— Да не пугайся ты так, пошутил я, — усмехнулся ведун. — Только всё едино мужик любое дело, коли доведется, исполнять должен. А лежат руки, не лежат… Где он там? Этак мы до темноты никуда не поспеем. Малюта, не отставай! И Середин опять перешел на рысь. — Что там дальше, Лабута? Стежки и Козлов, кажется? К Стежкам они подъехали задолго до сумерек. Какова из себя деревня, Олег так и не увидел, поскольку ее огораживал высокий частокол. Причем, в отличие от предыдущих селений, здесь в тереме над воротами восседал плечистый и брюхатый мужик с рогатиной, а чуть дальше, на равном удалении вдоль стены, были видны еще три точно таких же навеса для стрелков. Правда, пустые. — День добрый, хозяева, — крикнул снизу Олег. — Половцы до вас дошли али раньше остановились? — Дошли, — довольно сообщил мужик. — Как дошли, так и ушли. У нас малой их еще у мельницы заметил да копешку сена подпалил. Мы и затворилися. Пытались степняки к вратам с пороком подойти да арканы свои покидать — да токмо мы их сулицами да стрелами отогнали. Они, душегубы, стрелы метать пытались, да токмо и мы в этом деле не лыком шиты. Може, задели кого, а може, спужались они, что крови много прольют. Мы-то за себя встали прочно. Ну, и подались они дальше. Добра у них, однако же, повозок полста, коли не больше. Видать, награбили, гады болотные. Да еще Козлов разорили, твари гнусные. Там, видать, дыма не заметили, а стены у них и вовсе нет. Шесть дворов всего — где им тын потянуть? Ну, и не успели в лес убечь. Видели мы, как их назад за телегами гнали. Видать, хазарам продадут тати. — Что же не отбили своих? — Куда нам, тремя десятками мечей на орду такую кидаться? Половцев, мыслю, сотни две собралось, не менее. — Проклятье… — покачал головой Середин. — Слышь, ратник. Мы сами из Суравы будем. Задумали в степь с ответным визитом сходить, как лед на реке встанет. Вы как, с нами пойдете родичей своих из полона выручать али за тыном отсиживаться останетесь? — С Суравы? — переспросил мужик. — То-то мне борода рыжая знакомой показалась! Никак Лабута-бездельник? — Сам ты бездельник, жирдяй, — обиделся бортник. Мужик довольно захохотал: — Вижу, свои. Токмо ныне у нас все настороже, ворота и днем открывать опасаются. А про задумку вашу я на сходе замолвлю словечко. Глядишь, и придем. — Значит, в Козлове нам делать нечего, — сделал вывод Середин, когда они отъехали от поселка. — Нет его больше. Итого… Три десятка мы сами, от Суравы, выставим, еще три десятка из Стежков будет. Итого, мы имеем чуть более полусотни ратников. Супротив двухсот. Этак из нашего похода ничего, кроме самоубийства, не получится. — Дык, еще ведь с Горелово подойти обещались, — напомнил Лабута, — из Глазка опять же мужи будут… — Да знаю я эти сборы, — поморщился Олег. — Как всегда в последний момент у кого-то нога подвернется, у кого-то брюхо вспучит, кому хозяйством позарез заняться понадобится. Так что шестидесяти с двух деревень мы не соберем никак. Меньше людей будет. Вот эту убыль десяток ратников из разоренных поселков и покроет. Вот где бы еще хоть полсотни мечей найти? — В Долгуше мы еще не были. — А большая деревня? — Домов пять-шесть будет… — Да-а, солидно, — вздохнул Олег. — Ладно, поскакали. Малюту позови, а то опять спит, паршивец. Еще потеряется… Долгуша оказалась совсем дремучим углом, потерянным в лесу между мельницей Творимира и Кшенью. Половцы ее не нашли. А может, груженные добычей, взятой в других местах, решили, что им и так хватит, и не стали соваться в непролазную чащобу. Когда Олег увидел темные избы без труб, зажатые между древними дубами, извилистую пахоту, проложенную прямо в зарослях между пирамидальными тополями, навесы, крыша которых была примотана к стволам подрастающих вязов, и погреба, на крышах которых росли цветы и бурьян, он сразу почувствовал, что никакого отклика в этом месте не найдет, а потому остановился возле бьющего из-под склона холма родника, обложенного камнями, напился воды и вытянулся в траве, предоставив искать хозяев и разговаривать с ними Лабуте. Бортник явился примерно через четверть часа, разлегся рядом: — Они ничего не видели, не слышали и ничего не хотят. — Хорошая позиция, — согласился Середин. — Многим только она и помогает выжить. Или умереть без лишних мук. — Как же поступить, кузнец? Получается, мы даже сотни охотников в поход не соберем. Придется простить степнякам набег? Может, засаду какую придумать, коли снова будущим летом явятся? — Без толку, — сморщился ведун. — Тот, кто нападает, всегда имеет преимущество. Он выбирает удобное время и место, на его стороне неожиданность. Когда нападаешь, даже малой силой можно разгромить могучего противника. — Дык, может, хватит сотни, коли внезапно налететь? — Половцев было сотни две. Всем кочевьем они прийти не могли. Кто-то должен за стадами приглядывать, женщин охранять. Кто-то болен, кто-то мал. Можно считать, в кочевье нас встретит вдвое больше степняков, сотни четыре. Опять же, свою берлогу даже последняя крыса защищает со всей отвагой. Нет, одной сотней не обойдемся. Нужно собрать хотя бы две… — Середин почесал кончик носа. — Скажи, Лабута, а в Кшени ты часто бывал? — А то, — рассмеялся бортник. — Как общине чего надобно, так сразу меня дергают. У кого поле, у кого скотина, а мои пчелы сами работают, и рыбка в тине сама растет. А посему — поезжай, рыжебородый, вези, купи, продай.. — Правду сказывал Захар, что нравы в Кшени общинные? Сход всем заправляет, народ волен и иной власти, кроме своей, не признает? — Так и есть, — отозвался Лабута. — Ни князей, ни бояр нет ныне в Кшени. Разве за последний месяц появились. — Значит, нету, — кивнул ведун. — А нравы там, обычаи местные таковы, как в Новгороде, или хитрости какие есть? — Не ведаю, каково в Новгороде Великом живется, но в Кшени народ вольный. — А скажи мне, Лабута, что, если… — А и верно! — вскинулся бортник. — В Кшени зов бросить надобно. Людей там куда как больше, нежели во всех деревнях наших обитает. Наберем две сотни, и глазом моргнуть не успеешь! Едем! Увы, добраться до города засветло они не успели. Сумерки застали путников в пути, и ночевать пришлось прямо рядом с трактом, на первой попавшейся, достаточно широкой поляне. * * * Утро опять взбодрило людей морозцем. Наскоро перекусив вчерашними пирогами, они торопливо оседлали скакунов и пустились рысью, разгоняя по жилам холодную кровь. Километров десять пути — полчаса скачки размашистой рысью, — и впереди показалась крепость. — Малюта! — спешиваясь, окликнул мальчишку Середин. — Теперь-то ты выспался? Расседлай лошадей, напои, пусти пастись, да приглядывай за ними. А мы, надеюсь, за пару часов обернемся. — Справишься? — поинтересовался Лабута. — Ништо, — зевнул паренек. — Дурное дело нехитрое. Присмотрю. — И на земле не спи, — добавил Олег, снимая чересседельную сумку с деньгами, травами и сушеным мясом и перекидывая ее через плечо. — Простудишься. Мужчины спустились к самому берегу, бортник тут же замахал рукой отплывающему от пристани горожанину: — Эй, браток! Перевези на тот берег, а то вода холодная. Тот ничего не ответил, но повернул к ним, и вскоре широкая долбленка, распертая несколькими палками, приткнулась к берегу. Внутри стояло несколько корзин без ручек, лежал моток суровой нити. Не иначе, рыбак — снасти проверять отправлялся. Лабута столкнул долбленку, прыгнул внутрь. Горожанин, ловко орудуя одним веслом, быстро развернул свою посудинку и уже через минуту опустил весло вниз, воткнув в илистое дно и удерживая лодку возле причала. — Спасибо, друг. — Рыжебородый выбрался на жерди, придержал борт, помогая вылезти Олегу — Ты не бойся, мы не долго. — Мне-то что? — хмыкнул рыбак и толкнулся веслом. — Может, на двор постоялый зайдем, коли всё равно здесь? — предложил бортник. — Там Мелетина такой студень варит, нигде вкусней не пробовал. Пивка маленько отпробуем. — Ты чего, голодный? — Тебе хорошо, кузнец, тебя Людмила с тоски бабьей, небось, кажевный день медом угощает. А мне токмо вода с медом и достается. Пошли, чего не посидеть, коли тут оказались? — Ладно, — кивнул Середин. — Всё едино осмотреться надобно. Кшень раскинулась вокруг крепости, места не жалея. Срубы, что стояли на врытых в землю дубовых чурбаках, были раза в полтора больше в длину и ширину деревенских пятистенков, дворы захватывали на глазок соток по десять, а то и больше, огороженные иногда обычными плетнями, иногда заборами в три жерди. Кое-где на этих «приусадебных участках» зеленела капуста, торчал сельдерей и пожухлый лук — но в большинстве мест горожане урожай свой уже попрятали, и теперь среди грядок гордо ходили, что-то выклевывая, куры. Постоялый двор, наоборот, размерами похвастаться не мог. Тот же двор на десять соток, два сруба, поставленные бок о бок. Разве только плетень был повыше и подперт изнутри, да конюшня длиннее, нежели у соседей — чтобы у гостей лошади возле яслей не теснились. Сейчас, впрочем, тут было пустовато — три коня, да и те, пожалуй, хозяйские. Правда, в обширной горнице за десятком столов сидели-таки несколько человек — кто хлебал вчерашние щи, кто запивал пироги горячим сбитнем. Бортник, довольно потирая руки, уселся ближе к двери в кухню, из-за которой струились аппетитные запахи, громко позвал: — Малетина! Поделись-ка с нами студнем своим бараньим из погреба, да пивка свежего принеси. — Это опять ты, Лабута? — послышался громкий голос из-за двери. — Ты чего приперся? Кто меня о прошлом разе обещал медом кормить, пока сама более есть не смогу? Ну, и где твоя колода? Рыжебородый испуганно втянул голову и округлил глаза. — Что, не помнишь? — усмехнулся Олег. Лабута помотал головой. — А пива сколько в прошлый раз выпил, тоже не помнишь? — Не, не помню, — признал мужик. — Бывает… — ехидно хмыкнул Середин. — Ну, что могу сказать? Ты, парень, попал. Подошел мальчишка в длинной нестираной рубахе с расшитым красной нитью воротником, поставил на стол большую деревянную миску с холодцом, схватившимся настолько крепко, что даже не вздрагивал от рывков; затем принес кувшин с пивом, две грубо слепленные глиняные кружки. Ведун налил себе, выпил, налил еще. Пиво было так себе. Мутное, слабенькое, с явным привкусом муки. Поковырявшись в миске, Олег понял, что восторгов по поводу этого лакомства тоже не разделяет, и, поднявшись из-за стола, поправил саблю, перекинул через плечо сумку: — Ладно, пойду, погуляю. Торг тут где? — Аккурат перед воротами крепости, — махнул рукой бортник. — В стороне чуток, но с дороги видно. Торжище в Кшени богатством тоже не баловало. Три десятка лавок, причем только десять — нормальные, прочные срубы с открытой к покупателю стороной, а остальное — так, столы грубо сколоченные, даже без навеса. Еды тут никакой не продавали. Своей, видать, у каждого хватало — кто же станет за серебро покупать то, что само растет? На двух лавках молодые пареньки торговали товаром шорным. Видать, подмастерья — мастера сами делом заняты. Еще была лавка гончарная — но всё казалось настолько кривым и косым, что покупать этакий товар Олег решился бы только от большой нужды. В одном месте купец хвастался мехами, в другом — медным товаром, тщательно отполированным и покрытым тонкой чеканкой. У третьей ведун остановился, взял за пару новгородских чешуек несколько клубков разноцветного катурлина — нитей для вышивания. Людмиле подарить, чтобы за мавкин визит не очень злилась. Подумал, а потом взял отрез в десять локтей белой льняной ткани — детям на новые косоворотки. Отмахнувшись от продавца, пытавшегося до кучи всучить еще и кусок атласа, пошел дальше и остановился перед прилавком со всякого рода железным добром: стременами, ножами, подковами, косами, мечами.