее для того, чтобы спасти. Иногда поступки гораздо красноречивее любых слов. Ну, ничего, она дождется. Денис Вербицкий – отчаянный малый, и у него, конечно, есть план. Она будет ждать его сколько нужно и обязательно дождется. Но он так и не приехал. Эпилог Снег переливался в свете фонарей. Город жил предчувствием Нового года. Часто пульсировали его магистральные вены, в витринах магазинов сияли огоньки, украшенные улицы были заполнены людьми и предпраздничной суетой. Мы шли среди толпы совсем близко друг к другу, плечом к плечу. – Ну что, – Денис, усмехаясь, прервал молчание, – теперь дело закончено? Злодеи повержены и отправлены в тюрьму, сопровождаемые очень громким скандалом, а принцесса спасена и вновь внесена в списки живых. Словно спящая красавица побывала за чертой жизни, но вернулась. Теперь, по законам жанра, все должно окончиться свадьбой? – Кажется, я не давала тебе согласия, – я хмыкнула и остановилась, любуясь новогодними украшениями. – И вообще, я только, можно сказать, вернулась к жизни. Можно осмотреться, поискать другие варианты… – Я тебе поищу! – он зачерпнул пригоршню мягкого снега и швырнул в меня. – А тебе уже разонравились блондинки? – поинтересовалась я, уклоняясь от снаряда. – Кажется, твои предыдущие несколько девушек были исключительно блондинистого цвета, и, если тебя ввел в заблуждение мой цвет волос в момент нашего знакомства… – Так и знал, что ты ревнуешь! – прервал Денис. – Ревнуешь – значит любишь. – Ага, – я скорчила гримасу, – это такая же логика, как и в выражении: бьет – значит любит? Ну, извини, никогда так не думала. – А я думал о том, что тебе не помешало бы стать помягче. Но ничего, после свадьбы поймешь, наконец, что оказалась в безопасности, и расслабишься. – Да ты и жениться на мне собираешься, чтобы я спасала тебя от всех неприятностей! – парировала я. Мы частенько шутили подобным образом в последнее время. Именно потому, что мне было спокойно и уютно, когда рядом находился Денис. Я знала, что наконец-то могу кому-то полностью доверять. Прошлое осталось за спиной, хотя забывать о нем я не имела права. Хотя бы о том, что участвовала в убийстве. Я так ненавидела Санева и его распущенную богатую дочь, что, действительно, была готова ее убить. Только шаг отделял меня от убийства в Лондоне. Всего лишь шаг, и об этом мне не забыть никогда. После, сидя за рулем машины на темном пустом шоссе, я вдруг осознала, как глубоко пала. Тогда осознание вины сверкнуло так ярко, что затмило фары встречной машины. Эта вина до сих пор со мной. Сейчас в церкви читают сорокоуст за упокой души Мики Саневой – пусть хоть она обретет покой и прощение. Мы прошли еще немного и свернули на Остоженку. – Знаешь, я жил здесь неподалеку, – заметил Денис, когда мы проходили мимо красивого желтого особняка, а вон в том доме – квартира моей любимой учительницы. Я иногда до сих пор захожу к ней в гости… Вон ее окно, третье справа… – он поднял голову и улыбнулся. – Смотри, у нее горит свет. Давай зайдем. – Ты что? Без предупреждения? – я опешила. – Говорю же тебе: это моя любимая учительница. Пойдем, пора тебя с ней познакомить! – но сначала он потащил меня в магазин, где придирчиво выбрал шампанское, мандарины, конфеты, нарезки… И вскоре мы, с двумя полными пакетами, уже подходили к дому. Денис набрал код по памяти – очевидно, и вправду бывал здесь часто, затем мы поднялись на третий этаж по широкой гулкой лестнице и позвонили в дверь. – Вера Алексеевна тебе понравится. Знаешь, когда все случилось с моим отцом, она поддержала меня… – рассказывал Денис, а дверь, меж тем, открылась. На пороге стояла довольно молодая женщина с мелкими, какими-то неприятными чертами лица, одетая в домашнее трикотажное платье с закатанными по локти рукавами. Я покосилась на Дениса, но и он, похоже, был обескуражен. – Вы к кому? – сухо спросила незнакомка. – Где Вера Алексеевна? – Денис шагнул вперед, словно заслоняя меня от опасности. – Вы сами, простите, кто? – Я – законная наследница, – ответила женщина, бросив на нас недовольный взгляд. – А вы… Денис с минуту молчал, и только по тому, как резко обозначились на его лице скулы, я поняла, что ему плохо. – Когда она умерла? – глухо спросил он. – Четвертого декабря, две недели назад. А вы кто будете, молодой человек? – Я ее бывший ученик, но, впрочем, неважно. Думали навестить… Вот, возьмите, – он протянул женщине сумки. – Что это? – она, кажется, готова была захлопнуть дверь у нас перед носом. – Просто гостинцы. Не беспокойтесь, не отравлено. Я же не знал, что вместо Веры Алексеевны застану вас, – не удержался от привычной шпильки Денис. – Ну, проходите, выпьете чай. Я – Светлана, ее внучка, – новая хозяйка распахнула дверь пошире. – Проходите, она и вправду своих учеников любила. Помянем ее по-человечески. Денис поколебался, но все же вошел. И я за ним. Прихожая оказалась заставлена коробками. – Убираю. Столько всякого хлама! – Светлана покачала головой. – Только представьте, тут не только бабушкины вещи, а еще с черт знает каких времен, еще бабушкиной приемной матери. И ладно бы что-то ценное, так одни бумажки. Целая коробка набралась! – она кивнула на один из ящиков. – И что вы с ним собираетесь делать? – поинтересовался Денис. Я видела, что новая хозяйка ему не нравится. – Что делать? Мне квартиру для продажи освободить надо. Не с собой же везти… – она пожала плечами. – Знаете что, – Заревский поставил сумки на пол. – Мы, пожалуй, заберем эту коробку с бумагами. И пойдем, нам уже пора. – Как хотите, – женщина брезгливо поджала губы. Денис подхватил коробку, и мы вышли из осиротевшей квартиры. – Ты – молодец, – я тихонько погладила рукав его теплой куртки. – Мне тоже она не понравилась. – Ну что, – он оглянулся на меня, – тогда возвращаемся к машине. Поедем смотреть нашу законную добычу. Думаю, в любом случае, обмен оказался выгодный! …В коробке и вправду оказалась уйма странных бумаг – чьи-то старые-старые тетради, значки давно уже не существующих организаций и… целый рукописный дневник. Взглянув на год, стоящий на первой странице, я испытала легкое разочарование. Почему-то мне казалось, что мы обнаружим сокровище, относящееся к началу прошлого века, а может, и к более ранним временам, но первая запись в толстой потрепанной тетрадке под коричневым клеенчатым переплетом не сулила ничего особо интересного: «Сентябрь, 1971 год», – было выведено красивым каллиграфическим почерком. Но все же я стала читать дальше. «Двадцать седьмое сентября, 1971 год. Вот мне уже и семьдесят семь. Время летит незаметно, и мой срок на этой земле подходит к концу. Сожалею ли я об этом? Нет. Напротив, жду с большим нетерпением. Сейчас говорят, что загробной жизни не существует, моя воспитанница Верочка постоянно твердит, чтобы я завязывала с религиозными предрассудками. Никогда не была слишком религиозной, но ведь совсем без веры нельзя. Она одна и поддерживает меня сейчас. Так уж сложилось, что самые близкие мне люди уже не здесь, и расстаться с надеждой встретиться с ними там слишком мучительно. Здесь осталась одна Верочка. Помню, как нашла ее в далеком сорок третьем – испуганную, тощую, как скелет, с огромными глазами. Она, словно зверек, жалась в развалинах и вздрагивала от каждого звука. Теперь Верочка, слава Богу, уже давно взрослая. Сама работает учительницей – пошла по моим стопам. Но оказалась гораздо счастливей меня, завела семью, родила детей… Больше она в моей опеке не нуждается, так что пора бы мне уже и на покой. Признаюсь, я давно мечтала о смерти, но оказалась словно заговоренная – смерть вечно ходила поблизости, но не притрагивалась ко мне и пальцем. Ей было достаточно той жатвы, что она собирала вокруг… Война, революция, последующие тяжелые годы… и снова война. Это словно проклятье, навек связавшее меня кровью. Каждый раз я молилась о том, чтобы умереть, и каждый раз смерть избегала меня. Потому что я уже была мертва. Моя жизнь закончилась ровно пятьдесят восемь лет назад, в сентябре тысяча девятьсот тринадцатого. Двадцать седьмого сентября. Ровно в этот самый день. В этот день, спасая меня, погиб единственный человек, которого я когда-либо любила. Мне не нужно закрывать глаза, чтобы увидеть его живым, таким, каким он был тогда. Его мягкие серые глаза, темные волосы, тонкие франтоватые усики. Таким был мой Денис»…