– Так дадите или нет? А там сидите и дальше смейтесь сколько вам влезет. Именно тогда Слава и сказал: – Борис, может, хватит уже? А то ведь он и вправду пойдет и Шаха убьет. Судя по его виду, с него станется! – Может, и хватит, – легко согласился Гудрон. – Теоретик, расслабься! Тебя же на понт взяли, а ты взял и раскололся. И не беспокойся, мы – могила! Иди поспи часок-другой, ведь точно ночью было не до сна. – И неожиданно подмигнул. – А нам, как однажды выразился Иосиф Виссарионович, только и остается, что молча тебе завидовать. Грек появился бесшумно. Я вздрогнул от неожиданности, когда за спиной раздался его голос: – Ну что, наигрались? Теперь давайте о деле поговорим. Мне хотелось бы еще раз маршрут обсудить. – Суки! Суки!!! – шептал я им всем в спину, когда они сгрудились вокруг стола с лежащей на нем картой, рисованной от руки. И рука эта, сто к одному, принадлежала Греку. – Ну и как? – поинтересовался Гриша после моего знакомства с новым оружием. – Нормально! И даже более того. Отстреляв с полсотни патронов, я утвердился в мысли, что ФАЛ сделан как будто под меня. Отдача чувствительная, и стрелять из него очередями, попадая при этом на дистанции в цель, – это надо очень умудриться! Никакой отсечки на два или три патрона в механизме не предусмотрено. Хотя и после очереди из трех выстрелов ствол унесет вверх – мама не горюй! Правда, из моего экземпляра очередями не постреляешь, и остается только хорошенько к нему привыкнуть. К тому же Гриша оказался прав: бой на редкость точный. – Сможешь попасть? – Движением головы он указал на пролетающую над нами птицу. – Смогу. – И летит она невысоко, и полет у нее ровный, не то что у какого-нибудь там вальдшнепа или стрепета. – Но стрелять не буду. Ладно бы птер – в него без всякого сомнения и жалости. Летит какая-то птаха и, возможно, птенцам в клювике корм несет. А те, желторотики, сидят себе в гнезде и мамку свою в небе высматривают. И тут я свое искусство стрельбы демонстрирую. Нет, не буду. – Ну не будешь так не будешь. Точно ФАЛ тебе подойдет? – Точно. – Теоретик, я вот что подумал. Про сверловку Ланкастера слышал? – Слышал. Про нее все, кто хоть сколько-нибудь интересуется оружием, слышали. При ней в стволе вместо четырех или больше борозд нарезов делается всего две. В итоге получается ствол пусть и не с теми же характеристиками, как у нормального нарезного, но куда лучше, чем у гладкоствольного. А что самое приятное, разрешение на такое оружие такое же, как и на гладкоствольное. – Так вот, есть у меня один экземплярчик именно с такой сверловкой, «Вепрь». Парень ты вроде хороший, вот я и подумал: а почему бы мне тебе его не дать? Калибр у него серьезный, да и магазин той же вместимости, что и у тебя сейчас, на двадцать патронов. Приклад регулируемый, эргономика на уровне и так далее. Ну так что? – Спасибо, Григорий, я уже определился. – Не надо мне регулируемого приклада. Взяли моду на всякие там полимеры. У ФАЛа приклад из дерева. И пусть вес больше, зато к нему щекой куда приятней прикладываться. – Ты мне лучше флягу дай. Из человеческих потребностей вода стоит на первом месте. Затем идут сон, еда, секс. В этом мире воды хватает, но далеко не везде ее можно пить. – Это тебе к Сан Санычу. – И ремень бы неплохо. Портупею. – Тоже к нему. – Нож бы еще. Мой складной всем хорош: и маркой стали, и фирмой-производителем. Пожизненная гарантия. Но он для города, в лесу к ножам совсем другие требования. – Ты сразу список составь, – хохотнул Гриша. – И, если Грек его завизирует, по нему и получишь. Если серьезно, нож я тебе дам. Завалялся у меня один, прежде он Пашкин был. – Это тот, чей шкафчик я занял? – Именно. – А может, у тебя и коллиматор завалялся? Читал я статейку, в которой говорилось, что, согласно расчетам, уменьшение времени прицеливания в два раза приводит к повышению скорострельности почти наполовину. Подобные девайсы и созданы именно для того, чтобы уменьшить время прицеливания. – Теоретик, не наглей! Такие вещи здесь вообще редкость. Мне что, свой тебе отдать? – Ну нету так нету. Да, кстати, куска байки на портянки не найдется? И еще бы кожи толстой, стельки вырезать. А также парафин. Воск, кстати, тоже подойдет. Картинно взметнув руки к небесам, Гриша взвыл. И чего так нервничать? Как будто я требую, а не прошу. Нет у меня пока ничего, не обзавелся еще. Пройдет какое-то время, глядишь, и сам начну раздавать. – Спасибо, Сан Саныч! – от души поблагодарил я Деда Пихто, обеими руками сгребая со стола и прижимая к груди все то, чем он меня оделил. Особенную радость мне доставила поясная разгрузка. Как и полученная от Титова, тоже далеко не новая, но куда более удобная в обращении. Особенно в том случае, если придется много ползать или долго лежать в засаде. – Наворачивать портянки умеешь? – Умею, – кивнул я, не пускаясь в объяснения, в какой именно семье вырос. Это в профессорской с младых ногтей учат отличать Моне от Мане. Или импринтинг от импрегнации. В нашей семье все было иначе. Ноги, в дальнем походе главное ноги. Не сбить их, не насадить мозолей, не стереть до крови и так далее. И состояние ног полностью зависит от состояния обуви. Так что импрегнацией в самое ближайшее время мне и предстояло заняться. Пропитать кожу и особенно швы берцев воском. Ну и про шнурки не забыть. И обязательно заменить стельки. К дьяволу носки, когда у меня теперь достаточно байки на портянки. Да, еще обклеить строительную каску тканью. – Игорь, Сноуден просил передать. – Дед Пихто протянул мне нож в деревянных ножнах. – Только сразу проверь, под руку, нет? – Проверю, Сан Саныч. И что я вам за все это буду должен? – Будешь. – И когда я напрягся – мало ли что он запросит? – сказал: – По возможности, если таковая представится, железу птера принеси. Суставы иной раз к непогоде ноют так, что выть хочется! Они не протухают, так что не обязательно свежую. И весят немного. Разве что воняют неприятно, но ты уж заверни во что-нибудь. – Сделаю! – твердо пообещал я. Даже если не попадется, по возвращении пойду и куплю, сколько бы она ни стоила. Нож оказался эвенкийским. Не слишком-то они и различаются, ножи северных народов. Массивная деревянная рукоять, чтобы удобно было держаться за нее даже в толстой меховой варежке. Хотя, учитывая местный климат, мне эта опция вряд ли понадобится. Никакого намека на гарду, односторонняя заточка и ярко выраженный дол на противоположной стороне клинка. И все же этот нож был именно эвенкийский, поскольку острие клинка располагалось строго на осевой линии. Заточка оказалась левосторонней, под левшу. То есть как раз под меня. Именно на это и просил обратить внимание Дед Пихто. Сталь была довольно мягкой, но именно такой она и должна быть. Ведь в этом случае можно поправить режущую кромку на любом подвернувшемся камне. Настоящий нож для выживания, которым с одинаковым успехом можно снять со зверя шкуру, затем полностью разделать тушу без всякого топора или тяпки, поскольку его конструкция позволяет расчленять ее по суставам, настрогать стружки для костра, почистить рыбу, а при нужде и вонзить его, не дай бог, кому-нибудь между ребер. На деревянных ножнах снизу имелось отверстие, куда должна стекать влага, не задерживаясь в них самих. Я точно знал, что при изготовлении ножен с одной стороны по всей их длине делается пропил. Но, сколько ни всматривался, так и не смог его увидеть, настолько плотно сошлись края. В довершение ко всему своеобразная подвеска, благодаря которой рукоять всегда будет смотреть вверх, хоть какие кульбиты выкидывай. В общем, стоящая вещь! Когда в комнату вошел Гудрон, человек, к которому я начал испытывать стойкую антипатию, мне пришлось сделать вид, что в упор его не замечаю. Он постоял немного, наблюдая за моим занятием, и сказал: – В общем, так, Теоретик. Не очень-то мне и хотелось, вернее, не хотелось совсем, но Грек поручил мне взять над тобой шефство. Я теперь твой куратор, так сказать. В связи с недавними событиями новость не слишком меня обрадовала. Лучше бы им стал тот же Гриша. С другой стороны, если пойти к самому Греку и попросить его заменить Гудрона Гришей, получится по-детски. К тому же, судя по всему, опыта у Гудрона куда больше, чего ни коснись. Если я хочу выжить в этом мире, стоит пошире раскрыть глаза, больше слушать и почаще задавать вопросы. Вот с последним и могут возникнуть проблемы. Все-таки вопросами можно достать любого. А тут представляется возможность задавать их сколько захочешь. И Гудрон должен ответить на все. Иначе зачем он нужен? И я задал тот самый, ответ на который хотел получить прежде всего: – Скажи, Борис… – Назвать его по кличке у меня не повернулся язык. К этому предстояло еще привыкнуть. – Как тебе вообще пришло в голову… – Спросить насчет Элки? – не дал договорить мне он. – Так там все просто. Целую ночь по всему Фартовому кипеж стоял: Шахова Элка пропала. И тебя тоже нет. Видели все, как ты на нее в кафешантане пялился! Да так, что едва слюни не пускал. Вот я и решил над тобой подшутить. Кто же мог знать, что вы и на самом деле того… Но тут ты уж сам виноват: незачем было себя выдавать. – А дальше? – Пойми, Теоретик, ну не мог я упустить такую возможность! Человек ты новый, дело нам предстоит серьезное, и всем нам хотелось узнать, чего ждать от тебя. Ну я и постарался нагнать на тебя жути. Хотя какая там жуть! Все так и было бы, если бы вас действительно кто-нибудь увидел в одной кровати. За тем исключением, что Шаху мы тебя в любом случае не отдали бы, будь уверен! Вряд ли Элеоноре от этого стало бы легче, если бы Шах все узнал. – А… – А то, что ты живой, так мы тебя еще на подходе сюда увидели, – снова не дал договорить мне Гудрон. – В общем, урок тебе на будущее: никогда и ни в чем не сознавайся. Никогда и ни в чем. Хотя, если разобраться, ты молодец! Не из-за Элки, конечно, из-за своего поведения. Так сказать, проверку выдержал с честью. – А другие были в курсе того, что ты задумал? – Нет, это чисто моя импровизация. После того как ты сам себя выдал. Мы и собрались-то, чтобы попытаться тебя найти. Живого или мертвого. А тут ты и сам пожаловал. На этом все. Готов к делу приступить? – Готов, – кивнул я. Жестоко, конечно, он со мной. Но, если разобраться, Гудрон прав: сам я во всем случившемся и виноват. – Тогда слушай внимательно. Для начала мы посмотрим твое снаряжение. В нем каждая мелочь важна, поскольку добираться придется долго, и все время ножками. Места почти сплошь опасные, и в любой момент можно остаться без головы. Мало зверья и бандитов, так еще и перквизиторы могут попасться. Значение слова было смутно мне знакомо. Перквизитор – на латыни означает то ли «следователь», то ли «изыскатель». Но в этом мире так могут назвать кого угодно. И потому я спросил: – Перквизиторы – это кто? – Больные на голову люди. Перквизиторами сами себя называют. Они куда опасней зверей и более жестоки, чем бандиты. Звери нападают либо с целью сожрать, либо защищая себя или свое потомство. Бандитам нужно твое добро, они и убивать-то не всегда убивают. А этим нужно совсем другое. – Что именно?