— И коней там угробить? И победы над половцами не найти, и самим с позором вернуться? — Кожемяка! — повернулся к Ярополку ведун. — Я команду дал дозоры выслать да вперед ратям выступать. — Не слушай его, Кожемяка! На моей стороне правда! — А на моей стороне милость Велеса! — Олег выразительно оглянулся на Багряную Челку. — Он коням сгинуть не даст. Коли ты богов наших отринуть решил, Княжич, то лучше сразу назад возвертайся, мне такие ратники не нужны. Кожемяка, где дозоры, сколько я ждать должен?! Толстяк, оказавшись меж двух огней, испуганно оглянулся на ватажника. Но тот против имени Велеса спорить не рискнул, сам первым вперед тронулся. Однако, проезжая мимо ведуна, пообещал: — Коней загубим, с тебя за всё спрошу. Лошади, лошади… Такие сильные и такие хрупкие одновременно. Зерном не кормишь — устают, много дашь — пучит. Не напоишь — задыхается, напоишь не отдохнувшую — запаришь. Много работают — выдыхаются, в стойле держишь — слабнут и болеют. На день-два забудешь про них, глядь — а уже испорчена лошадь, никуда не годна, только на мясо. Засекаются, натираются, даже остановиться сами не догадываются, коли на пределе — сам не сообразил, и загнана лошадь насмерть. А без скакуна — хуже чем без рук остаться. Пешим от силы одну десятую пути, что верховой может, пройдешь, груза за плечи тоже в десять раз меньше закинешь. А коли с заводной лошадью считать — то и вовсе раз в пятьдесят меньше получится. Вдали от жилья человеку без лошади не выжить. Разве только осенью в лесу, когда плодов вокруг полно. Так ведь осень не вечна… Больше половины дня Олег, стиснув зубы и держась в стороне от рати, всматривался вперед, в душе опасаясь самого страшного — но память мертвеца не подвела. Аккурат за двугорбым курганом, как и вертелось в голове, воинам открылась низина, густо поросшая высоким камышом. Летом тут, скорее всего, всё было заболочено — но сейчас люди вламывались в заросли без особой опаски, отпускали подпруги, снимали уздечки, а оголодавшие скакуны жадно хватали желтые стебли, на которые обычно и смотреть не желали. Что же, голод не тетка, порой и солома медом покажется. А как брюхо набьют, можно торбы с овсом повесить… — Людей-то чем кормить станешь, кузнец?! — задорно поинтересовался Княжич. — Сала с хлебом да пирогов домашних пожевать можете, — ответил Олег. — Мороз на улице, не испортились. — Холодное зимой жрать — чай недолго и брюхо застудить! — крикнул кто-то из ратников. — Чай не на прогулку собирались, мужики! — повысил голос ведун. — Сегодня за коней порадуйтесь, завтра сами горячего похлебаете. Всё, привал. До рассвета всем отдыхать. Сам он тоже достал из сумки два расстегая и сунул под шапку — греться. Положить на грудь не получалось: бриганта, как и всякий некольчужный доспех, штука жесткая. Разотрет пирожки по телу — и ужина не будет, и не помоешься, пока из похода в Сураву не вернешься. Кинул на снег щит, уселся сверху, поднес к губам бурдючок с хмельным медом — это не вода, на слабом холоде не замерзает. — Горло не застуди, воевода, командовать не сможешь… Он неожиданного совета Олег поперхнулся и пролил мед себе на шею: — Электрическая сила! Вы чего, мужики? Разве ж можно под руку говорить? — Он зачерпнул снег и старательно отерся. — А если бы за шиворот? — А мед в любом месте завсегда полезен, — кинув щит рядом с серединским, уселся вплотную к Олегу Буривой. Захар плюхнулся с другой стороны, прижав ведуна к товарищу: — Давай мы тебя погреем, воевода. А то, небось, брюхо-то подмерзает без горячего? — И вы туда же? — покачал головой Середин. — Сказывал ведь, завтра горячего похлебаете. — Так ли, воевода? — вздохнул Буривой. — В беспокойстве люди. То ты коней три дня на овсе держал, теперь они на снегу без горячего. Ты в наших краях человек новый, поручиться за тебя некому. Как в поход-то за тобой пошли, и то удивляюсь. Все Лабута, баламут, да половцы и впрямь обидели кровно. Велес твою жертву при нас при всех принял. Однако же ныне в беспокойстве охотники. А ну как завтра ни травы коням, ни тепла людям не встретится? — Травы не будет, — вздохнул Олег. — Будут кусты, подлесок. Не сено, конечно, но что коням пощипать — найдется. Роща там растет лиственная. Хоть всю на дрова пускайте, мне не жалко. Через переход опять возле рощи остановимся. За ней, через полста верст, еще одна. Хоть и рано придем, а встать придется, потому как до следующей, до Волчьего бора, чуть больше дневного перехода. Коли не остановиться, в степи ночью окажемся. От Волчьего бора до Кривого колодца, где кочевье хана Биняка зимует, один переход. Ночевать придется в степи, в полупереходе, дабы не в потемках бегать, а засветло на стойбище выйти. — Я же сказывал, Буривой, — облегченно поднялся Захар, — наш кузнец тоже не промах, Княжичу еще десять верст вперед даст. Пойдем. — Откель же ты проведал усе столь подробно, воевода? — ласково поинтересовался горожанин. — Оттуда, откуда и про то, что это хан Биняк набег учинил, — глядя на Захара, ответил Олег. — Ты видишь, Буривой, ладно всё, — кивнул старший. — Пойдем. — Нет, не ладно, — упрямо мотнул головой тот, — пусть поведает, откель подробности таковые вынюхал. — Ты уверен, что тебе действительно хочется это знать? — повернулся к горожанину Середин. — На моей совести, воевода, больше ста душ, — спокойно ответил Буривой. — Мне они поверили, меня за старшего сочли. Коли не так чего случится — мне в их дома стучать, мне в глаза баб и детей их смотреть. А посему знать я хочу всё, дабы никаких сумнений не оставалось. — Я пойду, — решился Захар и пошагал к кучке рассевшихся вокруг бочонка ратников. — Чего это он? — удивился Буривой. — Однажды он увидел, как безголовые утопленники выползают из болота, — спокойно сообщил Середин. — Наверное, ему не очень понравилось это зрелище. — Ах, вот оно как, — моментально вычленил самую суть горожанин. — Так ты, стало быть, колдун? — Я не колдун, Буривой, — повторил Олег ставшую привычной фразу. — Я так, ведаю кое-что в этом деле, да пользуюсь, коли нужда заставит. — Угу, — кивнул охотник, погруженный в свои мысли. Колебался он минут десять, пока, наконец, не решился: — Ладно, воевода. Коли тебе сам Велес поверил, стало быть, и мне довериться не грех. Вестимо, не от Чернобога, не от Мары жестокой твоя сила, а от богов наших. Поверю. Но коли обманешь, чародей, смотри… Калинов мост узкий, и нам обоим его не миновать. — Буривой поднялся: — Коли Велес тебе верит, и мне поверить не грех. Поручусь за тебя словом своим. А Княжич… Ты ко всякому будь готов. Из него сила — как кочка болотная. По виду прочен да красив, а обопрешься — и квакнуть не успеешь, как в топи окажешься. — Ква, — кратко согласился Олег. — Чего? — не понял ратник. — Ква, — повторил Середин свою любимую присказку. Буривой рассмеялся: — Ладно. Быть по сему. Пойду, пока весь мед без меня не вычерпали. — До утра, — кивнул Олег и вытащил из шапки успевшие согреться расстегаи. Поел в гордом одиночестве. Ни к одной из компаний его до темноты так и не пригласили. Утром угрюмые и замерзшие ратники с первыми лучами солнца поднялись в седло, пытаясь походной рысью разогнать застывшую в жилах кровь. В сторону воеводы весь день никто и не смотрел — даже Одинец с Челкой держался метрах в двадцати. Но когда еще до вечера впереди показалась обещанная роща, воины мгновенно оживились, а потом к кошту Захара несколько раз подходили ратники, предлагая воеводе угоститься пивом из их бочонка. Еще переход, и при появлении перед сумерками на горизонте неровной линии древесных крон охотники стали приветствовать ведуна, как в святилище во время жертвоприношения. На третий день, когда рать раскинула лагерь возле обещанного Олегом леска, перед воеводой появился сам Кияжич, с щитом в одной руке и сумкой в другой. Ватажник молча положил на снег свой щит, сел на него, расстелил между собой и Серединым небольшой коврик, поставил на него деревянную миску, сыпанул в нее горсть кураги пополам с орехами, достал два светлых ковкаля, медный кувшин. Так же молча наполнил оба деревянных кубка почти до краев и, наконец, прямо при ратниках, что с любопытством созерцали все приготовления, заговорил: — Нехорошо получается, воевода. Вроде мы вместе, в одной рати идем. Может статься, живот друг за друга класть завтра станем — а как чужаки смотримся. Знаю, говорил я тебе слова обидные, за то готов прощения просить. Хочешь, до земли поклонюсь? Но не ради обиды молвил, о деле общем заботился. Посему зла на меня не держи. Главное хочу сказать: шестой день мы в походе, и вижу я ныне, дело ты сие знаешь. Может статься, опыт имел, может статься, от богов в тебе сие мастерство сидит, про то и не спрашиваю. Иное желаю сказать. При всех, без единого колебания: ты настоящий воин, кузнец. Полками способен командовать не хуже князя любого, а уж я, поверь, князей разных насмотрелся. Не каждый, поклясться готов, не каждый с тобой вровень встанет. Ты ведь каждый переход, каждую стоянку заранее проведал, всё до версты продумал, каждый шаг оценил… Княжич молол, молол и молол языком, нанизывая слово на слово, вытягивая из пустоты самые превосходные эпитеты, хвалил Олега с самой откровенной льстивостью, и чем дальше, тем меньше это нравилось ведуну. Ватажник хотел помириться? Но для этого не требуется столько словоблудия и самоуничижения. Хотел обмануть, отвлечь, влезть в доверие? Наверняка. Но от чего отвлекать внимание в заснеженной степи? От половцев? Так караульных пять постов, по два ратника в каждом. От чего-то, что опасно лично Середину? Может быть… Но что? Нож в спину никто не всадит — люди кругом. Тогда… Ведун еще раз внимательно пригляделся к столу. Ну, сухофрукты можно и не есть, это не опасность. А вот напиток почти наверняка придется выпить. Княжич предложит. Хотя, с другой стороны — вино налито из одного кувшина, в одинаковые ковкали, у него на глазах вынутые из сумы. Значит, оно не отравлено… «Стоп!!!» — резко остановил себя Олег. Одинаковые ли? С виду — да. Но по материалу? Середин вспомнил, как однажды они с ребятами исхитрились довольно сильно подпоить Ворона, и старик пару часов вещал им, сколь глупы люди современные и как хитры были их далекие предки. Рассказывал, надо сказать, чертовски интересно. Например, про искусство отравления. Наибольшее восхищение у старика вызывал ягодный тис — очень распространенное в Крыму и на юге Руси дерево. Даже декоративное, выращиваемое во многих парках и домах отдыха. И тем не менее — ядовитое. Саму по себе его древесину никто, разумеется, есть не станет. Но вот если сделать из тиса, к примеру, ковш и оставить в нем вино минут на двадцать — напиток впитает из древесины яд и потом за несколько часов убьет того, кто его употребит. Ворон довольно подробно описывал, как это смешно: прямо на пиру, при всех, наливаешь в ковш вино, выпиваешь, наливаешь еще, начинаешь говорить что-то очень доброе и приятное, привлекая внимание и оттягивая время. Потом отдаешь корец другу, тот выпивает, и к вечеру… Но ведь пили из одного кувшина и из одного ковша — какие могут быть подозрения? — …А посему, я так мыслю, воевода, надобно нам выпить за дружбу, за доверие, чтобы верить тебе в меня, а мне в тебя, как самим себе. Не бояться встать в сече плечом к плечу и верить до последней капли. Давай выпьем за доверие и дружбу, воевода. Дабы не осталось меж нами обид и недомолвок! За тебя, воевода! — под радостные крики окружающих ратников Княжич поднял свой ковкаль. — Постой! — вскинул палец Олег. На миг ведун запнулся — он никак не мог обвинить ватажника в отравлении без единого доказательства. Начинать разборки — виновным в ссоре окажется именно он. Ведь ватажник призывает к дружбе и миру! К тому же — а вдруг он говорит совершенно честно? Середин работал мозгами изо всех сил, ища выход — и вдруг сообразил, что делать: — Постой! Грешно пить за такое из простого ковкаля. Подожди… Середин отошел к вещам, достал из сумки кубок из черепа несчастного латинянина, перелил в него свое вино: — Мы выпьем за нашу нерушимую дружбу из сосуда чести, что достался нам от основателей рода. Половину ты, половину я. Ты гость, тебе пить первому. — Н-но… — запнулся от неожиданности Княжич. — Это твое вино… — Не беспокойся, я его даже не пригубил, — улыбнулся Олег. — Пей. — Ты воевода, ты пей первым. — Ты гость, тебе и пить, — парировал Середин. — Или ты чего-то боишься? — Нет, конечно, — спохватился ватажник, взял кубок, рванул к себе — но зацепился ножкой за ковер и опрокинул на снег. — Ты пролил вино, Княжич, — спокойно сообщил Олег. — Плохая примета. — Ничего, оно не последнее… — Ватажник опрокинул в кубок свой ковкаль, отпил половину, протянул Середину: — Без обид? — Без обид, — согласился ведун и отправил вино в рот, даже не чувствуя вкуса. Ратники разразились приветственными криками. Княжич, дружески улыбаясь, собрал вещи и пошел к своей ватаге. Середин, растянув губы чуть не до самых ушей, помахал ладошкой вслед. И всё выглядело так, словно они с ватажником отныне стали лучшими друзьями на свете… Неужели Княжич затеял это всего лишь ради десятины в добыче? Про то, что византийское искусство ядов может использоваться ради жалкой доли, которую удастся взять в диком степном кочевье, Ворон не упоминал… * * * Волчий бор, несмотря на грозное название, мало чем отличался от рощиц, что встречались на пути ранее: высокие пирамидальные тополя перемежались вязами и дубами, а на прогалинах свободное пространство застилали лещина и акация. Хотя, конечно, очень может быть, что под прикрытием колючих ветвей здесь когда-то действительно обитала волчья семья. А может, и сейчас обитает — кто знает? Ратники расседлали коней и, весело помахивая топорами, двинулись к леску, не очень заботясь о сохранности столь драгоценной для степей древесины. Это у себя дома прикидываешь, какое деревце сухое, какое прочим расти мешает, а какому надо время на рост дать, дабы дети потом в дело пустили. Здесь можно валить всё, что под руку попадется. Внезапно послышался гулкий тяжелый топот, из-за дальнего края леса вынеслась конница. Охотники кинулись к лагерю. Те, кто возился у лошадей, побежали вперед, подхватывая на ходу щиты и рогатины, начали выстраиваться плечом к плечу, прикрывая живой стеной вещи и коней. Лошади приблизились, и вскоре стало понятно, что никаких всадников на них нет — это был всего лишь табун, который гнали перед собой ратники левого дозора. — Взяли!!! — радостно размахивая плетками, кричали охотники. — Первую добычу взяли! Драпали половцы, токмо пятки засверкали!