— И вот, — продолжала Люси, — в конце августа Ашлин решила, что час настал. Они с Джо поехали на пикник, и она принялась расспрашивать, чем занимаются в отделе пропавших без вести, название такое восхитительно таинственное. Она все спланировала заранее. Записала все вопросы на бумажку, выучила наизусть, отрепетировала со мной. Она дала Джо рассказать пару историй, ахая и вскрикивая в нужных местах. Ей требовалась история с плохим финалом — например, про подростка, умершего от передоза, тогда бы она воскликнула: «Боже мой! Родные наверняка были раздавлены! Расскажи, как ты справляешься с ситуацией, когда семья в полном отчаянии?» Сама она вот не смогла бы работать с людьми, пережившими такое, тут же расклеилась бы, но Джо, она не сомневается, знает, как успокоить людей, как позаботиться о них в такую страшную минуту. А после того как он поведает пару историй на эту тему, Аш заявит, что готова поспорить: иногда пропавшего человека не удается найти, и при этом Джо наверняка не бросает потрясенных родных, даже если формально дело закрыто, не оставляет наедине с осколками их расколовшейся вдребезги жизни. И тут-то… — Люси раздавила сигарету в пепельнице. Голос ее звучал надтреснуто. — Она раскрутила его легко, выжала всю информацию, ни на секунду не потеряла контроль над ним. Оказалось проще простого. Они еще с сэндвичами не успели разделаться, а Джо уже выкладывал про несчастную женщину, от которой сбежал муж, бросил ее с маленькой дочкой. Она была очень тонкая, чувствительная натура, сказал Джо, и Ашлин заметила, как его глаза затуманились. Бедняжка не смогла перенести такого подлого предательства. Он из кожи лез, пытаясь найти ответы для этой бедной женщины, и в конце концов все-таки выследил беглеца. Тот жил в Англии с молодой особой. — Это, наверное, было больно. — Да. Ашлин ведь совсем не это рассчитывала услышать. — Губы Люси дернулись, как в судороге. — Но с этим она бы справилась. Готова она не была, но смирилась бы с правдой… Вот только Джо продолжал рассказывать. Он позвонил сбежавшему мужу, устроил ему выволочку, прочитал нотацию на тему ответственности и спросил, что же теперь сказать его жене. И тот ответил примерно следующее: «Скажите, что со мной все в порядке. Скажите, что мне жаль. И я свяжусь с ней, как только дела немного наладятся». Джо понимал, что этого не произойдет никогда. Человек, не оставивший жене даже записки, не станет связываться с ней. — Ха! — воскликнула я. По словам Гэри, и я ему верила, Дес Мюррей попросил полицейских не говорить ничего жене. — Вот только Джо не передал сообщение миссис Мюррей. — Нет, — сказала Люси. — Джо не передал. Джо решил, что для ее же блага ей не стоит этого слышать. Бедная беспомощная женщина не готова к таким новостям, это бы ее уничтожило. Он решил, что лучше ей ничего не знать. — У Люси снова дернулся уголок рта. — Вот он ничего и не сказал. Он гордился, что избавил ее хотя бы от этого груза. Еще бы. Когда я спихнула Ашлин на Гэри, мне, по крайней мере, хватило честности не изображать, будто это ради ее пользы. Я поступила так, потому что мне хотелось, и провались она в тартарары. — И что сделала Ашлин? — Чуть не разбила стакан и не всадила осколок ему в горло, вот только силы ее в тот момент покинули. Вместо этого она пошире раскрыла глаза и взволнованно пролепетала, что это так правильно, так мудро, что бедной женщине повезло с детективом. А потом сказала, что у нее разболелась голова и не очень ли он расстроится, если она поедет домой и ляжет спать? И он подвез ее почти к дому и посоветовал сразу принять нурофен, и они помахали друг дружке на прощанье. — И она сразу позвонила вам. Верно? — Нет. Не позвонила, пришла. Она была… — Люси шумно вздохнула. — Никогда ее такой не видела. Да я никого таким не видела. В такой ярости. Она упала на диван и завопила прямо в подушки. Она лежала в своем нарядном платье в розовый цветочек и орала: «Как он мог, как он мог, как он мог! Что этот сукин сын себе вообразил!» Тушь размазалась, прическа развалилась, а она все колотила по подушке, снова и снова. Вы понимаете? Я имею в виду, вы понимаете, отчего она была не в себе? — Понимаю. Полностью. Он не имел права решать за них. Глаза Люси требовательно шарили по моему лицу. — Если бы отец Ашлин погиб, Маккэнн своим молчанием не лишил бы ее ничего. Но ее отец был жив, она могла найти его, связаться с ним. И ее мать могла бы не увязнуть в депрессии, если бы знала правду. — Более того… — Люси замолчала. А я вдруг услышала, как мой собственный голос произносит в тесноте этой холодной комнаты: — Ашлин думала, что Маккэнн молчал ради какой-то выгоды. Что патрульная машина сбила ее отца, что могло сорваться большое расследование — с таким бы она смирилась. Одни люди корыстны и эгоистичны, другие страдают из-за этого. В общем, такова жизнь. Но тут она узнает, что Маккэнн молчал ради нее самой и ради ее матери, решил за них, по какому пути должна пойти их жизнь. Они с матерью вовсе не стали щепками, что летят, когда лес рубят. Они и были лесом. Свет из окна безжалостно бил в лицо, раздевал меня донага. Но я не моргала, не сдвинулась с места, я смотрела прямо на свет. Люси кивнула: я прошла экзамен. — Верно. Какое кому дело, что у них может быть свое мнение, правильно? Какое значение имеют их желания? Он полицейский, он может решить за них. Они даже и людьми-то не были. Они были эпизодическими персонажами в его героическом сюжете. И вот это сводило Ашлин с ума! Голос Люси внезапно налился силой и гневом. Гневом Ашлин и ее собственным гневом. Теперь она сделает все, выложит абсолютно все. Слова шефа, будто я не умею работать со свидетелями, полная лажа. Передо мной сидела свидетельница, у которой имелись все причины не сказать мне ни слова, но она поверила мне и готова выложить все, что знает. Мне так хотелось ощутить от этой мысли хоть что-то еще, кроме печали, хоть самую малость. — И тогда ее план изменился, — сказала я. Люси рассмеялась своим коротким, колючим смешком. — Знаете, о чем я первым делом подумала, когда она объявилась у меня на пороге, рыдая и трясясь от ярости? Я подумала: «Хорошо, что все закончилось. Слава богу». Я не сказала этого Ашлин, не раньше, чем она немного успокоилась. А это заняло примерно вечность, пришлось выслушать историю четыре раза, во всех подробностях, она никак не могла остановиться, все говорила и говорила. Наконец мне удалось влить в нее изрядную порцию виски, затем чашку чая. Конечно, от основательного косяка или упаковки валиума больше толку, но у меня ничего этого не было, а я слышала, что при шоке помогает сладкий чай, так ведь? Ну, в общем, сработало. Шок не растворился в чае, но она прекратила носиться по комнате, упала на диван и плакала, плакала. А я принялась делиться драгоценностями своей мудрости. «Послушай, — сказала я, — во всем этом есть и положительный момент. Теперь ты знаешь правду. Теперь можно на этом поставить точку. Ведь ты этого и хотела». Аш буквально подскочила на диване. Ее руки… — Люси выбросила вперед ладони со скрюченными пальцами, — мне показалось, она сейчас кинется, раздерет ногтями все лицо, и что надо бы скрутить ее до того, как она успеет… Но Аш только сказала: «Думаешь, я поставлю на этом сраную точку?» Знаете, Аш ведь никогда не ругалась. «Я еще не закончила. Я еще даже не начинала. Я уничтожу этого мудака. Он думал, что может за меня решать, как мне жить? Ну уж нет. Я не собираюсь лежать тут, раздвинув ноги, и подмахивать ему: да, сэр, все что хотите, сэр, вздуйте меня еще разок, сэр. Пошел он на хер!» Она задыхалась от злости, но это была уже другая злость. Опасная. И при том, что Аш была самым неопасным человеком в мире. От рыданий она охрипла, и этот низкий, хриплый голос был голосом человека, которого я не знаю. И она сказала: «Я отплачу ему тем же. Всю его оставшуюся сраную жизнь превращу в то, во что я пожелаю». «Погоди, — сказала я, — о чем ты вообще?» А она в ответ: «Он уже почти влюбился в меня. И теперь пройдет этот путь до конца. Я заставлю его бросить семью, развестись, заставлю рассказать обо мне жене, да такое, что она никогда не согласится принять его назад. И когда это случится, я его брошу». Вот он. Вот тот фрагмент, который мы со Стивом не могли отыскать. Вот зачем Ашлин понадобился Маккэнн. — Господи, — сказала я. — Ничем хорошим это просто не могло закончиться. — Знаю. И я ей об этом твердила. Вот прямо этими же словами. — Но вы говорили, что Ашлин всегда была добра к людям. — Так и есть. Именно поэтому я особенно испугалась. Чтобы эта чертова мертвая петля возникла у нее в мозгу, она должна была забыть о людях. История, которая поселилаcь у нее в голове, вытеснила все остальное, и то, что речь про реальных людей, попросту забылось. — Люси потянулась за пачкой сигарет, но не закурить, а занять руки. — Я пыталась разубедить ее, сказала: «Я думала, что Джо не из тех, кто заводит романы на стороне». Аш ответила: «Не заводит. Но это я преодолею, не особо и сложно. Он постоянно говорит, что рядом с женой его удерживает только привычка, и что он любит ее, но не влюблен, и тому подобную банальную чушь. Так он оправдывает наши с ним встречи. Я просто подтолкну его, заставлю вообразить себя отважным романтиком, готовым разорвать оковы бессмысленного брака и устремиться за Истинной Любовью. Он ведь твердил моей матери, что никогда не оставит жену и детей, никогда-никогда… Лицемерный козел! Клянусь, он бросит жену еще до Рождества. Вот увидишь». — Попросту говоря, она собиралась затрахать его настолько, что он перестанет что-либо соображать. От этих моих слов Люси моргнула, но сказала ровно: — Да. Именно так. — Не всякий человек готов на такое. И это еще мягко говоря. Большинство полицейских под прикрытием, подготовленных профессионалов, не станут спать со своим объектом. А для Ашлин, полной любительницы, это была и вовсе невероятная жесть. — В некоторых вещах Аш была очень странной, — сказала Люси. — Секс, любовь, все это… Она обожала женские романы со счастливым концом, но когда дело доходило до ее собственной жизни — куда там. Еще когда мы были детьми, она говорила, что никогда не влюбится. Она встречалась с несколькими парнями, но исключительно чтобы набраться опыта. Она не хотела в тридцать лет остаться девственницей, не бывавшей на свидании. Но как только отношения начинали становиться серьезнее, она тут же их обрывала. — Это из-за ее отца. И матери. — Наверное. «Ты посмотри, что эта любовь с тобой творит, — говорила она. — Только посмотри. Твоя жизнь оказывается в чьих-то руках. В любую минуту, — тут она вот так обычно щелкала пальцами, — кто-то может взять и полностью перевернуть твою жизнь. Или вовсе отобрать ее. И ты уже никогда не получишь ее обратно, ты больше не принадлежишь себе — из-за любви». Глаза Люси смотрели в никуда, голос становился все тише и тише. Голос Ашлин, быстрый и настойчивый, уступал место ее собственному. Она вспоминала. В это мгновение мне захотелось кивнуть ей — но не Люси, а Ашлин. Так в переполненном помещении киваешь человеку, в котором узнал полицейского, или единственной там женщине, или тому, кто одет в твоем стиле. Неважно, нравимся мы друг другу или нет. Мы одной крови. — А я думала, что именно это она и делает. Позволяет родителям забрать ее жизнь. Она хотела добровольно отказаться от любви из-за их поступков и решений. Но Аш отмахивалась — мол, я ничего не понимаю. Что это ее и только ее решение. И она была права в том, что я ее не понимала, но зато прекрасно понимала, что идея затащить Джо в постель… Для Ашлин это было совсем не то же, что для большинства людей. Она считала, что секс может быть лишь с кем-то невероятным, потрясающим. Но именно от него она и отказывалась, отказываясь от любви. И приключение с Джо неизбежно становилось главным событием в ее жизни. — Ладно, — сказала я. — Вы говорите, что она никогда не причинила бы никому вреда. Но этот план неизбежно испортил бы жизнь жене Джо и его детям. Еще как испортил бы. Люси снова повертела сигаретную пачку в руках. — Да, знаю. И я ей говорила. Ровно такими же словами. Думала, они ее остановят. — И почему не остановили? — Я вовсе не хочу изобразить Аш святой, потому что она… умерла. Она действительно такой была. — Пачка закрутилась быстрее. Видно было, что слова даются Люси мучительно. — Да, она была одержима этой идеей, и все-таки я не верила, что она решится. Но когда я ей это сказала, она лишь посмотрела на меня так, будто я говорила на китайском. Я до сих пор этого не понимаю. Зато я понимала. Люси права. Ашлин мастерски затягивала людей в свои придуманные истории, она творила неумолимый поток, затягивавший их все глубже и глубже, тащивший к развязке, которая туманно маячила у нее в мозгу, воображаемым маяком помаргивала с далекого берега. Она так навострилась в этом, что в конце концов попалась сама. А к тому моменту, когда Люси заговорила о жене и детях Маккэнна, было слишком поздно. Ашлин уже не могла вырваться. Созданный ею поток оказался сильнее ее. Он набирал силу, глубину, пока не подхватил и не понес к тем берегам, которых она и представить не могла. — Она вытерла заплаканное лицо о платье. О свое розовое платье, которое купила специально к этому важному дню, чтобы выглядеть очаровательно, соблазнительно и беззащитно, чтобы окончательно сразить Джо. Спустила на него двести евро, а теперь вытирала его подолом лицо, будто тряпкой. И платье, конечно, перепачкалось в косметике, туши, помаде, пудре, слезах, соплях. Аш с удивлением посмотрела на этот ужас и словно пришла в себя. Вскочила, раскричалась: «Господи, кошмар! Нужно сегодня же отдать в чистку. Джо оно очень нравится, мне без него не обойтись». Схватила салфетку и давай оттирать. Будто просто облилась чаем или еще чем. От слез и ярости и следа не осталось. Словно ничего и не было. — А что дальше? — Ну, я еще какое-то время уговаривала хотя бы выждать несколько дней. Надеялась, что когда потрясение слегка схлынет, Аш поймет, насколько чудовищен ее план. Да что там уговаривала, я умоляла. Люси почти кричала. Она отбросила истерзанную сигаретную пачку, взяла себя в руки и заговорила потише: — Но Аш меня даже не слышала. Кое-как оттерла с платья самые заметные пятна и вызвала такси. Затем встала и обняла меня, крепко-крепко. А потом шепнула прямо в ухо: «Когда я брошу его, то скажу, что это ради его же пользы». И ушла. — И выжидать несколько дней не стала, — сказала я. — Да, на той же неделе она с ним переспала. Я не знаю, как ей удалось заманить его в постель. Она рассказывала, что было совсем не сложно. Что она провернула все так, что он считал, будто инициатива исходит от него и это он затащил ее в койку, а не она его. Она же разыграла печаль. Беспомощные слезы, страх, что теперь он не захочет видеть ее, ведь он верен семье. Ему даже пришлось убеждать, что никакой ее вины тут нет и что он никогда ее не бросит, что брак его и так разваливается. Словом, все прошло просто идеально. Ну насчет идеальности можно поспорить — принимая во внимание итог. — И? Как развивались их отношения после этого? Люси открыла пачку и вытащила сигарету, взглядом попросив у меня разрешения. Разговор давался ей все труднее. Зажав сигарету в зубах, она наклонилась к зажигалке, прикурила и продолжила: — Для начала они перестали кататься в горы, и это было бы хорошей новостью, если бы он не заявлялся теперь домой к Аш. А это было совсем уж не хорошей новостью. Люси бросила зажигалку на стол, глубоко затянулась. — Как часто они виделись? — Как и прежде. Раз в неделю. Иногда два, а то и три. У них не было определенного распорядка. Джо говорил, что ему приходится действовать по ситуации, чтобы жена ни о чем не догадалась. — То есть жениться на Аш он не собирался, — подытожила я. — Тогда еще нет, — мрачно ответила Люси. — Но Ашлин подводила его к этому решению. Он завел привычку покупать ей подарки. Небольшие. Китайского болванчика — кота с клетчатым бантиком, ведь на кухне у нее все в клеточку. Словом, мелочи. Жена, как я понимаю, отслеживала каждый евро и сразу заметила бы серьезные траты. Но он повторял, до чего ему хочется купить ей бриллиантовое колье и свозить в Париж, потому что она сказала, что любит путешествовать. И Аш уверяла, что это была вовсе не пустая болтовня, он говорил серьезно. А она поощряла такие разговоры, чирикала, что с детства мечтала о бриллиантовом колье, показывала фото всяких сраных парижских заведений, куда они могли бы сходить. Я вспомнила телефонные разговоры Маккэнна с женой, ее злой голос, рвавшийся из трубки, как парни, лыбясь, изображали порку, а Маккэнн вжимал голову в плечи. Ну да, девушка, ловившая каждое его слово, ласковая и нежная, еще какой была отдушиной. А этот жуткий котик, красующийся на самом почетном месте в вылизанной кухне Ашлин… — И вот в конце октября, три месяца спустя после того, как они встретились, Джо сказал Ашлин, что любит ее. Мудак гребаный. — Думаю, Ашлин порадовалась. — Она была на седьмом небе. Примчалась ко мне с бутылкой шампанского, чтобы отпраздновать. Я-то совсем не обрадовалась, но портить ей праздник не стала, потому что… — Люси откинулась на диване и смотрела, как дым кружит вокруг сигареты. — Потому что я скучала по ней. Мы виделись теперь гораздо реже. Ашлин больше не строила планов — вдруг Джо объявится. Мы даже поговорить толком не могли. Мы, конечно, перезванивались, обменивались сообщениями, но все как-то рвано, глупо… Болтали о всякой чепухе. Она пристально следила за изгибами струек дыма, медленно растворявшихся в стылом воздухе, — только бы не смотреть на меня. — Мы отдалялись, постепенно, но отдалялись, и я ничего не могла с этим поделать, поскольку понимала, что эта история закончится еще не скоро. Аш могла говорить только о Джо, а меня воротило от подробностей. А кое-что пугало. — Что, например? — Например… У нее до сих пор не было номера телефона Джо, понимаете? Он ее любит, он желает распивать с ней вино на Монмартре, но свой номер так и не дал. Сам он ей позвонил лишь однажды — на следующий день после того, как мы познакомились, да и то со скрытого номера. А после оставлял записки в ее почтовом ящике. И всегда — вы только представьте — при встрече первым делом просил вернуть ему записку, чтобы он мог ее уничтожить.