Я разговариваю по-английски? – удивилась я. И тут же поняла, что разговариваю. Стоило возникнуть потребности, как в голове, словно по щелчку, выстроились четкие цепочки слов. – Я знаю, что вы потеряли память. Очень сочувствую. Надеюсь, что вскоре все образуется, – продолжала между тем Лена. Конечно, и она не испытывала ко мне теплых чувств. Выходит, для всех в этом доме, кроме отца, я была фактически чужим человеком. А, кстати, может, моя мать мне вовсе и не мать, а мачеха. Тоже вполне вероятно. Правда, она не так молода. Обычно богатые мужчины меняют старых жен на молоденьких, как и машины, побывавшие в употреблении некоторое время. Подумав об этом, я усмехнулась: сама ничего о себе не помню, а туда же – берусь рассуждать. – Вам нужно что-нибудь? – напомнила о себе горничная. А я уже успела о ней забыть… В комнате пахло ванилью. В ванной на полочке тоже стояли пузырьки с ванильным ароматом. Может, я и любила когда-то этот запах, но сейчас он вызвал во мне внезапное раздражение, своей мягкой удушливостью напоминая тихого убийцу. – Почему здесь ваниль? – я обернулась к горничной. Та явно растерялась от этого вопроса. – У вас нет ничего другого? – я уже едва сдерживалась. Чужое лицо в зеркале, чужое имя, чужой дом и еще этот невозможный чужой запах выводили меня из равновесия, а напряжение, в котором я пребывала, требовало хоть какого-то выплеска. – Вы можете унести это? Горничная отступила. – Сейчас, – она быстро, оглядываясь на меня, собрала флакончики и приоткрыла окно, впуская в комнату свежий воздух. Оставшись одна, я тяжело опустилась на кровать и до боли сжала руками виски. Что со мной происходит? Да есть ли эта «я»? Сама себе я напоминала пустую пластмассовую куклу. Нет, пора успокоить нервы, пока меня не отправили в психушку. Все хорошо. Это мой дом, пусть я и покинула его давно. У меня здесь нет врагов. А память, как и обещал доктор, вернется. Нужно просто подождать, проявить терпение и не срываться по пустякам. Я медленно втянула носом воздух и выпустила его через рот. Итак, прежде всего надо извиниться перед Леной и попытаться наладить с ней хорошие отношения. Мне очень даже не помешает поддержка. Я приоткрыла дверь, собираясь выйти из комнаты, когда услышала разговор. – Так она и сказала? – переспрашивал незнакомый мне женский голос. – Да, – подтвердила Лена. – И не представляешь, с какими барскими интонациями. Мол, поторопись, плебейка. – Ну, знаешь, ничего неожиданного, – ответила собеседница. – Тамара рассказывала, что в детстве она бросала котят в бассейн, чтобы посмотреть, выживут ли они. Так что неудивительно, что из нее выросло то, что выросло. Я тихо закрыла дверь. Вот и прошлое, которое я надеялась вспомнить. В детстве я была живодером и топила котят, поэтому ничего хорошего от меня не ждут. Здравствуй, мое светлое прошлое. Надеюсь, ты никогда ко мне не вернешься. Я сидела в самом углу удобного низкого дивана и пялилась в неработающий экран телевизора. У меня не было воспоминаний, наверное, потому и мысли в голове ползли медленно, неторопливо, как толстые зеленые гусеницы по листку. Что, если эта авария – мой второй шанс? Не всем дано начать жизнь заново, с чистого листа. Зачем привязываться к тому, что было? Можно считать, что я умерла и родилась вновь. А прошлое лучше не вспоминать, не думать о нем, не оглядываться. На душе стало значительно легче, и, повеселев, я отправилась в гардеробную. Тут по обеим сторонам размещались выдвижные вешалки. Вещей было немного, однако все они оказались брендовыми. Я с удовольствием примерила платье, словно сшитое из множества цветных лоскутков, нежно облегающее фигуру. Немного дерзкое и вместе с тем очень трогательное благодаря кружевному воротничку. Пряжка на ремне была в виде буквы D в соответствии с маркой. В той жизни, о которой я не хотела вспоминать, я, вероятно, привыкла к подобным вещам, но сейчас, залюбовавшись собой, улыбнулась. На туалетном столике нашлось множество средств, способных составить славу небольшому косметическому салону, и я тут же принялась эксперементировать – нанесла на бледные щеки тон, замаскировав синяк, подвела глаза, наложила на губы помаду. Руки, в отличие от головы, работают на автомате, поэтому получилось не так плохо. Даже пластырь на лбу не очень портил вид. Очевидно, что я имела дело с косметикой и раньше. Лицо в зеркале по-прежнему казалось незнакомым, но я уже начала к нему привыкать, а с макияжем оно показалось даже симпатичным. Мне шли яркие цвета. Перебрав флакончики духов, кстати, новые, я нашла те, которые показались мне интересными – с горькой грейпфрутовой ноткой. Пара взмахов расческой – и образ готов. Есть ли у меня друзья? Интересно, что бы они сказали, увидев меня сейчас?…Хотя, конечно, все мои друзья в Лондоне. Надо бы найти свой телефон и позвонить им. Вдруг они волнуются? Но я тут же одернула себя, вспомнив, что собиралась начать новую жизнь. Если я нужна кому-то из прежней жизни, он отыщет меня сам. Не буду спешить… В это время в дверь постучали. Уже знакомая мне Лена сообщила, что через десять минут меня ждут в столовой на обед. – Спасибо, – отозвалась я и, не удержавшись, добавила: – Десяти минут, я думаю, будет достаточно, чтобы найти в этом доме столовую. Вот ведь невыносимый характер! Не могла промолчать? И горничная, поджав губы, выдавила, что проводит меня. Ей, наверняка, казалось, что я просто издеваюсь по своей старой привычке. Но я твердо решила не портить себе настроение и не обращать внимания на всякие мелочи. Столовая оказалась на первом этаже. Благодаря стеклянной стене она была вся наполнена теплым медовым светом. За большим столом уже сидели те, кто являлся, судя по всему, моими родителями. Он, когда я вошла, встал, а она лишь окинула меня сухим взглядом. – Мика, садись! – отец сам отодвинул для меня стул. – Ты сто лет не была дома и наверняка проголодалась. Стол был покрыт бледно-фиолетовой скатертью, стоящая на нем посуда казалась совершенно простой. Полноватая улыбающаяся женщина, видимо, кухарка, несомненно, рыжая, несмотря на то, что из-за шапочки невозможно было различить цвет ее волос, поставила перед каждым пиалу с прозрачным рыбным супом. Если все эти процедуры и были когда-то привычными для меня, то сейчас я растерялась, но отец одобрительно кивнул и взялся за свою ложку, приглашая меня последовать своему примеру. Он определенно мне нравился. Думаю, у нас были прекрасные отношения. В отличие от матери, которая, как и прежде, едва меня замечала. И ела она, кстати, без всякого аппетита – медленно, со слегка брезгливой гримасой на безупречно красивом лице. – Тебе придется заново ко всему привыкать, – заговорил отец, когда с супом оказалось покончено, а рыжая повариха принесла салат и запеченную рыбу. – Не была дома целых девять лет – это не шутка. Ага, значит, мне двадцать или вроде того. Забавно жить, если приходится вычислять свой собственный возраст. – Мы с Анной уже и не надеялись, что ты вернешься, – продолжал он, бросив взгляд на невозмутимую жену. Конечно, я принимала решение оставить прошлое за горизонтом, но все же не выдержала и спросила: – Мы поссорились? Отец слегка замялся и снова посмотрел на Анну, подтверждая мои сомнения относительно нее. Называть ее Анной, кстати, даже мысленно, оказалось гораздо легче, чем мамой. – У тебя с самого детства был довольно непростой, упрямый характер, – наконец заговорил он. – Ты не хотела жить здесь и уже в десять лет заявила, что намерена уехать и сделать карьеру за границей. Мы тогда посовещались и решили, что в этом случае тебе будет легче, если ты закончишь школу в Англии. Тем более и обучение там лучше, чем здесь…. Конечно, мы навещали тебя так часто, как могли, – поспешно добавил он. – У меня были друзья? – вопрос опять сорвался с губ словно сам собой. – Конечно, – отец кивнул. – Мы созвонились с Оливией и Якобом, вы учитесь вместе и очень дружны. Они знают, что с тобой все в порядке и будут ждать твоего звонка… Давай позвоним Оливии сразу после обеда. – А мой телефон?.. – Он разбился во время аварии, – отец отвел взгляд. – Сегодня тебе принесут новый. Кажется, с этой аварией какая-то проблема. – Ты приехала, не сказав нам, – продолжал отец, крутя в руках вилку. – И взяла автомобиль в аренду в аэропорту. Вероятно, ты очень спешила и не справилась с управлением, вылетела на обочину… Мне позвонили, когда все уже случилось… Это просто чудо, что ты фактически не пострадала, потому что машина разбита всмятку. Правую сторону буквально расплющило. Да и с приездом тоже что-то не так. Зачем я вернулась? Куда спешила? – Рыба уже холодная, – ледяным голосом проговорила Анна. – Я думаю, вам пора приступить к еде. Я неохотно поддела вилкой кусочек и поднесла ко рту. А вкусно. Очень даже вкусно. Пусть мне не нравится Анна и не хочется думать о том, что она может быть моей родной матерью, не стоит забивать голову лишними вопросами. Все решится когда-нибудь само собой. Пожалуй, я и так сегодня узнала достаточно. Гораздо больше, чем мне хотелось. И к разговору с Оливией, которую вообще не помню, еще не готова. После обеда я ушла в свою комнату и долго изучала в ней каждый предмет, пытаясь сделать ее по-настоящему своей. Самой интересной находкой оказался странный медальон в виде глаза с голубой бирюзовой радужкой. Серебро почернело – сразу видно, очень старый. Я обнаружила его на дне бокового кармана красивого кожаного чемодана с лондонской биркой. Очевидно, с ним я и ездила. Вещей в чемодане оказалось тоже мало – свитер, пара футболок с нейтральными надписями, белье и джинсы. Кажется, собиралась я в спешке. Обнаруженные вещи не произвели на меня никакого впечатления, зато медальон понравился с первого взгляда. От него исходило уютное тепло, и я немедленно надела его на шею. А ночью мне приснилось, буду я еду куда-то в поезде. Мерно постукивают колеса, а за окном проплывают незнакомые пейзажи – поросшие лесом холмы и затянутые туманной дымкой низины. А на сердце у меня беспокойно и по-осеннему пусто… Поезд Красноярск-Петербург, сентябрь, 1913 год За окном проплывал густой лес, вздымавшийся по холмистой местности, словно гребень на спине спящего сказочного дракона. Лиза тут же представила себя принцессой. Вот только нашелся бы рыцарь, готовый сражаться за нее. – Уж как Павел Силантьевич о вас печется, барышня! – Наташин голос расколол хрупкие мечты, осыпавшиеся под ноги тонким хрусталем. – Все просил меня: ты уж догляди за нашей сироткой! – Дядюшка очень добр, – безучастно подтвердила Лиза и достала книжку, не столько желая читать, сколько не желая разговаривать. Наташа намек поняла и замолчала, ерзая на сиденье. Заметно было, что в купе ей неуютно, а бурлящая внутри жизненная энергия требует больших пространств и свободы действия. «На ней бы пахать», – невольно подумала Лиза, но тут же устыдилась такой мысли. Подошло обеденное время, больших приличных станций поблизости не было, так что есть приходилось в вагоне-ресторане. Лиза и прошла туда в сопровождении компаньонки, не забывшей тщательно пригладить волосы перед большим Лизиным зеркалом. Ресторан был приличным, как и надлежит тому в поезде первого класса. С бархатными шторами на окнах, с висящими в простенках картинками. Одна из них привлекла Лизино внимание – фотография, но странная, по-настоящему цветная. Вот ведь чудеса! Чего только не увидишь: и трава на ней зеленая-зеленая, и небо голубое, и на детях, сидящих на лугу, яркие одежки. Часть столиков уже была занята. За одним сидел невысокий худой мужчина с крупным носом и смуглым оттенком кожи, он что-то бормотал себе под нос. По слегка презрительному виду склонившегося над ним официанта становилось ясно, что посетитель оценен не слишком высоко.