— Ну ты, воевода, выбор предлагаешь, — хмыкнул бортник. — А то сам не знаешь?! — Тогда терпи, — подвел итог Середин. — И скажи спасибо, что в кочевье мужики со жратвой перестарались и у нас теперь мяса вдосталь. — Холодного, — не утерпел от комментария Лабута. — Новым вечером пшено холодное есть будешь, — пообещал Олег, и рыжебородый ратник тут же замахал руками: — Я что, воевода, я ничего. Убоина и холодная завсегда к месту. Жалко, коли мало останется. — На пару дней хватило бы, и то ладно… — поежился ведун. Голова начинала мерзнуть, а иного способа согреть ужин ему пока в голову не приходило. Хотя… Он вытащил сверток, взялся за нож, настрогал хрупкое мясо мелкими ломтями, высыпал обратно в мешочек, растер — мешок сделался почти плоским, — затем отошел к гнедой и аккуратно запихал его спереди под потник. Лошадь, с любопытством прядавшая ушами, внезапно недовольно заржала, притопнула копытом. — Не боись, — поймал ее за уздцы ведун. — Сейчас согреемся. Заснеженная степь плавно погружалась в сумерки, и Середин, прижавшись щекой к лошадиной морде, зашептал тайные слова: — Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, выйду на широко поле, спущусь под круту гору, войду в темный лес. В лесу спит дед, в меха одет. Белки его укрывают, сойки его поят, кроты орешки приносят. Проснись, дед, в меха одет. Дай мне хитрость лисью, силу медвежью, ловкость кунью, глаза кошачьи, уши волчьи… Мир вокруг дрогнул, утрачивая цвета, но зато в черно-белой степи Олег опять увидел далекий горизонт, мчащегося над самой землей ширококрылого филина, сгрудившийся в большую кучу обоз. — Пора! — рванул он подпругу и залихватски свистнул: — Хорош брюхо тешить, мужики! По коням! А то заждалась нас красавица Мара со своей чашей, ох заждалась! * * * Опытный десятник Азул сумел устроиться куда лучше прочих воинов: его двойная кошма лежала аккурат между двумя кострами, а значит, ночью его старые кости будут прогреваться со всех сторон, в отличие от боков безусых юнцов, которым с одного краю будет все время жарко, а с другого — зябко. Ныне степь успела промерзнуть; даже днем морозец больно пощипывал щеки и кончик носа, а ночью пробирался холодными руками сквозь толстый войлок юрт, под мохнатые овечьи шкуры и стеганые халаты. А здесь, на ветру, он и вовсе способен усыпить так, что никогда уж не проснешься. Воин запахнул полу халата и, полулежа и жмурясь на огонь, допил из глубокой деревянной чаши кисловатый кумыс. Поставил миску, протянул руку к изюму, что лежал рядом в вышитом пленной русской красавицей кисете. Насторожился, прислушиваясь к странному гулу: — Скачет кто-то… Не иначе, волки табун спугнули. Он прищурился, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте, которая плотной стеной окружала пятно света возле костра, даже привстал. И тут из темноты вылетел, подобно степному духу, мрачный молчаливый всадник. Азул успел только разинуть рот, еще не зная, что кричать: тревогу или молитву родовым богам, — а в воздухе стремительно просвистел меч, рассекая прикрытую собачьим треухом голову, и десятник безвольно распластался на своей новенькой теплой кошме. Стоянка моментально наполнилась криками, стонами, воплями ужаса и боли — ратники, верные приказу, мчались через половцев молча, рубя направо и налево. Те, кто избежал удара от первого всадника, падали от клинка следующего; миновавшие первых двух гибли от оружия третьего или четвертого охотника. Невредимыми счастливчиками оказались лишь те, кто уже спал, опившись кумыса или сомлев от усталости, кто не рискнул вскочить, поднять голову и теперь сонно зашевелился, всё еще ничего не понимая, — а широкая волна всадников смерти уже умчалась обратно, в черноту ночи, откуда выхлестнула всего на несколько долгих мгновений. Обогнув Волчий бор, Олег своим наговоренным глазом сразу заметил многосотенный табун, что мерно колыхался примерно в двух километрах от вражеского лагеря. Однако не удержался, вместе с остальными воинами промчался по краю лагеря, затаптывая и рубя очумелых от ужаса половцев, и только потом повернул влево. — Ох, и возненавидят же они нас за это, — пробормотал Лабута, несшийся галопом бок о бок с ведуном. — Не простят. — Можно подумать, раньше они нас любили и с пирогами тут ждали, — хмыкнул Олег. — Хуже, чем было, уже не станет. Да и не собираюсь я ни у кого прощения просить… Интересно, сколько пастухов возле табуна? — Десятка два, не менее… То ли крики убиваемых сородичей слишком далеко разнеслись по тихой ночной степи, то ли Велес решил указать своему воеводе, где искать врагов, — но от табуна отделились двое всадников, поскакали навстречу. — Видишь кого, Лабута? — на всякий случай поинтересовался Олег, не в силах отделаться от ощущения, что, коли он видит степняков, то и те должны его видеть. — Где? — не понял бортник. — Мечи наголо, — приказал ведун и первым вытащил саблю. Впрочем, помощи от охотников не потребовалось. Никто даже не понял, что случилось. Олег направил свою гнедую между половцами, один из которых скакал на несколько шагов впереди другого. В тот миг, когда первый степняк только начинал щуриться, слыша топот копыт и различая над снежным ковром неясный силуэт, ведун уже заносил саблю. Свист разрезаемого воздуха, взмах влево, вправо — и остальной отряд наткнулся уже на мертвые тела, еще не успевшие выпасть из седла. — Готовьтесь, скоро уже, — тихо предупредил Середин. — Рубите всех, пока не разобрались. Он видел десятерых пастухов, которые что-то оживленно обсуждали, поглядывая в сторону далеких костров. Сейчас бы их на рогатины взять, дружным копейным ударом… Увы, придется обходиться клинками. Приближающихся врагов степняки не различили, но услышали: — Ты ли это, Гюрги? — выкрикнул один. — Не я! — громко и уверенно ответил ведун, налетая на его коня, и рубанул поперек лба. Степняк отвалился, остальные схватились за мечи. Вытянувшись вперед, Олег достал кончиком сабли до горла еще одного пастуха, прочие ратники тоже кололи со всех сил каждого, кто попадался на глаза. В этот миг Середин больше всего боялся, что они впотьмах перебьют друг друга, а потому, не видя больше врагов, закричал: — Всё! Мечи в ножны, всё! — Воины послушались. — Саблю мою видите?! — несколько раз взмахнул ею вперед-назад ведун. — Видите? Туда табун гнать надобно. Он перед нами в сотне шагов. Так что в стороны расходитесь и гоните, так чтобы костры лагеря половецкого по правое плечо оставались. Вперед, погнали! — Хоть бы факел какой запалить, — пробормотал Лабута. Охотники разъехались в стороны где-то на сотню метров. Бортник залихватски засвистел, свист тут же подхватили все остальные и дали шпоры коням, скача наугад к невидимым пока лошадям. Табун же дрогнул, послышалось ржание, крайние скакуны попытались кинуться прочь, но тут двинулись остальные кони и, набирая скорость, помчались к далекому Олыму. Тяжелый гул скачущего табуна подбодрил ратников, разбойничий посвист, прерываемый громкими выкриками, стал веселее. Олег оглянулся и увидел одинокий костер неподалеку от места последней стычки. Рядом, растерянно глядя вслед уходящему табуну, стояли двое половцев в длинных халатах. * * * Возле рощи Олег позволил рати простоять целый день. Отдых нужен был всем — и людям, что шесть дней не пробовали горячей пищи, и скотине, не привыкшей к долгим переходам. Да и лошадям не мешало порыться в снегу, выкапывая мерзлую прошлогоднюю траву. До Олыма оставалось еще три верховых перехода. Или — девять дней с груженым обозом и медлительными отарами. Утешало одно: захваченная скотина опустошила уже несколько повозок с капустой и репой, и теперь Олег мог нагрузить на них дрова. Как бы хотелось погнать всю огромную массу людей, животных, телег со скарбом во весь опор, домчаться за два бессонных перехода до родных мест, раствориться среди лесов, укрыться за засеками и незамерзающими топями! Да только живые они все, живые. Ноги стаптывают, устают, есть-пить-спать хотят. А потому и пройти могут за день всего ничего, как ни торопи. Воины еще пели у костров заунывные песни и от пуза объедались свежим мяском, а ведун мыслями был уже в будущем, примерно за три дня тому вперед. Половцы находятся дома. Они могут без опаски оставить своих раненых под присмотром тех, кто пострадал не так сильно; они могут послать за новыми конями в совсем не далекие кочевья. Сколько дней уйдет на то, чтобы снова поднять степняков в седло? Четыре? Пять? Еще за день они без особого труда нагонят тяжело уползающих, обожравшихся добычей чужаков. Получается, больше чем на день спокойного пути рассчитывать нельзя. А потом… * * * — По-оловцы! — этот тревожный клич Олега ничуть не удивил. Разве только то, что появились они так поздно — до следующей рощи оставался всего один переход. Он оглянулся, глядя, как темнеет горизонт от сотен всадников. Похоже, не меньше полутысячи воинов собрать успели. — Захар! Буривой! Кожемяка! Княжич! — громко позвал ведун. — Воинов сюда собирайте! А то как бы опасность не прозевали… За несколько спокойных дней охотники растянулись вместе с обозом. Кто-то ехал далеко впереди, рядом с раненым товарищем или родичем, кто-то болтал с гонящими стада пастухами, кто просто затесался где-то в середине, никуда не торопясь и не отставая — Сюда! Сюда! К воеводе все! К воеводе! — покатилось вперед по растянувшемуся на несколько верст обозу. Олег с тревогой оглянулся назад: нет, уверенные в том, что добыча не уйдет, половцы не спешили, берегли коней для последнего рывка. Значит, успеют свои собраться. — Луки! Луки готовьте! — крикнул вперед Середин. — Колчаны со стрелами заберите, коли у кого на заводных. Вскоре стали доноситься громкие крики кочевников. Кажется, предлагали сдаваться. Обещали быть добрыми хозяевами. — Княжич, твои бойцы — стрелки хорошие? — поинтересовался Олег у боярского отпрыска. — Ну, коли с палубы бить, то не жаловался никто, — усмехнулся тот. — Не доживали. — Тогда вы с Захаром по правую руку обоз прикройте, а то у суравских людей маловато. — Ладно, кузнец, сделаю, — снисходительно согласился ватажник. — Ты, Кожемяка, со своими, левую сторону прикрой. — Сделаю, воевода. — Ну, а мы, Буривой, вместо хвоста при обозе останемся, — кивнул горожанину ведун. — Дядя Олег, они нас побьют? — Одинец, правая рука которого была туго замотана в лубки, продолжал честно возить за воеводой Багряную Челку. За несколько дней он отлежался, ноги начали слушаться, и паренек предпочел перебраться с тряской арбы в удобное седло. — Пока не знаю, — пожал плечами Середин. — Но только не скоро это случится. Сперва друг друга попытаем, у кого стрел больше в запасе, у кого терпения больше, кто лучше за ворогом следит. До реки еще семь дней пути. На всё времени хватит. Половцы, наконец догнав своих обидчиков, попытались обойти обоз справа. Тотчас у воинов Захара и ватажников защелкали луки. У половцев слетел с коня один всадник, и они, выпустив в ответ несколько стрел, качнулись влево. Тотчас начали бить луки горожан, рассаживая между половецкими всадниками тонкие опушенные древки. Степняки тут же отстали, попытались обойти охотников Кожемяки. Потеряли еще одного коня, отпрянули назад. — Чего они делают? — не понял Одинец. — Проверили, как в отрядах с лучниками. Сделали выводы. Сейчас прикидывают, как нас проще взять, чтобы потерь особых не получить.