— Что случилось? — спросил Стив. Мне с трудом удалось разжать челюсти: — Ничего. — Что — ничего? Ну не смогу же я вечно от него скрывать эту газетенку, да и выглядеть это будет так, словно я расстроена тем, что на фотографии вылитый ротвейлер. — Вот, — я протянула ему телефон. Брови у Стива полезли вверх. — Боже. — И секундой позже: — Боже. — Да неужели? — сказала я. Средства массовой информации не упоминают имен убитых, пока не получают от нас «добро». Это делается, чтобы родные не узнавали о трагедии с газетных стендов супермаркетов, а иногда и нам удобно придержать имя убитого в секрете денек-другой. Но зачастую газеты выдают столько информации, что местным жителям не составляет большого труда понять, о ком идет речь. Тридцатилетний отец двоих детей, работавший в финансовой сфере, или что-то в этом роде, и местным жителям все понятно. Масс-медиа также не публикуют фотографий детективов, занимающихся расследованием, потому что не очень бы хотелось, чтобы нас мгновенно везде узнавали. Я никогда не разрешаю публиковать свои фотографии, у меня на это есть свои причины, но если уж фотографию детектива печатают, то на ней он выглядит профессиональным и дружелюбным. Человеком, к которому бы свидетели тянулись, а не оборотнем с похмелья. Если журналист перейдет запретную черту, он за это заплатит. Никаких тебе источников, близких к следствию, и мы уж постараемся, чтобы редактор узнал, почему газете перекрыли кислород. Этот козел Краули перешел целую дюжину запретных черт. Он тысячу раз до этого балансировал на грани, но все это были маленькие трусливые шалости, которые давали ему почувствовать себя Бобом Вудвордом, не причиняя настоящих неприятностей. Такого он не вытворял никогда. Копов Краули терпеть не может, потому что он мятежный дух, который ни перед кем не преклонит колена, но он мятежный дух, которому надо выплачивать ипотеку, поэтому всегда держался в рамках. То ли он внезапно на закате жизни отрастил себе пару серьезных бубенцов, то ли решил совершить профессиональное самоубийство, то ли некто надумал его уничтожить. Этот Некто сначала подсказал Краули, где искать меня этим утром, а потом предложил напечатать эти фотографии. Некто убедил его, что он не попадет ни в какой черный список. Некто пообещал Краули, что дело того стоит. Стив все еще изучал статью. — Здесь нет никакой внутренней информации. Это значит, что мы не сможем отследить источник. — Да знаю я. Но он связан с кем-то в отделе. Наверняка. И если я найду, с кем… Стив взглянул на меня: — Мы можем заключить сделку с Краули. Мы ему даем все лакомые кусочки в этом деле, а он сливает нам свой источник. — Не смеши меня. Тот, с кем Краули связан, уже наобещал ему кучу всего. Он ни за что не поставит это на кон. Я забрала у Стива свой телефон и сунула в карман. — Знаешь, у кого была блестящая возможность потолковать с Краули об этом деле? Стив спокойно ответил: — Бреслин. — Совершенно верно. — Бреслин обожает быть весь в белом. Самый простой способ добиться этого — представить дело так, будто мы все почти завалили, а он пришел и всех спас. Понизив голос, я подхватила: — Или он просто решил со мной поиграться и выставить меня на посмешище. Или он чем-то обязан Краули и должен время от времени подкидывать ему косточку, а нам просто повезло стать сегодняшней косточкой. — Может быть. Стив оглянулся на дверь. Я тоже. — Слушай, но работать с ним все равно придется. В любом случае. — Я готова работать с кем угодно. Такой уж я уродилась. — Серьезно? — Я буду с ним работать. Хотелось метаться из угла в угол, но вместо это я приклеила свою задницу к столу и заставила себя успокоиться. — Мы должны использовать его на допросах. И держать его в курсе того, что происходит с твоим парнем, — я мотнула головой в сторону стекла-зеркала, — а в остальном ему не надо знать, о чем мы думаем. Стив процедил мрачно: — Когда я жопу рвал, чтобы попасть в этот отдел, мне совсем другая картина рисовалась. — Уж поверь, мне тоже. От попытки вспомнить, когда этот день начался, слегка закружилась голова, вдруг захотелось глотнуть свежего воздуха, включить музыку, да так, чтобы барабанные перепонки разрывало, и бежать, бежать до тех пор, пока все во мне не перегорит. Бреслин выбрал именно этот момент для своего появления. Мы со Стивом аж подпрыгнули. Он остановился в дверном проеме, руки в карманах брюк, и оглядел нас с ног до головы, губы кривились в холодной усмешке. — Детектив Конвей, детектив Моран. Наконец-то. Мне бы хорошо относиться к Бреслину хотя бы за то, что он не делал мне гадостей. Но я его не люблю. Когда вы впервые сталкиваетесь с Бреслином, он производит на вас сильное впечатление. Ему изрядно за сорок, но он в прекрасной форме: плечи широкие, спина прямая и никакого тебе пивного пуза, которое отращивает большинство ирландских мужчин. Роста выше среднего, глаза серые, светлые волосы зачесаны назад, и вообще красавчик, если вам не мешает сходство с каким-то актером, не помню, как его зовут, ну, тот, что вечно изображает одиноких бунтарей. И это ужасно смешно, потому что Бреслин кто угодно, только не бунтарь. Прибавьте к внешности голос, и все это складывается в убедительный образ прирожденного победителя, в золотистое сияние, возвещающее всем вокруг, что этот парень особый, что он умнее, быстрее, смекалистей, изобретательней других. Бреслин так уверовал в этот дурацкий образ, что никогда с ним не расстается, и ты поневоле тоже начинаешь в него верить. Первые недели работы в Убийствах Стив взирал на Бреслина с тем обожанием, с каким двенадцатилетний пацан взирает на капитана команды по регби. Он ловил каждую его улыбку, млел от каждого похлопыванья по плечу. Я чуть язык себе не откусила, чтобы не осадить этого жалкого маленького балбеса, но сдерживалась, потому как знала: это пройдет. Я почти могла указать точную дату. Когда меня приняли в Убийства, я только что не молилась, чтобы Бреслин и Маккэнн поругались и Бреслин взял меня в напарники и повел прямиком к славе. Это прошло. Недели через три после того, как Стива охватила эта любовная горячка, полицейский из Нравов пустил себе пулю в лоб, и Бреслин посреди общей комнаты, в окружении людей, которые хорошо знали покойного, работали с ним, выпивали с ним по стаканчику, отодвинул свой стул в сторону и, поигрывая авторучкой, выдал проникновенный спич о том, что если бы парень не курил так много, делал по утрам гимнастику и завел крепкие дружеские связи на работе, то он и поныне был бы с нами. Ребята поумнее просто продолжали заниматься своими делами, идиоты кивали, разинув рты и ловя изливающуюся на них благодать. А бедняга Стив выглядел как малыш, которому сообщили, что Санты не существует. В тот момент, когда ты осознаешь, что Бреслин — павлин, начинаешь понимать, что речи его — наборы штампов, обращаешь внимание, что волосы не зачесаны назад, а зализаны, дабы прикрыть лысину, росту в нем не больше чем метр восемьдесят, процент раскрываемости самый обычный, и почти наверняка он носит утягивающее белье. Но все это не играет никакой роли. Сияние безотказно действует на свидетелей и подозреваемых, а Бреслин исчезает задолго до того, как оно потускнеет. Все это ужасно меня бесит — я чувствую себя обманутой и потому вечно зла на Бреслина и на все, что с ним связано. — Хей, — сказала я. — Жаль, что нам так и не удалось переговорить. Вечные помехи на линии. Бреслин продолжал стоять в дверях. — Мне кажется, тебе нужен новый телефон, детектив Конвей. Но оставим это. Наконец-то все в сборе. — Ага. Ты успел побывать на месте преступления? — Да. Любовная ссора, каких десять за пенни. Давайте попробуем быстренько все закрыть и поищем что-нибудь поинтересней. Согласны? — Мы так и собирались сделать, — легко согласился Стив, до того как я успела открыть рот. — Спасибо, что присоединился к нам. Мы тебе очень признательны. — Никаких проблем, — Бреслин одарил Стива величественным кивком. — Штаб в комнате С. В комнате С доска для записей больше, чем моя кухня, компьютеров и телефонных линий хватит для расследования вселенской катастрофы, прекрасный вид на Дублинский замок и проектор для презентаций на случай, если возникнет потребность покрасоваться. Мы со Стивом бывали в ней только во времена своего практикантства. — Отличный выбор, — похвалила я. — Все только самое лучшее. — Бреслин подошел к стеклу и посмотрел на Рори. — После ваших проволочек остается только надеяться, что вы выжали что-то интересное из лучшей подруги. Как ее зовут? — Люси Риордан, — ответил Стив. — Вообще-то, только обычные сведения. Детство Ашлин не было безоблачным. Папаша сбежал, с матерью случилось что-то вроде нервного срыва, а Ашлин была при ней нянькой. Она росла как бы в замкнутом пространстве — ни жизненного опыта, ни уверенности в себе. Несколько лет назад мать умерла, и Ашлин начала потихоньку искать себя, но она пока только наверстывала и была очень наивной. Словом, она из того типа людей, что могут пропустить тревожные сигналы. — А были тревожные сигналы? — Люси о них ничего не известно. Ашлин и Рори встретились на презентации книги, шесть или семь недель назад, влюбились, но Ашлин не хотела торопиться. Рори казался хорошим парнем. Люси никогда не чувствовала никакой угрозы, исходящей от него. — Неужели? — Бреслин разглядывал Рори, у которого под столом слегка подрагивали колени. — Выглядит слабаком. Не похоже, чтобы он мог одолеть даже собственную бабушку. Люси Как-ее-там и невдомек, что такие рохли самые опасные, особенно если им кажется, что их не уважают так, как они заслуживают. Но знать такие вещи — не ее дело, а наше. Что еще? Стив покачал головой: — Да ничего вроде. Бреслин вздернул брови. — Это все, что вам поведала лучшая подруга? А что с другими бойфрендами? Недовольные бывшие ухажеры? Ревнивые женщины? Враги на работе? — Ничего, — сказала я. — Да ладно вам, ребята. Девочки любят поговорить. Разве не так? Конвей? Я даже думать не хочу, что рассказывает моя миссус своим подружкам за бокалом шардоне. Жертва наверняка выкладывала вашей Люси куда более сочные подробности. — Люси говорит, что они не были так уж близки. Эта дружба тянулась с детства, когда они проводили время вместе, потому что у Ашлин не было никаких друзей, а так у них мало общего, и душу друг дружке они не изливали. Бреслин слегка отодвинулся от стекла и, пощипывая нижнюю губу, обдумал информацию. — Вам не кажется, что она придержала что-то? Мы со Стивом обменялись невыразительными взглядами, и Стив покачал головой. — Не похоже.