Он накрыл своей большой рукой ледяную ладошку Полины и улыбнулся виноватой улыбкой: — Прости меня, солнышко! Я не хотел тебя напугать, просто я вдруг понял, что не могу жить без тебя! Полина, широко открыв глаза, недоверчиво смотрела на него. «Он что, смеется надо мной?» — Прости меня за все, милая моя. Я понимаю, тебе трудно это сделать, потому что мое поведение вряд ли можно назвать образцовым. Знаешь, когда я в последний раз ушел от тебя, то думал, что никогда больше не вернусь. Я, наверное, просто испугался, — встретив вопросительный взгляд Полины, он поспешно продолжал: — Да-да, испугался себя самого. Того, что так сильно, по-настоящему привязался к тебе. Я всегда считал, что ни одна женщина не сможет взять надо мной верх. Я думал, что всегда был и останусь самодостаточным и независимым. А тут неожиданно я почувствовал, что ты для меня гораздо больше, чем просто женщина. И тогда я подумал, что пока не поздно, — надо уходить и не оглядываться. Пойми, я сбежал в первую очередь от себя, а не от тебя. Но прошло совсем немного времени, и я понял — от себя самого не убежишь. Он немного помолчал. Молчала и Полина. — А знаешь, оставшись один, я почти все время думал о тебе. Днем я пытался заполнить пустоту: работа, коллеги, командировки, но ночь была одинока и тосклива. Как будто дыра в сердце! Я понимаю, ты можешь возразить мне и сказать, что я уходил и раньше. И будешь права. Но пойми, каждый раз это была попытка что-то доказать себе самому. Убедиться, что и без тебя есть жизнь, и жизнь эта ничуть не хуже, чем рядом с тобой. Но каждый раз меня словно магнитом тянуло обратно. И вот, наконец, я понял, что это такое. Это не болезнь, не наваждение, не привычка. Это любовь, Полина. Любовь. И я хочу всю жизнь быть с тобой. Полина не дожидаясь помощи, сама налила себе полный бокал воды и выпила залпом. — Денис, — проговорила она, охрипшим от колючей холодной минералки голосом, — ты уверен, в том, что говоришь? Прости, что задаю тебе этот вопрос, но я не могу его не задать: ты хорошо себя чувствуешь? Тут он засмеялся так громко, что люди за соседними столиками обернулись на них. — Ты просто чудо, Полина! — он промокнул платком выступившие в уголках глаз слезы. — Я чувствую себя прекрасно, а знаешь, почему? Потому что ты рядом! Ты такая настоящая, такая естественная, такая живая! «А ты — нет», пронеслось в мозгу у Полины. — И ты пришел сегодня, только для того, чтобы мне все это сказать? — недоверчиво спросила она. — Ну да, а разве это не важно? — он попытался взглянуть ей в глаза. Избегая этого настойчивого взгляда, Полина закрыла лицо ладонями. Этот Денис не тот человек, которого она знала. Тот, ЕЕ Денис, никогда не был так приторно сладок, никогда не говорил столько комплиментов за один раз, никогда не дарил ей таких цветов и не заказывал в ресторане шампанское и авокадо. Человек, сидящий сейчас напротив, — чужой и непонятный. Он словно артист на сцене, играющий свою роль. И неискушенный зритель вполне может поверить в искренность его чувств, но она… Полина как будто чувствовала, как невидимая петля захлестнула ее беззащитную шею и если сделаешь лишь одно неверное движение, то она затянется так туго, что вырваться не будет никакой возможности. — Полина, ты помнишь, я уже делал тебе предложение, — продолжал Денис, нежно, но настойчиво отнимая ее руки от лица. — Так вот, сегодня я снова предлагаю тебе стать моей женой. С этими словами он опустился на колени перед Полиной и вложил в ее ладони маленькую бархатную коробочку. За соседними столиками раздались негромкие аплодисменты. «Спектакль! — вновь пронеслось в голове. — Даже зрители есть!» — Полина, прошу тебя, скажи что-нибудь! Твое молчание рвет мне душу! — Денис, я очень тронута твоим признанием, но сейчас мне необходимо остаться одной. Я пока ничего не могу тебе ответить. Извини. Это все очень неожиданно. Мне нужно время. — Сколько? День? Неделя? Год? — Я пока не знаю. Вполне возможно, что уже завтра ты сам пожалеешь о том, что сказал мне сейчас. Почему-то мне кажется, что так и будет. — Почему? — с отчаянием спросил он. — Ты мне не веришь?! Вместо ответа Полина слегка качнула головой. — Но почему?! — Ты слишком часто давал мне повод сомневаться в твоей искренности, Денис. Мне действительно нужно какое-то время. — Но я же все объяснил! — Понимаю, но прошу тебя, не требуй от меня немедленного ответа. Для меня это очень серьезный шаг, и прежде, чем решиться на него, мне необходимо все хорошо обдумать и кое с кем посоветоваться. Я позвоню тебе. — С лучшей подругой? — в голосе Дениса Полина отчетливо уловила злые и язвительные интонации, столь характерные для него в последнее время, но уже в следующий момент, все стало по-прежнему. — Если тебе это так важно, то конечно, милая, — произнес он мягко. — Но помни, я очень жду твоего звонка. И еще: не забывай, что это — наша с тобой жизнь и никто, ты слышишь — никто не имеет права указывать, как и что нам делать. Это должно быть только ТВОЕ решение! — Все, Денис, мне пора. Прости, — Полина встала из-за стола. Подойдя сзади, Денис помог ей надеть пальто. Уже у двери, он вдруг развернул ее к себе лицом и притянул к себе. Одно мгновенье, и Полина почувствовала, как его мягкие, но настойчивые губы целуют ее. И в этот миг мир вдруг обрел реальные черты. Да, это ее Денис, ее родной и близкий человек! Только он один умеет целовать так нежно и глубоко! И он вернулся! Он говорит, что любит ее, что готов всю жизнь прожить рядом с ней! Она ему нужна. Она одна. Его глаза казались в ту минуту почти черными, немой вопрос застыл в них. «Я согласна!» — мысленно крикнула она, вырвалась из его объятий и, не оборачиваясь, выбежала на улицу. * * * Денис Кравцов видел, как Полина быстро перебежала на другую сторону узкой улочки и скрылась в дверях больницы. От сыгранной только что театральной сцены под названием «Исповедь кающегося грешника», осталось чувство гадливости и отвращения. Внезапно силы покинули его, и он почувствовал страшную, невыносимую усталость, которая словно многотонный груз упала ему на плечи. Некоторое время он еще смотрел сквозь матовое стекло дверей на улицу, по которой потоком двигались пешеходы и чумазые от мартовской непогоды автомобили. Затем, приоткрыв тяжелую створку, подставил лицо сырому холодному ветру и мелким колючим каплям ледяного дождя. Глубоко вдохнув в себя промозглый московский воздух, Денис медленно пошел обратно к своему столику. Она уже сидела напротив. — Умничка, мальчик мой. Ты все сделал правильно! — Ты все слышала? — спросил он, плеснув в бокал шампанского и выпив его одним глотком, как воду. — Ну, почти. — И что скажешь? — А я уже сказала. Ты хорошо сыграл свою роль. Из тебя получился бы неплохой актер. Может зря ты пошел на юридический? Денис снова налил шампанского и поморщился. Подозвав официанта, он заказал двойную порцию виски. Поймав на себе ее насмешливый взгляд, он улыбнулся жалкой улыбкой, отчего стал сам себе противен. — Что, тяжела и неказиста жизнь народного артиста? Нервишки шалят? — она прищурилась и язвительно засмеялась. — А как ты хотел? Поверь мне, режиссеру, — она указала на себя, — еще тяжелее. А ты всего лишь исполняешь написанную мною роль. А пьеса, согласись, написана талантливо, я бы даже сказала — гениально! Что-то вы совсем ничего не ели! Нехорошо. Такой стол пропадает! — и она подцепила вилкой салатный листик. — Мне кажется, что она мне не поверила, — заплетающимся языком пробормотал он. — Я никогда не видел ее такой напряженной. Нет, она не позвонит! Все напрасно! — он взял обеими руками, словно боясь расплескать, толстостенный тяжелый стакан, в котором переливалась янтарная жидкость, и отпил сразу половину. Она брезгливым жестом отодвинула от него стакан. — Прекрати истерику! Возьми себя в руки! — очень тихо сказала она, но Денис съежился, как от пощечины. — Все будет хорошо, — терпеливо продолжала она, — Полюшка девочка ранимая, трепетная и очень — повторяю, очень! — тебя любит, уж можешь мне поверить! Вот увидишь, не сегодня-завтра она позвонит тебе и захочет встретиться. Ну, а мы со своей стороны процесс простимулируем. Подтолкнем, так сказать, к правильному решению. Знаешь, любого человека можно убедить. — Слишком все быстро, — все еще с сомнением проговорил он. — Не надо было так на нее давить. — А разве у нас есть время? Нет, милый мой, сейчас надо действовать без промедления, а иначе вообще нет смысла, — Она едва заметно усмехнулась и равнодушно пожала плечами. — Но я не настаиваю. Ты вполне можешь отказаться. — Нет, что ты! — испуганно произнес Денис. — Просто мне кажется, что… — он запнулся. — Сам знаешь, что нужно делать, когда кажется. Лучше подумай, что ты можешь потерять. Однако еще не поздно все переиграть, — небрежно сказала она. Некоторое время они молчали. Вокруг был монотонный гул приглушенных голосов, звяканье приборов, бокалов. Наконец он взглянул на нее. Она смотрела на него своими бездонными болотно-желтыми глазами. На ее идеально-красивом лице играла недобрая, загадочная, таинственная улыбка. И вдруг он внезапно почувствовал головокружение. Словно чьи-то твердые и очень холодные пальцы вдруг сжали ему виски. В ушах зашумело, и перед глазами все поплыло в мутной туманной дымке. Остались только ее глаза, манящие и бездонные, как Марианская впадина. Денис никогда не был склонен к мистике, и даже в далеком детстве он не верил в сказки. Ему было всего четыре года, когда родители под Новый год пригласили Деда Мороза. Он отчетливо помнил, как в тот холодный декабрьский вечер в дверь их квартиры вошел большой человек, в красной блестящей шубе, рукавицах и валенках. Он присел на заботливо подставленный отцом стул и, поставив рядом с собой огромный мешок, попросил Дениса прочитать ему какой-нибудь стишок или спеть песенку. Однако дальше все пошло не так, как планировалось. Маленький Деня не церемонясь подошел к «доброму волшебнику» и с силой потянул за бороду. Под бородой обнаружилось растерянное, круглое и потное лицо соседского дяди Сережи, а мешок, для объема, оказался забит старыми коробками и бумагой. На дне обнаружилась машинка на радиоуправлении, о которой он так мечтал. Деня забрал подарок и молча ушел к себе в комнату. Тогда взрослые от души посмеялись над не по годам смышленым малышом, но сам Денис навсегда убедился в том, что в жизни сказок не бывает. Однако сейчас, глядя на сидящую напротив него женщину, он вдруг подумал, что его опутывает какая-то паутина мистики. Только колдунья может смотреть так, словно проникая в самые глубины его сознания, его души. Ему казалось, что она видит его насквозь и знает даже то, чего он сам еще не знает, о чем и не догадывается. Впервые любовь к этой женщине отозвалась резкой, словно удар тока, болью. А еще он почувствовал безотчетный страх. Он не может ей сопротивляться. Он ее раб, который отныне и всегда будет покорно исполнять ее волю. А еще он не сможет без нее жить. Он не может и не хочет ее потерять. — Ну, что ты решил? — спросила она наконец. — Я все сделаю, — тихо и твердо сказал он. — Я всегда знала, что ты умный мальчик. Я люблю тебя. — он почувствовал, как ее нежные, легкие, но холодные, как первые декабрьские снежинки, пальцы мягко прошлись по его горячему, воспаленному лбу. — Пойдем домой, тебе надо отдохнуть. VI Оказалось, что на улице еще не так и темно, как казалось из окон клиники. Лена терпеть не могла сумрак, и зимой свет в ее кабинете горел почти целый день. Она специально развесила на стенах немудрящие картинки, с которых круглый год на нее смотрели летние пасторали. На одной из них был изображен маленький аккуратный бревенчатый домик в окружении вековых сосен. Окошки были занавешены белыми сахарными занавесочками, а в палисаднике цвели огромные, выше плетня, подсолнухи. Солнце светило ярко, заливая все вокруг своим мягким ласковым июльским светом. «Июль» — так и называлась эта работа, которую Ленка несколько лет назад случайно купила за смешные деньги на каком-то вернисаже, то ли в Измайлово, то ли в Коломенском. Именно «Июль» Лена любила больше других, и когда строила свой дом в Подмосковье, изо всех сил старалась, чтобы он хотя бы отчасти напоминал ей ту избушку, которая была изображена на картине. Каждый год вместе с Колобовой они высаживали в саду множество разных цветов — тюльпаны, нарциссы, флоксы, настурции, гладиолусы, астры, георгины, и, конечно, подсолнухи. Полина обожала ковыряться в земле и постоянно что-то благоустраивала: разбивала все новые и новые клумбы, полола, удобряла, пристраивала на деревьях птичьи кормушки, а в прошлом году, рискуя свалиться с шаткой деревянной лестницы, даже приколотила на столб скворечник. Купив участок, Куприянова наотрез отказалась вырубать старые кусты, высаженные прежним владельцем вдоль забора. Как оказалось — не зря. Теперь каждый год в конце весны у нее в саду благоухали сирень и жасмин. В выходные, если не работали, они выносили из дома огромный надувной матрас и заваливались на него с книжками. Полина варила компот, который непременно наливала в глиняную крынку и остужала в погребе, а Ленка пекла свой фирменный морковный пирог. И не было на свете ничего прекраснее, чем вот так лениться, вдыхая в себя лето… «А домой-то — жуть, как хочется! И как там моя Фроська поживает? Приеду, сразу же наварю ей вкусной похлебки. Небось, проголодалась, коза мохнатая!» — улыбаясь своим мыслям, подумала Лена, садясь в машину. Повернув ключ зажигания, она кинула взгляд на панель. Было две минуты седьмого. Собираясь на работу в спешке, она забыла взять письмо, полученное Колобовой и карту памяти из телефона. Да и кто мог подумать, что именно сегодня они могли пригодиться? А вот теперь, договорившись о встрече с нелюбезным Максимом Викторовичем, ей пришло в голову, что неплохо было бы иметь при себе эти доказательства. Судя по состоявшемуся днем разговору, этот самый Королев не очень-то склонен доверять ей на слово. Что же до нее, то ей он тоже не понравился: напыщенный, высокомерный, надутый индюк. Но выбора у нее все равно нет. И вот теперь придется по пробкам тащиться в Ясенево к Полине, а потом снова в центр, на Рождественку. Днем Колобова прислала ей сообщение, где писала, что сегодня и завтра останется на дежурство. В любой другой день Лена непременно бы возмутилась и сказала, что Колобова слабовольная, мягкотелая дурочка и на ней ездят все, кому не лень. Но в сложившихся обстоятельствах, она понимала, что так будет лучше. Полина так же предлагала поехать Ленке домой, что собственно она и хотела сделать. «Ничего, после встречи и поеду», — решила она. Лена вывернула руль и плавно выехала со двора на шумную московскую магистраль. Лобовое стекло моментально залепили комья грязи, летящие из-под колес проносящихся мимо автомобилей. С ужасом Лена увидела, как робко начала мигать лампочка, сообщающая о том, что в бачке осталось совсем немного стеклоомывателя. Стараясь экономить, она все же нажала на ручку справа от руля и драгоценная жидкость на несколько минут прояснила картину мира. Город пестрил неоновыми вывесками и рекламными щитами; светофоры без устали подмигивали пешеходам и водителям своими круглыми равнодушными красно-желто-зелеными глазами. Остановившись на перекрестке, Лена достала телефон и позвонила Полине. — Ленка, привет! — донесся до нее голос Колобовой. — Ты где? Уже дома? — Нет, Полин, ситуация изменилась. Я еду к тебе, а потом у меня запланирована одна важная встреча. — С кем, если не секрет? По работе или это дело личное? — Не то и не другое. Полин, давай я тебе потом все расскажу.