— Держи. — Я протянула ему второй сэндвич. Стив взял, но разворачивать не спешил. — Нарыла что-нибудь? — Предварительное опознание от бармена. С дежурным не срослось. Ребята Софи получили мужскую ДНК с матраса. — И что мы будем делать? — Поговорим с Маккэнном. Мы не могли больше ходить вокруг да около. Спустя два, от силы три часа вернется Бреслин, настороженный и горящий желанием арестовать Рори. Эта пара часов — все, что у нас есть. Стив кивнул: — Сейчас? У нас богатый выбор трюков. Обзаводишься ими, наблюдая за работой других детективов, подслушиваешь в историях, что рассказывают в общей комнате, изобретаешь свои и передаешь другим, запоминаешь и надежно припрятываешь до того момента, когда они тебе понадобятся. И когда попадаешь в Убийства, у тебя накоплен такой арсенал ядовитых штучек, что ими можно города опрыскивать. Приходишь в допросную с тяжеленной стопкой бумаг, чтобы подозреваемый думал, что все это ты накопал на него. Настраиваешь видеомагнитофон — пусть думает, будто у тебя есть отснятые доказательства. Листаешь бумаги, закладываешь их пальцем, начинаешь что-то говорить, обрываешь себя — ладно, вернемся к этому позже — и меняешь тему, чтобы подозреваемый терялся в догадках, что же ты приберег на потом. Достаешь диктофон — у меня ужасный почерк, мы можем вместо этого записать на аудио? — чтобы позже, когда ты выключишь запись, он и не сомневался, что говорил не под протокол, вот только в допросной есть штатный магнитофон, который все запишет. Притворяешься, будто читаешь только что полученное сообщение, обмениваешься критическими замечаниями — удачный денек, обыск прошел что надо — со своим партнером. Устраиваешь фальшивую проверку на детекторе лжи, втюхиваешь подозреваемому всякую хрень об электромагнитных полях и просишь его нажать пальцем на экран твоего телефона после каждого вопроса, а когда доходишь до ответа, в котором он явно врет, незаметно нажимаешь, и на экране высвечивается красное: Ложь Ложь Ложь. Говоришь ему, что жертва мертва и не может опровергнуть его слова, но жертва-то выжила, или наоборот — что покойный жив и вот-вот заговорит. Объясняешь, что не имеешь права отпустить его, пока вы вместе все не выясните, но если он просто расскажет, что произошло, то окажется дома на диване с чашкой чая в руках как раз к очередной серии «Аббатства Даунтон». Говоришь, что это была не его вина, говоришь, что жертва сама напросилась, говоришь, что на его месте так бы поступил каждый. Или свидетель, мол, слышал, как подозреваемый хвалился своим интересом к детскому порно; другой вариант: патологоанатом утверждает, что подозреваемый переехал уже мертвое тело; обстреливаешь мутными версиями, самыми бредовыми, какие только можно выдумать, пока он не заорет, что все это чушь и было совсем не так, а ты приподнимаешь бровь: ну-ну, конечно, а как же тогда это было? — и слушаешь, как он все выкладывает. Только все наши трюки на этот раз бесполезены. Маккэнн их назубок знает, он лепил их своими руками задолго до того, как мы их впервые увидели. — Мы поговорим с ним. Это все, что мы можем сделать. — Вот только он не захочет говорить с нами. — Он захочет рассказать свою версию произошедшего. Они все этого хотят. В глубине души он хочет, чтобы мы знали про него и Ашлин, что это была настоящая любовь, а этими играми с Рори, всей этой мышиной возней она сама напросилась на хорошую затрещину. Давай посмотрим, как много он готов сообщить нам. — Сосредоточимся на их отношениях. Исключительно на них. Не станем упоминать, что Бреслин замешан, иначе Маккэнн из преданности тут же заткнется. Словом, только об Ашлин. — У нас лишь одна граната, — сказала я. — Когда Бреслин понял, что в том ящике были документы по исчезновению Десмонда Мюррея, он расслабился. То есть он не знает, что это было дело Маккэнна. Получается, еще два дня назад Маккэнн не понимал, что все связано. И до сих пор не в курсе, что Ашлин — это дочь Деса Мюррея. Не догадывается, что она с ним играла с самого начала. — Это мы попридержим. — Да. Такое должно выстрелить с шумом. Птички забыли о своем страхе и клевали крошки у самых наших ног. Бреслин был за рекой и направлялся к северу. — Где мы все провернем? — спросил Стив. Именно об этом я размышляла в машине по дороге сюда и пока дожидалась Стива. — В допросной. — Уверена? А может, очистить оперативную комнату? Или даже здесь. — Нет. Выгнать всех из оперативной все равно что повесить на ее двери плакат о происходящем внутри секретнейшем деле. И мы должны протоколировать каждый наш шаг, если хотим получить хотя бы призрачный шанс на успех. — Он сразу поймет. В ту минуту, когда мы свернем к допросной, все и поймет. — Он поймет в любом случае. Неважно, куда мы его приведем, уже через полминуты от приятельской беседы и следа не останется. А в тот момент, когда мы спросим его о встречах с Ашлин, убедится окончательно. Снежные струи внезапно полоснули по лицу, словно подтверждая мои слова, и мы замолчали. Покончив с сэндвичами и влив в себя кофеин вместе с колой, мы двинулись внутрь, прошли через черные блестящие двери, набрав комбинацию цифр, которую я способна выдать, даже если разбудить меня посреди ночи, не останавливаясь, кивнули Бернадетте, разделись и аккуратно повесили пальто в свои шкафчики, сумку я запихнула поглубже. Стив нашел семейное фото из дела Десмонда Мюррея и сунул во внутренний карман пиджака. Я сфотографировала подборки фотографий телефоном и положила листы на дно шкафчика, понадеявшись, что сегодня его никто не взломает и не нассыт в него. Сдвоенное эхо от захлопнувшихся дверец, резкое и испуганное, прокатилось по сумрачному помещению с кафельными стенами. Вместе мы двинулись вверх по широкой мраморной лестнице, оставляя за собой мокрые следы, которые двойной цепочкой протянулись в общую комнату. Ни стопок бумаг, ни дисков с видеозаписью, ни диктофонов — руки наши были пусты. Как была пуста и общая комната — во всяком случае, на первый взгляд, — почти все разошлись, кто по делам, кто перекусить. Остро вспомнилось воскресное утро — за миг до того, как появился шеф и свалил на нас это расследование. Тишина, слегка тронутая едва различимым уличным гулом, белый флюоресцентный свет и тяжелое серое марево туч за окнами, придающее разбросанным на столах бумагам и забытым кофейным чашкам какой-то скрытый смысл. Глядя вокруг, я думала, как бы любила все это, если бы не… Маккэнн съежился в своем углу, настукивая пальцами по клавиатуре. Каждую нашу встречу он выглядел все хуже и хуже. А я-то, дура, просила Блоху последить, кто там у него выглядит так, будто неделя не задалась. В мешки под глазами Маккэнна можно было улики складывать. — Маккэнн, — окликнула я, — найдется пара минут? Нужна помощь. Он взглянул на нас из своего угла и понял все мигом. На долю секунды мне показалось, что он сейчас отмахнется: «У меня своей работы навалом». Но ему надо было узнать, что мы нарыли, и он же матерый детектив, а мы — зеленая поросль, с которой наверняка нетрудно справиться. Маккэнн просто не мог уклониться от разговора. Он полагал, что быстро разделается с нами и пойдет себе дальше. — Хорошо. — Он взглянул на Стива и встал. О’Нил и Винтерс, шуршавшие бумагами в другом конце комнаты, даже не взглянули в нашу сторону. — Спасибо, — сказал Стив, когда мы вышли на лестницу. — Мы очень это ценим. — Да. А с чем помочь-то? — Дело Ашлин Мюррей, — обронила я. Лицо Маккэнна не дрогнуло. — Здесь удобно? Я распахнула дверь уютной комнаты для допросов, той самой, в которой мы беседовали с Рори во второй его визит к нам, — стены пастельно-желтого оттенка и пакетики с чаем-кофе. Маккэнн что-то пробормотал, выбрал один из стульев с полицейской стороны, спиной к одностороннему стеклу, и легонько хлопнул по сиденью, проверяя на прочность. — Я бы чаю выпил, — сказал он, тяжело усаживаясь. — Немного молока, без сахара. — Ты уверен, что с тобой все в порядке? — Стив без пререканий направился к столу с чайником. — Ничего личного, но выглядишь слегка помятым. — Спасибо. — Миссус на этой неделе тебе рубашки не гладит? — спросила я с неопределенной улыбкой. — Ночуешь в конуре? — Я в порядке. А как у вас с личной жизнью? — Фигово, — ответила я. Мы со Стивом рассмеялись. Маккэнн изобразил бы подобие улыбки, если б умел. — Ты женат уже двадцать пять лет, я не ошибаюсь? Как тебе это удается? — Двадцать шесть. Я вам для этого понадобился? В качестве семейного консультанта? — Нет. Не возражаешь, если мы этим воспользуемся? — Я уже включала видеокамеру. Брови Маккэнна дернулись. Он не ожидал, что нам хватит наглости. — А на кой черт нам эта штука? — Потому что я параноик. Несколько месяцев назад, помнишь? Я тогда попала впросак, помогая Роше допрашивать мамашу одного подонка, уговорила ее отказаться от фальшивого алиби, а Роше сказал шефу, что это он сделал. — Я захватила стул напротив Маккэнна, стул подозреваемых. — Так что теперь я все записываю. Даже подумываю, не купить ли личный видеорегистратор. — Честно говоря, — сказал Стив извиняющимся тоном, опуская в чашку чайный пакетик, — это ведь обычная практика, вести запись беседы. — Да похер, — буркнул Маккэнн. — Пишите, если хотите. — Эй, дружище. — Стив едва не извивался от неловкости, щенячий взгляд умолял Маккэнна не сердиться. — Мне правда очень неудобно. Мы бы и рады были не приставать к тебе со всей этой лабудой. Имейся у нас лишь одно свидетельство, мы бы просто сунули его в самый низ и забыли. Не стали бы отнимать у тебя время. Но… В общем, тут лезет изо всех щелей. Мы решили, что лучше всего покончить с этим прямо сейчас. — По крайней мере, у вас хватило ума отвести роль хорошего копа ему. — Маккэнн посмотрел на меня: — Ты уж точно на нее не годишься. Стив подхалимски хихикнул. — Тебя не проведешь, — я сокрушенно покачала головой, — с тобой притворяться бессмысленно. Но поверь, мы и в самом деле не стали бы попусту тратить ни твое время, ни наше. — Вы уже тратите мое время. Что вам нужно? — Займи, пожалуйста, свое место, — сказала я Стиву. Со смущенной улыбкой он понес к столу чашки с чаем, не сводя с них напряженного взгляда. Поставил чашки перед нами, придвинул к столу стул и сел рядом со мной. Маккэнн отхлебнул чая и скривился. — Давай сразу кое-что проясним, — начала я, — чтобы сэкономить время всем нам. Мы знаем, что у тебя был роман с Ашлин Мюррей. Маккэнн прищелкнул языком и уставился на меня, даже не пытаясь скрыть отвращения. — Мелкая ты крыса. К собственному удивлению, я не рассердилась. — У нас есть свидетельница, которая видела, как ты разговаривал с Ашлин и взял у нее номер телефона. Она опознала тебя по фотографии. У нас также есть свидетель, видевший тебя с Ашлин в пабе «У Гэнли». Он тоже опознал тебя на фото. Кроме того, у нас есть свидетель, видевший тебя рядом с Викинг-Гарденз по крайней мере трижды за последние шесть недель. И он опознал тебя. Все они смогут сделать это и очно, если ты заставишь нас зайти так далеко. Нам стоит начинать возню или перейдем к делу? Маккэнн пил чай и молчал. Я почти что могла видеть, как в голове у него передвигаются фигуры — как у шахматиста, обдумывающего партию на десять ходов вперед. Правильнее всего было бы сказать: «Без комментариев». Это так просто. Сразу возводишь эту стену, ждешь и наблюдаешь, как мы будем пулять в нее улику за уликой, пока не выдохнемся, а потом встаешь и уходишь. Это единственный не идиотский ход, и все детективы в мире это знают. Каждому из нас приходилось принимать участие в допросах, когда просто в осадок от изумления выпадаешь, не в силах поверить, что этот недоумок выкладывает все как на духу, тогда как ему достаточно немного помолчать, и мы будем вынуждены его отпустить. Каждый из нас наблюдал, как профи криминала скрещивает на груди руки и талдычит «Без комментариев» раз за разом, пока мы не сдадимся и не отпустим. Каждый из нас неоднократно думал: «На его месте я бы не открывал рот». И каждый из нас твердо знает, что если прихватят, виновного или нет, то нужно повторять: «Без комментариев». Вот только Маккэнн не мог себе позволить это. Как только он произнесет «Без комментариев», то сразу же перестанет быть детективом — возможно, навсегда. Как только эти два слова окажутся произнесены, он ничем не будет отличаться от мелкого обдолбыша-воришки или извращенца, лапающего девочек по автобусам. Он превратится в подозреваемого.